Иди и не греши. Сборник (СИ) - Винниченко Игорь Александрович

— Чего? — повернулся Дима.

— Я тут подумал, — сказал Дионисий с загадочной улыбкой. — Неизвестно еще, как на это преподобный Ксенофонт отреагирует, а?

Дима улыбнулся и кивнул:

— Именно так, отче. Отдыхай пока.

14

Киприан выполнил обещанное, и один из паломников, помогавших на кухне, принес в келью Димы нехитрый ужин. Дима включил электрический чайник, поел, попил чаю и улегся на койку отдохнуть. Здесь, на койке, он почувствовал, что устал как-то особенно нервно, потому что много душевных сил уходило на то, чтобы в суете исключительно мирских забот не забывать, что он все еще насельник монастыря. Теперь, когда срок его пребывания здесь стал быстро сокращаться, наступило расслабление, а с ним и удивительная тяжесть в теле. Ему казалось, что к полуночи он не сможет встать. О совершении монашеского молитвенного правила не могло быть и речи, он только лежал и сострадал сам себе.

Но уже без четверти двенадцать он поднялся, помолился, став на колени перед образами, и вдруг почувствовал, что не так уж он и замучен, как казалось в койке. Не позволять себе расслабляться, — вот секрет вечной бодрости, решил он.

На сей раз Агафангел только молча кивнул ему головой и вышел. Дима часто замечал, что многие из молодых монахов относятся к подвигу, как к спортивному состязанию, с самого начала нагружая себя множеством тягот, чтобы через некоторое время впасть в уныние, а порой и бежать от монастыря. Агафангел принадлежал к подобным подвижникам, он то устраивал дни полного молчания, то псевдосмиренно кланялся всем и просил прощения за сущую чепуху, то постился до обморочного состояния. Нарекания он принимал смиренно, без возражений, но, похоже, он в них просто не вникал, полагая личные переживания главным мерилом истины. Теперь, когда пришло время его рукоположения, все это могло вылиться в еще худшие последствия.

Во время чтения псалтыри и поминаний Дима несколько раз засыпал стоя, а один раз едва не упал. Он уже и клал земные поклоны, и лил на голову холодную воду из ведра в сенях, но ничего не помогало. Теперь послушание томительно тянулось, и он дождаться не мог, когда появится Вассиан.

Наконец тот появился, кивнул Диме головой и ворчливо спросил:

— Чего столько свечей зажег? Праздник, что ли?

Дима не ответил. Свечи он зажег, чтоб было посветлее, полагая таким образом бороться со сном, но это не помогло. Он попрощался со схимником и поспешил в свой жилой корпус, чтобы упасть на кровать и заснуть. В этот момент ему казалось, что если он не заснет немедленно, то непременно умрет. Но случилось иначе.

Проходя по двору, он вдруг услышал чей-то стон и остановился.

— Эй, кто там? — спросил он испуганно.

Стон повторился, и он подошел ближе. На снегу лежал человек в тулупе, и Дима сообразил, что это дежурный послушник, который ходит по монастырю сторожем. Он потащил его в ближайший подъезд, где усадил на ступени и стал тормошить. Послушник был без шапки, и голова его была в крови.

— Что с тобой стряслось? — спрашивал Дима.

— Не знаю… — отвечал тот слабо. — Кто-то сзади подошел и дал по голове.

— Господи помилуй, — пробормотал Дима.

Он растерянно огляделся, не зная, что делать дальше.

— Ты как? — спросил он. — Нормально себя чувствуешь?

— Вроде ничего, — пробормотал тот, постанывая. — Голова звенит…

— Посиди здесь, — сказал Дима. — Я посмотрю, может, он еще поблизости крутится.

Он выскочил во двор, глянул на окна и увидел, что на втором этаже другого жилого корпуса светится окно. Он сразу определил, что это окно кельи отца Флавиана. Он двинулся туда и вдруг услыхал какой-то шум. Приглядевшись, он увидел неясную тень на карнизе, рядом со светящимся окном. Там кто-то стоял, на карнизе второго этажа, и следил через окно за происходящим.

— Эй, — воскликнул Дима взволнованно. — Ты чего там? А ну, слазь!.. Я сейчас милицию вызову!..

