Эркюль Пуаро - Кристи Агата

– Называй это так, если тебе угодно.

– Джудит, ты не можешь... ты не...

Я не находил слов. Она стряхнула мою руку.

– А теперь послушай, отец. Я поступаю так, как нахожу нужным. И перестань меня запугивать. Это не приведет ни к чему хорошему. Я буду делать со своей жизнью все, что пожелаю, и ты не сможешь меня остановить.

В следующее мгновение ее не было в моей комнате.

У меня тряслись колени.

Я рухнул в кресло. Все было хуже – гораздо хуже, – чем я думаю. Девочка совсем потеряла голову. Мне не к кому обратиться за помощью. Ее мать – единственный человек, к кому Джудит могла бы прислушаться, – мертва. Теперь все зависело от меня.

Думаю, никогда – ни до, ни после того – я не чувствовал себя таким несчастным, как тогда.

Вскоре я встрепенулся. Вымылся, побрился и переоделся. Я спустился к обеду. Полагаю, что вел себя совершенно естественно. Казалось, никто ничего не заподозрил.

Пару раз я заметил, как Джудит бросала на меня любопытные взгляды. Должно быть, ее удивило, что я способен вести себя как обычно.

Но все это время моя решимость все больше возрастала.

Единственное, что мне нужно, – это мужество и мозги.

После обеда мы вышли во двор, взглянули на небо, обменялись замечаниями о том, как душно, предсказывали дождь и грозу.

Краешком глаза я заметил, как Джудит исчезла за углом дома. Вскоре и Аллертон зашагал в том же направлении.

Закончив беседу с Бойдом Каррингтоном, я тоже направился туда.

Думаю, Нортон попытался меня остановить. Он взял меня за руку. Кажется, предложил прогуляться по саду к кустам роз. Я не слушал его.

Он все еще был рядом, когда я завернул за угол.

Они были там. Я увидел лицо Джудит, обращенное к Аллертону, увидел, как он склонился над ней, обнял ее, и увидел поцелуй, который последовал.

Затем они быстро оторвались друг от друга. Я сделал шаг вперед. Нортон с трудом оттащил меня за угол дома.

– Послушайте, вы не можете... – забормотал он.

Я перебил его.

– Могу. Я сделаю это, – решительно произнес я.

– Это не поможет, мой дорогой. Все это очень печально, но дело в том, что вы ничего не можете поделать.

Я молчал. Пусть думает, что это так, но я-то лучше знаю.

Нортон продолжал:

– Я знаю, каким беспомощным и взбешенным себя чувствуешь, но единственное, что можно сделать, – это признать поражение. Смиритесь, старина!

Я не возражал ему. Я ждал, позволяя ему болтать. Потом снова решительно обогнул угол дома.

Пара уже исчезла, но я догадывался, где они могут быть. Неподалеку, в зарослях сирени, была уединенная беседка.

Я направился к ней. Кажется, Нортон все еще был со мной. Впрочем, я в этом не уверен.

Подойдя поближе, я услышал голоса и остановился. Это был голос Аллертона:

– Итак, моя дорогая девочка, решено. Больше не возражай мне. Завтра ты приезжаешь в город. Я скажу, что еду на пару дней в Ипсвич повидаться с приятелем. Ты посылаешь телеграмму из Лондона, что не можешь попасть обратно. И ни одна душа не узнает о тихом милом ужине в моей квартире. Тебе не придется об этом жалеть, обещаю тебе.

Я чувствовал, что Нортон тянет меня прочь, и сделал вид, что внезапно послушался его. Я чуть не рассмеялся при виде его огорченного, встревоженного лица и позволил увести себя в дом. Я притворился, что сдаюсь, потому что в тот самый момент уже знал, что сделаю...

– Не беспокойтесь, старина, – проговорил я твердо. – Все это бесполезно – теперь я и сам вижу. Невозможно распоряжаться жизнью своих детей. Я с этим покончил.

Он, похоже, поверил, что меня развеселило.

Вскоре после этого я сказал Нортону, что лягу сегодня пораньше. У меня немного болит голова, пожаловался я.

У него не возникло ни малейших подозрений относительно того, что я собирался сделать.

