Istoria_nravov - Эдуард Фукс

Эротическое любопытство публики возрастает, так как уже видна грудь дамы. Так как публика жаждет в особенности этого зрелища, то дама находит достаточно причин, чтобы наклониться, в силу чего грудь как бы случайно выступает из-под рубашки или из корсета. После корсажа падают юбки и т. д. Ситуация становится с каждым моментом все пикантнее, наконец дама ложится в постель и тушит огонь. Иногда процедура развертывается и в обратном порядке.

Другим гвоздем таких представлений сделалось выставление напоказ женской наготы вообще.

Хотя этот рафинированный трюк и был придуман давно, популярность его сохранилась до последних дней. Так, в 1907 г. в Милане, в театре «Олимпия», подвизалась очень красивая артистка Лида Борелли, выступавшая в таком костюме, что, как сообщала корреспонденция из Милана, публика была — что вообще большая редкость — «возмущена слишком большим отсутствием костюма на этой даме».

Публика не удовольствовалась, однако, и этим зрелищем, она хотела видеть сразу целые массы женских ног, женских бедер и пикантно выставленных женских грудей, и притом в самых разнообразных и затейливых комбинациях. Так возникли так называемые «обозрения», обходящие вот уже целое десятилетие все сцены больших театров-варьете всего света. В них непристойность, характерная для варьете, достигла своего апогея, ибо здесь было все: непристойность в словах, в пении, в музыке, в костюме, в жестах — вообще во всем.

Пока это — последнее слово, поп plus ultra, дальше которого не пошли. Но будущее покажет, что и в этом жанре возможны еще более утонченные формы — если только не прекратится спрос. А этот спрос не прекратится до тех пор, пока будет существовать характерный для частнокапиталистической системы метод работы, неизбежно вызывающий потребность в таких острых средствах возбуждения нервной системы. И потому решительно все слои населения поставляют посетителей этих увеселительных учреждений.

Даже верхушка общественного здания сразу дала им свою санкцию. Императрица Евгения пришла в восторг от первой по времени парижской шансонетной певицы, знаменитой тогда mademoiselle Терезы, от ее шикарной манеры петь шансонетки — и сделала ее своей официальной подругой, а ее примеру последовала и первая ее придворная дама, княгиня Меттерних.

Так и «Нана» интересовался весь Париж. О первом ее дебюте Золя говорит: «Присутствовал весь Париж: люди науки, финансисты, жуиры, много журналистов, несколько писателей, биржевые дельцы, проститутки в большем количестве, чем порядочные женщины, — странно смешанный мир, воспитанный всеми гениями, испорченный всеми пороками, и на всех лицах отражались те же вожделения и та же скука».

О том, с каким интересом публика следила за непристойными пантомимами на сцене, с каким восторгом она относилась к ним, Золя говорит: «Публика подхватывала двусмысленности и присоединяла к ним свои непристойности. Уже давно ни в одном театре публика не отдавалась с таким усердием всевозможным выходкам. Среди подобных нелепостей продолжалось представление. Вулкан, одетый как юный франт, весь в желтое, в желтых перчатках, с моноклем в глазу, бегал все время за Венерой, в платочке, с обнаженной грудью и шеей, увешанной разными золотыми побрякушками. Нана была так белоснежна, так хорошо сложена, так естественна в своей пышной красоте, что сразу завоевала весь театр. Рядом с ней совершенно исчезала Роза Миньон, очаровательное беби в коротеньком муслиновом платьице, трогательным голосом произносившая жалобы Дианы. Та, другая, эта высокая и сильная девушка, ударявшая себя по бедрам и кудахтавшая, как наседка, распространяла кругом аромат жизни, аромат женского всемогущества, опьянявший публику.

Начиная со второго акта все ей прощалось: ее неумение держать себя на сцене, ее плохой голос, незнание роли. Стоило ей только обернуться и улыбнуться, и слышались аплодисменты. А когда она двигала бедрами, весь оркестр воспламенялся, заражая все ярусы, весь театр до самого потолка».

Только мелкая буржуазия относилась отрицательно к подобным оргиям женского тела. Откровенная непристойность не вяжется со строгой мещанской моралью. Мелкая буржуазия часто и возмущалась подобным бесстыдством, и открыто протестовала против него. Порой мещане демонстративно покидали театр, если попадали невзначай на подобные представления. Уже упомянутая выше парижская мастерица танцевать канкан, Ригольбеш, писала, между прочим, следующее о публике, посещавшей театр, где она подвизалась с таким успехом: «Только редко видишь здесь так называемые почтенные семейства. Когда они по недоразумению появляются, то контролер Ролан приходит в веселое настроение. Он знает, что после пролога они под влиянием разговоров соседей будут вынуждены уйти и он может еще раз продать их ложи. Ему от этого двойная польза».

