Печать скорби - Александр Бушков

– Тогда называй меня моим именем.

– Позвольте представить, – повернувшись к Сварогу, с некоторой торжественностью произнес Ольшанский, – мой верный… компаньон Донирчеммо Томба. А это господин Сварог, который прибыл из Африки вместо профессора Беркли, но так пока и не рассказал, что же стало с профессором. Так ты будешь держать нас во дворе или пригласишь в дом?

– Да, конечно. Проходите.

Лесник первым взбежал по лестнице крыльца, распахнул дверь, заглянул внутрь дома, сразу за порогом поднял руку и что-то привычно нащупал у стены. Оказалось – коробок.

Чиркнув спичкой, Томба зажег свечу, вставленную в стеклянный фонарь. Светильник сей, надо признать, немногое высветил, разве что дал понять: они находятся в коридоре.

– Забыл предупредить, – наклонившись к Сварогу, отчего-то шепотом проговорил Ольшанский. – Донирчеммо Томба не жалует электричество. Живет при лучине.

– Однако в сарае стоит дизелюшка, и запас топлива имеется, – услышав его слова, сказал лесник. – Ради вас могу запустить.

– Не надо, – отмахнулся Ольшанский. – Может, попозже, когда совсем стемнеет.

– А разве мы здесь заночуем? – спросила Лана.

– По тайге ночью много не наездишь, – сказал олигарх. – Отправимся завтра с рассветом, к десяти будем на месте. В самый раз прибудем.

Без всяких указаний со стороны начальника вся охрана Ольшанского, и Ключник в том числе, осталась внизу.

Повесив светильник на крюк возле двери, лесник жестом пригласил гостей за собой. Через сени Томба провел их в просторную гостиную, тут же стал обходить комнату, зажигая висящие в углах свечные фонари.

Обстановка здесь была воистину аскетическая: циновки на полу, около полудюжины деревянных колодок с набитыми поверху кусками войлока (то ли крохотные табуретки, то ли подголовники, задуманные как замена подушкам). А добрую половину комнаты занимал стол на коротких, сантиметров двадцать, ножках. Стульев, пусть и таких же мелких, к нему не прилагалось. Вот и вся обстановка, не считая стен, потолка и фонарей. Сразу приходили на ум такие выражения, как примат духовного над материальным, отказ даже от мало-мальских плотских радостей во имя укрепления силы духа, во имя самосовершенствования и еще более глубокого проникновения в Истинное Знание… Монастырем попахивает, короче говоря. Вернее, монастырскими привычками.

Случайно ли?

– М-да, не зашикуешь, – тихо проговорила Лана, ни к кому конкретно не обращаясь. – А вокруг безлюдная тайга, точно такая же, как и тысячи тысяч лет назад… Бог мой, даже как-то не верится, что где-то есть компьютеры, Интернет, стереосистемы и реклама. А также биржевые котировки и идиотское шоу Малазова. Не верится, что где-то в офисах люди готовы душу дьяволу продать за повышение из младших клерков в полусредние. И начинаешь думать: а так уж ли важно и необходимо все вышеперечисленное? – она печально вздохнула. – Видишь, Ольшанский, что делает тайга даже с насквозь практичными женщинами…

– Возвращает к истокам, – хмыкнул олигарх. – А может, ты просто завидуешь, а? Потому что закрадывается мыслишка: а вдруг живущие тут счастливее всех нас, так называемых цивилизованных людей?

– А на мой взгляд, философствовать гораздо сподручнее на сытый желудок, – вставил и Сварог свое слово. – Пора бы уж и подкрепиться.

– Эт-то верно, – согласился Ольшанский. – Донирчеммо, сходи потом к машинам. Там у ребят в багажниках кое-что прихвачено с собой…

После чего олигарх опустился на циновки, сел, сноровисто подогнув под себя ноги, и жестом призвал Сварога и Лану последовать его примеру.

– А… – открыла было рот Лана.

– А стульев в этом доме нету, ни одного, – предвосхитил ее вопрос Ольшанский.

– Ну и завез ты меня, – пробурчала Лана и попыталась примоститься на обитых войлоком деревянных колодках, но у нее ничего не получалось, она плюнула и, сев на циновки, заплела ноги каким-то замысловатым способом, едва не морским узлом, продемонстрировав недюжинную гибкость в членах. Ну а Сварог, не мудрствуя, без должной грациозности и без акробатических изысков уселся на пол по-турецки.

– Очень романтическая обстановка, не находишь, прелесть моя бывшая? – с явной подначкой обратился к Лане олигарх.

– Да пошел ты в жопу со своей романтикой, – огрызнулась та.

Обещанной трапезы ждать пришлось не дольше получаса. Беседа за столом как-то не клеилась все это время, они вяло, без всякого энтузиазма обменивались короткими репликами. Вялость, наверное, была от усталости, в общем-то, напрашивалась какая-то встряска. Может, сытный ужин встряхнет?

Наконец лесник с невыговариваемым именем накрыл стол. На молочного цвета скатерть поставил четыре вместительные глиняные миски с чем-то белесо-коричневым и яростно дымящимся, медное блюдо с лепешками, плошку с чищеными лесными орехами и плошку с плавающим в коричневом соусе яством, похожим на груду миниатюрных голубцов. На подносе пускал пары из носика медный чайник, окруженный, как генерал адъютантами, мелкими, на один глоток, чашками. Отдельный угол стола был выделен под яства из багажников машин: копченую колбасу, сыр, ветчину, какие-то жестянки и прочие баночки. А кроме того, из тех же багажников на стол попало три бутылки – водка, коньяк, вино.

Назначение блюда с водой, принесенного лесником в последнюю очередь и водруженного в центр стола, Сварог угадал правильно – омовение. Пример показал Донирчеммо Томба, первым окунув пальцы в чуть теплую, дурманно пахнущую травами воду, после чего несколько раз сильно встряхнул кистями рук. «Сомнительная гигиена, – подумал Сварог, дождавшись своей очереди макнуть конечности. – Надо быть железно уверенном в чистоте рук того, с кем садишься за стол… Ну оно, правда, лучше, чем вовсе никакой гигиены».

– Не знаю, кто как, а я предпочитаю стряпню Донирчеммо Томба, – заявил Ольшанский, вытирая руки льняной салфеткой. И свои слова он подтвердил тем, что вооружился палочками для еды и поднял со стола дымящуюся глиняную миску.

Донирчеммо Томба, закончив все хлопоты, привычно опустился на пол, ловко подвернул ноги. Он, разумеется, тоже предпочел свою стряпню. Да и Сварог, подумав, последовал его примеру.

Вопреки ожиданиям, еда оказалась вполне даже ничего. Правда, ни кусочка мясного на столе и в мисках не отыскалось. В мисках обнаружилась лапша в большом количестве, вареные овощи, крошеные сырые овощи, изюм и какие-то вареные корешки, по вкусу отдаленно напоминающие курятину. Все это было залито неким коричневым отваром и обильно приправлено специями, напрочь изничтожающими изначальный вкус блюда, но создающими новый и, следует признать, недурственный вкус. И никакого, заметьте, яда не подсыпали в угощение – что весьма радовало и обнадеживало.