Паразиты сознания. Философский камень. Возвращение ллойгор - Колин Генри Уилсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Очнувшись, я широко открытыми глазами уставился в потолок. Я словно только что оправился от опасной болезни; от горячки, мечась в которой, думал и говорил что-то бессвязное. Теперь, по крайней мере, мне виден был ответ. «Постижение ценности», разумеется, важно, как важен для зрячего свет. Но я экспериментировал с «постижением ценности» чисто ради него самого. Естественно, это ни к чему не привело. Могло и вообще сказаться на организме в худшую сторону.
Я мог посмеяться над собственной наивностью, глупой неспособностью видеть очевидное. Дик до происшествия был отличным работником. После него он утратил способность сосредотачиваться, собирать ум воедино. «Постижение ценности» далось ему ценой возврата к животному состоянию, не эволюции, а «деволюции». Что отличает великих от простых, так это именно способность фокусировать, сосредотачивать внимание. Так что мой поиск долгожительства путем «постижения ценности» был просто потерей времени.
Есть и еще один момент, который надо пояснить, если читатель отслеживает истинно важные шаги в моем исследовании. Насчет природы человеческого сознания необходимо уяснить одну абсолютно простую вещь.
Начиная с Гуссерля, мы усвоили, что сознание интенционально, направленно, что его необходимо фокусировать; иначе ничего не заметить. Каждый знаком с ощущением, когда смотришь за разговором на часы и никак не можешь взять в толк, сколько сейчас времени. Безусловно, видишь циферблат и расположение стрелок, но ничего не различаешь. Чтобы уяснить, который час, необходимо усилие сосредоточения, фокусировки. Так вот, это типично для всего восприятия, для всех ментальных усилий, в частности. Язык наш, как правило, скрывает этот очевидный факт. Мы говорим: «Что-то мне попало во внимание», будто внимание у нас — это мышка, угодившая в мышеловку; но это не так. Это скорее напоминает рыбу, которая, прежде чем «поймается», должна еще ухватить крючок. Мы говорим «влюбиться» звучит обманчиво просто, все равно что «легко, как упасть с бревна». С бревна на деле упасть исключительно трудно, надо практически самому с него кинуться. И в любовь тоже приходится «кидаться»; слово «падать» здесь неуместно.
Все здесь действительно прямолинейно, и большинство нынешних философов придает этому значение (за исключением английских, играющих в философию, будто в крикет). Но есть в сознании нечто еще более важное, чем направленность. И этого пока никто не постиг.
Представим, что происходит, если в нетрезвом или очень усталом виде браться за чтение. Можно фокусироваться на отдельных фразах и предложениях, однако общий смысл прочитанного все равно не доходит. Потому что стоит глазам пробежать по предложению, как оно забывается: утрачивается непосредственная связь. И хотя каждое предложение понятно полностью, общий смысл ускользает. Ум уподобляется тонкому лучику фонарика, бороздящему страницу. Выхватывая каждое новое предложение, он оставляет все остальное в кромешной тьме.
А теперь представим, что происходит, если читать страницу с пониманием. Ум все тем же лучом фонарика проходит слово за словом, при этом продолжает еще и удерживать смысл уже прочитанных предложений. Он все равно что имеет в распоряжении две руки, из которых одна, путешествуя по странице, улавливает новые значения, а другая тем временем продолжает удерживать старые. Из одной руки они беспрерывно перекочевывают в другую, чтобы у первой оставалась возможность ухватывать из них все новые и новые.
Во хмелю сознание пытается работать лишь одной рукой. Потому и значения теряются буквально вслед за тем, как улавливаются.
Наверное, выразить все это будет проще, сказав, что сознание соотносительно. Работая в нормальных условиях, оно увязывает значения новые (ухваченные правой рукой) со старыми, которые пучком скапливаются в левой.
Видимо, будет гораздо яснее, если сказать, что здоровое сознание напоминает тенета, где человек посередине, словно паук. Центр тенет — текущий момент. А значение жизни зависит от тех тоненьких нитей, что простираются к иным местам, временам, и тех вибраций, что передаются по тенетам встречно. Представим себе Вордсворта, стоящего на Вестминстерском мосту: нити ума простерты, соединяя жизнь с запредельно далекими краями Вселенной.
Уяснение того, что сознание не только направленно, но и соотносительно, помогает уяснить природу так называемого мистического или поэтического опыта. Сознание обычно составляет не ахти какую сеточку; нити притянуты недалеко. Иные времена, иные места кажутся не очень достоверными. Их можно помнить, но они далеки от реальности. А жизнь наша — сплошная круговерть, словно под сильным ветром, так что паутина частенько еще и рвется. Но иногда ветер прекращается, и удается соткать тенета гигантские. И тут вдруг отдаленные времена и места обретают черты реальности, достоверной, как теперешний момент: вибрации их проникают в ум.
Но на деле такие ощущения не назовешь ни мистическими, ни необычными. Всякое сознание «тенетно», рационально, лишь тенета чересчур малы.
Отсюда напрашиваются колоссальные выводы. Получается, видения и экстазы мистиков — явление абсолютно нормальное, и ощущать их способен любой человек. Означает это и то, что незыблемый оптимизм и благотворность мистика основаны на реальном восприятии, а не на иллюзорности, философы-пессимисты, считавшие жизнь бессмысленной, попросту живут в карликовой паутине. «Тошнота» Сартра[127] — это жизнь в паутине настолько крохотной, что ее и тенетами толком не назовешь. «Тошнота» бессмысленна, потому что от нее никуда не исходят нити. Впрочем, «тошнота» — и то какие ни есть тенета. Все сознание по структуре тенетно, в противном случае это уже не сознание, а его противоположность.
Эта догадка напрямую соприкасается с той, что посетила меня в холборнском пабе. На данном этапе эволюции человек естественным образом развивает у себя «тенета» гораздо больших размеров, поэтому у поэтов, философов, ученых систематически случаются моменты, когда они постигают грандиозные значения. Эти моменты истины имеют еще и колоссальную утверждающую силу, четкое осознание сути человеческой эволюции.
Объясняет это, безусловно, и то, отчего романтик, спускаясь по прошествии озарения обратно на землю, на первый взгляд, не сохраняет своего «откровения». Разумеется, это не так. Он по-прежнему видит его, только оно больше не кажется важным или грандиозным. Он всего лишь видит его, но не касается. Нить прерывается, Объясняет это и один из старейших постулатов критики мистического визионерства: когда мистик пытается изложить откровение словами, оно звучит совершенно заурядно, как нечто, давно уже всем известное. Так оно, безусловно, и есть. Мы «знаем» о нем, только оно не кажется нам реальным.
Все это явилось мне