Нечто подобное можно видеть и теперь. В настоящее время мелкая буржуазия и корректное чиновничество также поставляют наименьшее число посетителей таких учреждений. Надо, впрочем, считаться и с высокими ценами в этих театрах, делающими их недоступными и для рабочей массы, так что последняя должна поневоле ограничиваться маленькими шантанами в своих рабочих кварталах, где плата за вход редко превышает 50 пфеннигов. Однако и из этой среды ныне появляются уже кое-какие посетители варьете.

Вдобавок ко всему следует упомянуть, что все шантаны и варьете — это вместе с тем наиболее посещаемые рынки проституции.

В низкоразрядных шантанах преобладают женщины и девушки, для которых проституция служит подсобным заработком, тогда как в более роскошных театрах-варьете доминируют настоящие проститутки, и притом более дорогие, от двадцати марок и дороже. Десятками сидят и гуляют они в кулуарах и в фойе. Для самого увеселительного учреждения они представляют еще один лишний магнит, когда они в рафинированном туалете выставляют или все свое тело, или какие-нибудь особые свои прелести, сидя, смело положив одну ногу на другую, давая проходящим удобный случай убедиться в том, как пикантно облегает ногу элегантный шелковый чулок или какой грациозной кажется изящная ножка, на которую надетый кокетливый золотой браслетик...

Многие завсегдатаи театров-варьете приходят специально ради этих проституток. Предпринимателям это прекрасно известно, и потому красивейшие из этих дам не только имеют бесплатный вход, но и получают известный процент от дохода с напитков, которые требуют их гости.

Что театр-варьете уже нельзя было устранить из увеселительной программы, было ясно для всех и каждого. Можно было, следовательно, только облагородить его, выдвинуть на первое место более изысканную его разновидность. К этой цели и стремились почти одновременно, с одной стороны, кабаре, а с другой — продиктованная чувством красоты реформа танцев, относящаяся к последним годам.

Обе реформы потерпели крушение. Победа осталась за порнографией.

Началось с реформы танца. Обычная форма балетного танца, это балансирование на пальцах ноги, была объявлена неэстетичной, неправдоподобной и бесстыдной. В подтверждение последнего упрека указывалось на то, что выставление напоказ облаченных в трико икр и бедер преследует по существу чисто эротические цели. Что это отчасти верно. Место облаченных в трико ног занял сначала танец босоножки Айседоры Дункан, потом танцы характерные, главными представительницами которых были сестры Визенталь, Рита Саккетто, Суламифь Раху, Руфь С.-Дени. Все эти балерины решительным образом отказались от трико. Между тем как первые танцевали в духе древних греков, под Штрауса и Шопена, последние воспроизводили индийские и египетские танцы. Нельзя отрицать, что эти танцовщицы создали ряд новых и иногда крупных эстетических ценностей. И однако они не смогли вытеснить трико и юбочки из газа: последние слишком внедрились в психику публики. Новые балетные звезды оказались лишь преходящей модой, тогда как старые балетные богини хотя и не были неизменно пребывающими в покое полюсами среди вечной смены явлений, зато, несомненно, были теми полюсами, которые именно благодаря своему волнующему и беспокоящему существу сумели противостоять всем возражениям нравственного и эстетического характера, так что ныне их победа вне всякого сомнения.

Следует, впрочем, принять во внимание, что на стороне этих балерин было в большинстве случаев и более высокое искусство — достаточно вспомнить русский балет, и в особенности балерину Павлову.

Этим, естественно, уже сказано, что крушение потерпела и крайняя форма эмансипации из-под власти трико и газовой юбки, а именно недавно возникший танец наготы, Nackttanz. Этой формой танца, представленной такими танцовщицами, как Ольга Демон или Вилла Вил ланьи, хотели достигнуть еще и другой цели. Танцовщицы хотели не только подчеркнуть целомудрие красивой, наготы в сравнении с эротически действующим одетым телом балерин, но и пропагандировать идею не обезображенной ничем телесной красоты. Нет основания сомневаться в искренности их намерений, зато тем больше сомневаться позволительно в чистоте намерений огромного большинства посетителей этих «вечеров красоты», в чем и признавались многочисленные рецензенты подобных спектаклей.