На минуту я задержался в коридоре. Там было тихо и безлюдно. Горничная уже расстелила постели на ночь. Нортона, комната которого помещалась на этой стороне, я оставил внизу. Элизабет Коул играла в бридж. Кёртисс, как мне было известно, ужинал внизу. Весь этаж был в моем распоряжении.

К чести своей должен сказать, что не зря проработал столько лет вместе с Пуаро. Я знал, какие именно предосторожности нужно принять.

Аллертон не встретится с Джудит завтра в Лондоне.

Все до смешного просто.

Я пошел в свою комнату и взял пузырек с аспирином. Потом зашел в комнату Аллертона и в его ванную. Таблетки сламберила находились в аптечке. Восьми, решил я, будет достаточно. Одна-две таблетки – обычная доза этого снотворного. Следовательно, восемь – то, что надо. Сам Аллертон сказал, что доза, которой можно отравиться, невелика. Я прочел ярлык: «Опасно превышать предписанную дозу» – и улыбнулся.

Затем, обернув руку шелковым носовым платком, осторожно отвинтил пробку. На ней не должны остаться отпечатки пальцев.

Я высыпал таблетки. Да, они почти точно такого же размера, как аспирин. Отложив себе восемь таблеток, я положил в пузырек такое же количество аспирина, а сверху насыпал оставшиеся таблетки снотворного. Теперь пузырек выглядел в точности так же, как прежде. Аллертон не заметит разницы.

Я вернулся в свою комнату. У меня была бутылка виски – почти как у всех в Стайлз. Я достал два стакана и сифон. Аллертон никогда еще не отказывался от выпивки. Когда он придет, я предложу ему пропустить стаканчик спиртного перед сном.

Я бросил таблетки сламберила в стакан и налил немного виски. Они довольно легко растворились. Я в высшей степени осторожно попробовал смесь. Возможно, чуть-чуть горчит, но это едва заметно. Мой план был таков: когда появится Аллертон, я как раз буду наливать себе виски; я передам этот стакан ему, а себе налью другой. Все будет выглядеть вполне естественно.

Он понятия не имеет о моих чувствах – разве что ему рассказала Джудит. Немного поразмыслив, я решил, что это исключено. Джудит никому ничего не расскажет.

Вероятно, он считает, что я ничего не подозреваю об их плане.

Мне оставалось только одно – ждать. Пройдет еще немало времени, вероятно час или два, прежде чем Аллертон отправится спать. Он всегда поздно ложился.

Я спокойно сидел, поджидая его.

Внезапный стук в дверь заставил меня вздрогнуть. Однако это был всего лишь Кёртисс. Пуаро меня звал.

Я сразу же пришел в себя. Пуаро! Я ни разу не вспомнил о нем за весь вечер. Должно быть, он не понимает, что со мной случилось. Мне стало немного не по себе, во-первых, потому, что я так и не побывал у него, а во-вторых, я побоялся, как бы он не заподозрил, что со мной творится что-то неладное.

Я последовал за Кёртиссом по коридору.

– Eh bien! – воскликнул Пуаро. – Итак, вы меня покинули?

Я притворно зевнул и улыбнулся с извиняющимся видом.

– Ужасно виноват, старина. Но, по правде говоря, у меня прямо-таки раскалывается от боли голова и глаза на белый свет не глядят. Полагаю, это перед грозой. Я совсем одурел от этой боли – даже забыл, что не зашел пожелать вам спокойной ночи.

Как я и рассчитывал, Пуаро сразу же проникся сочувствием. Он предлагал лекарства. Он суетился. Он обвинял меня в том, что я сидел на улице, где меня продуло сквозняком. (Это в самый жаркий день лета!) Я отказался от аспирина на том основании, что якобы уже принял его. Но мне не удалось избежать чашки сладкого и совершенно омерзительного шоколада!

– Это питает нервы, поймите же, – объяснил Пуаро.

Я выпил шоколад, чтобы избежать споров, и затем пожелал доброй ночи своему другу, восклицания которого, полные нежности и тревоги, звенели у меня в ушах.

Вернувшись к себе в комнату, я нарочито громко захлопнул дверь. Затем с чрезвычайной осторожностью приоткрыл щелку. Теперь я обязательно услышу, как идет Аллертон. Но это будет еще не так скоро.

Я сидел в ожидании. И думал о своей покойной жене. Один раз я чуть слышно прошептал: «Ты же понимаешь, дорогая, я должен спасти ее».