Ничего другого ему в голову не приходило, и он кинулся к сторожке, где действительно был телефон. На полпути он обернулся и увидел, как этот самый подслушивающий тип спрыгнул со второго этажа на землю, быстро поднялся и кинулся бегом в сторону жилых строений. Дима бросился за ним с криком:

— Стой! Стой, кому говорю!.. Я сейчас стрелять буду!..

Он видел, как убегающий человек проскочил в здание школы, и нерешительно остановился на пороге. Было понятно, что бежать за ним туда, внутрь, просто глупо, и Дима вернулся. Он тяжело дышал, и бой сердца отдавался у него в ушах. Прежде он заглянул к раненому послушнику, тот уже вышел во двор и пытался приложить снег к ране на голове.

— Не проломил? — спросил Дима.

— Да нет, — сказал тот. — Шишка там выросла, и кожа треснула. А так ничего. Догнал его?

— Нет, — сказал Дима. — Убежал. В школу, гад, юркнул, а с той стороны окно было открыто.

— Чего он хотел, интересно знать? — спросил послушник.

— Ничего тут нет интересного, — сказал Дима веско. — Пошли, в сторожке аптечка есть, я тебе пластырь на макушку посажу.

Пока шли к сторожке, он глянул и увидел, что свет в окне отца Флавиана уже погас. Видимо, там услышали шум во дворе и притихли.

На тот же шум поднялся отец Зосима, келья которого была неподалеку, нашел их в сторожке и стал допытываться, что приключилось да как. Дима очень кратко рассказал ему о том, что обнаружил человека, который пытался залезть в окно жилого корпуса и сбежал в сторону школы, когда Дима его окликнул. Вместе с Зосимой они прошли в школу и обнаружили, что входная дверь заперта. Когда этот тип успел ее запереть, осталось неясным.

Раненый послушник ушел спать, подняли другого и разошлись. Дима вдруг открыл, что спать ему не хочется, и вместо того, чтобы упасть на койку, как он мечтал совсем недавно, он отправился в другой корпус, в келью отца Флавиана.

Еще в коридоре он заметил, как дверь кельи открывается, и едва успел спрятаться, чтобы пропустить отца Зосиму, который прошаркал к себе, что-то бормоча по дороге. Это означало, что он заходил к Флавиану доложить о происшедшем. Следовательно, отец архимандрит бодрствовал, и потому зайти к нему в гости было вполне прилично.

Дима подошел, прислушался, потом постучал, по привычке пробормотав негромко положенную молитву. Дверь открылась, и он увидел, что в келье отца Флавиана горит свет. Они просто занавесили окно.

— Позволите, отче? — спросил Дима.

— Чего надо? — чуть испуганно спросил Флавиан. — Зачем пришел?

Его испуг подействовал на Диму вдохновляюще, и он, отодвинув почтенного архимандрита, прошел в комнату. Так и оказалось, в гостях у Флавиана был какой-то незнакомый человек, сидевший у стола за чашкой чаю.

— В чем дело? — спросил он строго.

— Проверка документов, — отвечал Дима холодно.

— Ты не дури, — сердито буркнул Флавиан, прикрыв, однако, дверь. — Какая еще проверка документов? Говори, чего тебе надо, и уходи. Видишь, гость у меня.

— Вы меня не представили, — сказал Дима, настроенный очень решительно. — Я так полагаю, это и есть господин Смидович, не так ли?

— В чем дело, отец? — настороженно глянул на Флавиана гость.

Отец Флавиан вздохнул и сел за стол.

— Это тот самый раб Божий, что я посылал на встречу с тобой, — сказал он неохотно. — Сообразительный оказался, мерзавец. Садись уж…

Дима сел.

Смидович кашлянул и спросил:

— Ну и что мне с ним делать?

— Единственно, что мне нужно, так это объяснения, — сказал Дима. — Как вы здесь оказались, и почему ваш товарищ выслеживает вас, рискуя сломать шею.

— Мой товарищ? — переспросил Смидович, побледнев. — Почему вы решили, что меня выслеживают?

— Потому что я поймал его у вашего окна, — сказал Дима.

Отец Флавиан крякнул, а Смидович отставил чашку.

— Но он не говорил, что это было у нашего окна, — заметил он.

— Это я говорю, — сказал Дима. — Отец Зосима потом появился, а я там был с самого начала. Он, что, не доверяет вам?

Смидович горестно вздохнул.