Кирилл и Мефодий - Юрий Лощиц

Но вот и самое время приспело вернуть ей жизнь, — к такому мнению склонилась римская курия. На Мефодия, направляемого в Сирмий, поглядывали напоследок с таким единодушным дружелюбием, будто и не шушукались ещё недавно возле папской кафедры противники славянского богослужения.

Мефодий, пожалуй, как никто другой подходил для замысла. В нём, с его воинской исполнительностью, воловьим упорством, будто от природы выпирает епископская жила. Князья к нему дружелюбны, ученики за него хоть в огонь, хоть в воду пойдут без колебаний. Там, в Моравии Ростиславовой и в Паннонии Коцеловой, судя по всему, есть уже у него немалая паства. Есть и опыт твёрдого противостояния франкским епископам. Ведь эти не в меру заносчивые отцы, заручившись покровительством Каролингов, ведут себя с каждым годом всё своевольнее и по отношению к апостольскому престолу. Ромей Мефодий способен стать неплохим заслоном на востоке от напористых немцев. С другой же стороны, это и удобно, что он, вышколенный византиец, прибывший к моравлянам по благословению ныне отлучённого Фотия, вторично отправится к славянам уже как порученец, благословляемый римским папой. Вот и живой противовес намерениям Византии. Она перетянула к себе болгар, хочет распоряжаться, будто в исконной вотчине, не у одних болгар, но и по всей Иллирии? Ну, и получайте по соседству своего Мефодия! Но теперь — нашего архиепископа…

И как это мудро, что местопребыванием возобновляемой древней кафедры определён именно Сирмиум. От него до Рима путь веками накатан, не то что от Велеграда или Коцелова городка. Мефодий тут почти под рукой. Его будет проще и надёжнее при надобности вразумлять. Конечно, одно дело восстановить громадную древнюю епархию в мечтаниях — в буллах и на картах. И совсем иное — определить и отстаивать её пределы, противостоя тем же франкам, тем же болгарам с греками. А не управится с такими полномочиями и обязанностями Мефодий — не беда. Найдут другого. Важно начать…

Сирмиум витал в великих преданиях Рима, а затем и Константинополя, звездой с остро устремлёнными лучами. Через этот город пролегали жизненные пути четырёх императоров, в том числе Константина Великого. Одно из преданий намекало, что он вначале намеревался обустроить новую столицу империи именно в Сирмиуме. Но луч Константина устремился всё же к Босфору, к холму маленького Византия над Пропонтидой. Луч Андроника-апостола, уже после его мученической кончины, тоже от Сирмия потёк на юго-запад. Говорят, его мощи нашли захороненными в пригороде Константинополя.

Мефодий с детства знал, что великомученик Димитрий казнён в его родном городе. Но вот в Сирмий веками жило упорное предание, что Димитрия Солунского казнили именно здесь. По поводу таких разноречий приходилось лишь вздыхать. Ну что поделаешь, если каждая земля ревновала и ревновать будет о славе великих светочей Христовых!

Отбывая по месту назначения, Мефодий не мог не осознавать зыбкости, сомнительности, а главное, двойственности своего архиерейства. Он прибудет в маленький, полузаброшенный после нашествия гуннов городок, который, слыхать, сполна умещается теперь в пределах ипподрома имперских времён. Приедет туда, где его никто не знает, как и он никого. Вместо радостной встречи с учениками школы, оставленной в Велеграде, с Ростиславом и его молодым племянником Святополком, с тем же Коцел ом, его ждут насторожённые присматривания: кто сей? уж не назначено ли ему у нас место опалы?..

В «Житии Мефодия» Сирмий даже не упомянут. Нет никаких других старых письменных свидетельств того, что он сюда заехал, здесь останавливался, строил церковь (или приспособил уже когда-то построенную), завёл хозяйство, соответствующее его архиерейским нуждам. Вместе с тем Сирмий (современная Сремска Митровица в Сербии, на берегу Савы, в двух десятках километров от Белграда) как географический пункт его епископской деятельности в научный оборот вошёл — в качестве если не доказательной реалии, то заслуживающей внимания проблемы[15].

УЗНИКИ МОНАСТЫРЯ РАЙХЕНАУ

Рим… О благословении ли, полученном в Риме, было ему теперь вспоминать? Какое ещё епископство, если тут впору стать поперёк дороги и запретить себе даже единый шаг — в любую из сторон. И дышать не дыши, хватит. Камнем застынь. Старым безнадёжным солдатским камнем, на котором ни имени, ни рода-племени твоего уже не различить, а только щербатый номер легиона или когорты. Ни о чём не думай. Ничего больше не жди. Некуда. Незачем. Хватит с тебя.

Да что ж ты так несчастна, Моравия? Почему всё в тебе опять стремглав перелицевалось? За какие грехи и в который раз!

Он-то Ростислава спешил поздравить, а заодно и молоденького Святополка — с недавней их воинской победой. С тем, что вырвали наконец из рук немецких долгожданную волю. С тем, что заживут теперь свободно.

Нет же! Ему на пути воплем вопят:

— Ку-у-да вы?! Из ума выжили? Разве не знаете: в княжестве измена! Ростислав схвачен… А кем? Далеко искать не нужно. Молодой племянничек — он и покусился на дядину власть…

Неужели Святополк?!

Но где ж Ростислав?..

Спросите лучше, где ветер… Одни немцы знают, куда Ростислава упрятали. У Карломана спрашивайте, где Ростислав. И жив ли ещё тот Ростислав…

Карломан. Он же Карломань. Один из трёх сыновей Людовика Немецкого… Сколько же их на свете — Людовиков, Кар-ломаней?.. Какой-то Карломан, самый, что ли, первый из всех по счёту, был родным братом Карла Великого, но умер юношей. Был ещё какой-то, но тоже не здесь, а в Бургундии. А этот, старший сын Людовика Немецкого?.. Ещё в первое своё пребывание в Моравии братья услышали о нём немало всякого. То он союзничал с Ростиславом, то, неугомонный в коварствах и клятвопреступлениях, почти тут же свежую распрю затевал. И теперь, после прошлогоднего поражения от Ростислава, видать, недолго копил в себе злость для нового умысла. Но действовать решил напоследок не мечом, а прельщением. Немало, должно быть, наобещал Святополку и его вельможам нитрским за измену. Не пролив и капли крови, получил от них клеть с опутанным по рукам и ногам велеградским князем.

Нет, не получается ему, Мефодию, стоять посреди поля придорожным обломком воинского надгробия. Ради хотя бы этой малой горстки учеников, что в унынии сгрудились возле него, нужно перебороть в себе терпкую каменную усталость.

Всё равно надо в Велеград ехать! А значит, и так и так — через Нитру пылить. Если же Святополк уже не в Нитре, а в Велеград перебрался, на дядин стол, надо перво-наперво усовестить Святополка. Наложить на него строжайшую епитимью за Иудин грех. Может, ещё не поздно спасти и Ростислава? Только знает ли племянник, куда спровадили дядю родного?