Том 5. Романы 1928-1930 - Александр Грин

– Как же он ушел? – спросила Марта.

– С мешком за плечами. Лошадь и повозку он уже продал. Ну, мы составили у нотариуса в Тахенбаке бумагу о передаче гостиницы мне. Стомадор даже сам оплатил расходы и, прощаясь сказал: «Ничего у меня не вышло с „Сушей и морем“. Может быть, выйдет у тебя».

– По-моему, этот Стомадор какой-то ненормальный тип! – заметила круглолицая розовая Марта, поклонница вещей ясных и точных.

– Едва ли, – ответил Гравелот. – У него была, может быть, особая мысль. Он был одинок. Как знать, о чем думает человек? Встретил он меня дико, это так; я спросил поесть. Стомадор стоял у окна, заложив руки за спину. «Очень мне надо заботиться о тебе», – сказал он. «Но ведь вы хозяин?» – «Да, а что же из этого?» – «То, что я должен был обратиться к вам, вот я обратился и спросил поесть. Я заплачу». – «Но почему я должен тебя кормить? – закричал Стомадор. – Какая связь между тем, что я хозяин, и тем, что ты голоден?» Я так удивился, что замолчал. Стомадор успокоился и заявил: «Ищи, где хочешь, что найдешь, то и ешь». Я решил прямо толковать его слова и вытащил из шкафа за стойкой три бутылки вина, масло, окорок, холодный рис с перцем, пирог с репой, все снес на стол и молча принялся за еду, а Стомадор ехидно смотрел. Наконец он рассмеялся и сказал: «Экий ты дурак! Кто ты такой?» Вдруг он стал очень заботлив ко мне, ничего не расспрашивая о том, как я жил раньше. Забавный, грузный человек тронул меня до слез. Он постлал мне постель, заставил вымыться горячей водой, а утром показал убогое хозяйство свое – почти что пустые стены – и передал гостиницу довольно торжественно. Мы даже выпили по этому случаю. Сказав: «Будь счастлив!» – он ушел, и я больше о нем ничего не знаю …

– Конечно, простая случайность, – подтвердил Баркет.

– Случайность… Случайность! – отозвался Граве-лот после короткого раздумья о словах живописца вывесок. – Случайностей очень много. Человек случайно знакомится, случайно принимает решения, случайно находит или теряет. Каждый день полон случайностей. Они не изменяют основного направления нашей жизни. Но стоит произойти такой случайности, которая трогает основное человека – будь то инстинкт или сознательное начало, – как начинают происходить важные изменения жизни или остается глубокий след, который непременно даст о себе знать впоследствии.

Марта и Баркет плохо поняли Гравелота, думая:

«Да, странный человек этот молодой трактирщик, должно быть, он образованный человек, скрывающий свое прошлое».

– Рассуждение основательное, – сказал Баркет, – но дайте, как говорится, пример из практики.

– Вот вам примеры: человек видит проходящую женщину, о такой он мечтал всю жизнь, он знакомится с ней, женится или погибает. Голодный находит кошелек в момент, когда предчувствует, что его ждет выигрыш, заходит в клуб и выигрывает много денег. В село приезжает моряк. Оживают мечты о путешествиях у какого-нибудь мечтателя. Ему дан толчок, и он уходит бродить по свету. Или человек, когда-то думавший покончить с собой, видит горизонтальный сук, изогнутый с выражением таинственного призыва… Возможно, что несчастный повесится, так как откроются его внутренние глаза, обращенные к красноречиво-притягательной силе страшного дерева. Однако все это минует следующих людей: богатого – с находкой кошелька, черствого – с женщиной, домоседа – с моряком и торопящегося к поезду – с горизонтальной ветвью, удобной для петли. Если бы я девять лет назад имел важную, интересную цель, – предложение Стомадора никак не могло быть моей случайностью, я отказался бы. Его предложение попало на мою безвыходность.

– В самом деле! – захохотал Баркет. – Как это вы того… здорово обрисовали.

