Поезд жизни на колее судьбы - Александр Шельфский

ничего не выйдет? Вдруг все будет также, как произошло когда я был с Екатериной и придется вновь испытывать все вот это? А что со мной будет, если я уйду от матери насовсем?»

Он не видел для себя другого исхода кроме как остаться с Мари. Куда бы, к кому бы он не уходил, в конце концов он вернется к матери. Весы окончательно перевесили в одну сторону и больше не встанут в равновесии никогда.

– Чего ты молчишь? – спросила Мари, прожевав.

– А о чем говорить? – Антуан не поднимал глаз и механическими движениями орудовал ножом и вилкой.

Общение в остаток вечера так и не клеилось. Нормального ужина тоже не вышло. Осталась лишь пустота у Антуана внутри.

Поздним вечером они вернулись домой. В это время, в одной из квартир дома в Лионе, были слышны только крики, удары, чавканье. В комнате, окна которой были занавешены плотными темными шторами, Антуан делал все, что только ему хотелось со своей матерью.

– Ты! Ты испоганила мою жизнь! – он был сзади, а она спиной к нему, выгибаясь всем телом, с упором на локтях.

Ей казалось, что не только кровать, а вся комната ходит ходуном. Глаза ей было очень тяжело держать открытыми, а рот она не могла закрыть.

– Да, да! – кричала она, в перемешку со стонами, когда Антуан грубо, быстро, и резко, не останавливаясь, двигался в ней, – Давай, Давай! – она кричала это, повернув голову к нему.

– Ты, дрянь! – не прерывая движений он шлепал ее со всей своей силой. Казалось, что он просто бьет ее.

– Да, да! – только и кричала она на выдохе.

Он взял ее за волосы и заставил выгнуться так сильно, что она закричала: «А-ааа-а!». А сам чуть наклонился и сказал ей на ухо с такой злобой в голосе, что ее ноги, да и все тело, которое уже дрожали, стали дрожать намного больше:

– Ты мне ответишь за все, шлюха! – он толкнул ее в затылок, не выпуская волосы из руки и стал вдавливать ее голову в матрац, а его движения в ней стали менее быстрыми, но он стал прикладывать в эти движения всю силу. Позже он зажал сверху ее голову подушкой. Свободной рукой он продолжал и продолжал ее шлепать-бить, – ты наплевала на отца и на память о нем!

От такого она через несколько секунд стала бить руками о кровать, как бьет дзюдоист по татами, когда его берут на болевой прием. Она задыхалась. И в этот момент у Антуана закралась мысль – «а что, если не поднимать подушку, а надавить еще сильнее?». Даже взгляд его как-то изменился. В одну секунду в нем сошлись полярные мысли – отпустить или убить. Но во вторую секунду он откинул подушку, что так снесла «на своем пути» светильник, ударилась об стену, и упала на пол. Он поднял ее за волосы обратно. Она пыталась отдышаться. Он прекратил движения и было слышно только тяжелое дыхание Мари.

– Не переживай моя любимая, – свободной рукой он провел от ее виска до шеи, а потом обеими руками стал мять ее грудь, – убивать я тебя не собираюсь, – она уже стонала от ласк груди, – но и жалеть – не буду! – он прокричал «не буду» и как адская машина стал двигаться в ней снова. Она вскрикнула. С началом движений он ее отпустил, она упала всем телом на кровать. Он сжал пальцами ее бедра с такой силой, что его короткие ногти впивались в ее кожу и стала чуть сочиться кровь. Она вцепилась пальцами и оставшимся ногтями (большенство ногтей на пальцах рук было уже сломано) в простынь, подушку – все что было. Она уже кричала во все горло. Кричала, но и сама продолжала двигаться и иногда улыбалась.

Он отпустил ее бедра и от этого боль усилилась. Кровавыми пальцами он взял ее за лицо, закрыв ей род, и потянул на себя. Языком Мари лизала эти пальцы.

– Ты довольна тем, кто я теперь!? Довольна!? – он кричал и тряс ее во время этих вопросов.

Она посмотрела на него, он чуть разжал пальцы, чтобы она могла сказать:

– Да, – ответила она и чуть посмеялась. Яростью залились глаза Антуана.

Он отпустил ее и несколько секунд не было действий. Потом Антуан перевернул ее на спину. Кровь на ее бедра была размазана, а следы остались и на белье. Он взял разорванный лифчик с кровати (он его именно порвал, а не снял с Мари), понюхал его и получил наслаждение. Мари лежала, смотрела на него и улыбалась. Но блаженство резко сменилось на вернувшуюся ярость. Он рывками раздвинул ее ноги, потом оказался в ней, а когда начал движения, то лифчиком он стал закрывать, как кляпом, ее рот.

Прошло немного времени и он с криком выплеснул все из себя, не прекращая движений.

– Да! Да! Я чувствую все! – кричала Мари и обхватила сына, поднявшись к нему.

А потом все тело Антуана обмякло, руки уже его не держали и он просто повалился на Мари. Она гладила его по спине и затылку.

– Ты дрянь, – сказал сквозь частые вдохи и выдохи Антуан.

– Да, – нежным голосом ответила Мари.

– Мразь.

– Да, – она протянула звук «а».

– Шлюха.

– Только твоя шлюха и больше не чья, дорогой, – она приподняла его голову и они посмотрели в глаза друг другу. Слезы были на щеках и в глазах Антуана. Мари языком облизнула слезы с щек.

– Я люблю тебя, – сказал он, всхлипывая, тяжело дыша и часто моргая.

– И я тебя, мой милый.

Так они и жили дальше. Секс сквозь слезы и любовь сквозь ненависть. Мари постоянно была в синяках, ссадинах, и с улыбкой на лице. А Антуан был мрачен, испытывал ненависть ко всему. И только она могла облегчить ему жизнь. Мари подарила жизнь Антуану, она же, спустя шестнадцать лет после этого забрала ее навсегда.

САНКТ—ПЕТЕРБУРГ

– Черт.

Александр был в туалете, когда раздался телефонный звонок. Елизаветы дома еще не было, поэтому трубку взять было некому. Как назло, в туалет он пошел по большой нужде, а это всяко занимало больше времени. Телефон все звонил, когда он вышел, поэтому он проследовал к телефону, миновав ванную комнату и поднял трубку «чистой» рукой.

– Да, – немного раздраженно, сам того не замечая ответил он.

– Bonjour, – услышал он приветствие на знакомом французском.

– А, Антуан, – Александр тоже перешел на язык, которые знал, – добрый вечер, – Как ты?

– Нормально, – это было то самое «нормально», которое говорят тогда, когда плохо, – как там Катрин?

Александр чуть напрягся. Действовать