– Постой, постой! – воскликнула Марта. – Пусть он скажет, как считать, если человек выиграл в лотерею? Не ожидал выиграть, а получил много, поправил дела, разбогател. Это как?

– А так, Марта: покупающий билет всегда хочет и надеется выиграть. Это – сознательное усилие, не случайность.

– Так какой же ваш вывод? – осведомился Баркет. – То есть – итог?

– Вот какой: все, что неожиданно изменяет нашу жизнь, – не случайность. Оно – в нас самих и ждет лишь внешнего повода для выражения действием.

– Вот, – сказала Марта, – я оступилась, сломала ногу, это – как?

– Не знаю, – уклонился Гравелот от ответа, чтобы избежать сложного объяснения, непонятного девушке. – Впрочем, тут – другой порядок явлений.

– Как сбился, так уж и другой порядок. Все рассмеялись. Затем разговор перешел на обсуждение свадебного сезона. Марте в будущем году тоже предстояло сделаться женой – пароходного машиниста, – а потому она с удовольствием слушала речи отца и Гравелота.

– Нынешний сезон проходит очень оживленно, – говорил Баркет, – и я мог бы перечислить десятки семейств, где венчаются. На днях венчается Ван-Конет, сын губернатора Гертона, Пейвы и Сан-Фуэго; говорят, он сам, этот Ван-Конет, года через два получит назначение в Мейклу и Саардан.

– Желаю, чтобы юная губернаторша наделала хлопот только в кондитерских, – сказал Гравелот. – Кто же она?

– Она могла бы наделать хлопот даже у амстердамских бриллиантщиков, – заявил Баркет с гордостью человека, имеющего счастье быть соотечественником знаменитой невесты. – Консуэло Хуарец уже восемнадцать лет, но действительно, как говорят, она еще ребенок. Сам брак ее указывает на это. Ведь Ван-Конет ведет грязную, развратную жизнь. Она не красавица, бедняжка, но более милого существа не сыщете вы от Покета до Зурбагана.

– Почтенный Баркет, не испортите же вы мне день, сказав, что Консуэло крива, горбата и говорит в нос? Я любитель красивых пар.

– Я ее видела, – заявила Марта, – она действительно некрасива и много смеется.

– Вот так всегда с женщинами: не любят они друг друга, – заметил Баркет и принялся объяснять. – Разговор не о безобразии. Я хочу сказать, что девушка с двумястами тысяч фунтов приданого, если она не ослепительно красива, всегда даст повод к злословию. Наверное, скажут, что у жениха больше ума, чем любви. Консуэло Хуарец очень привлекательна, отрадна, и все такое, но, понятно, не совершенство безупречной, аттической красоты. Однажды я видел, как она шла с собакой по улице. Прелестная девушка, настоящий апельсиновый цветок!

Улыбнувшись такому смешению восторга и педантизма, Гравелот выразил надежду, что сын губернатора оценит достоинства своей жены после того, как она будет гулять с ним и собакой вместе.

– Остроумный вывод, – сказал Баркет. – Только навряд ли Георг Ван-Конет оценит то утешение, а может быть, даже искупление, которое посылает ему судьба. Большего негодяя не сыщете вы от Клондайка до Огненной Земли.

– Если так, – что заставляет девушку бросаться в его объятия?

– Она любит его. Что вы хотите? Это всему решение. Собеседники не подозревали, что им придется через несколько минут увидеть жениха Консуэло Хуарец. В это утро Ван-Конет со своей компанией возвращался из поездки на рудники. Близость бракосочетания заставила Ван-Конета, во избежание роковых слухов, устроить очередную оргию в доме знакомого рудничного инспектора. За окном пропела сирена, и у дверей остановился темно-зеленый автомобиль. Баркет посмотрел в окно. Его лицо вытянулось.

– Накликали! – вскричал Баркет. – Приехал Ван-Конет, отвались моя голова! Это он!

– Ты шутишь! – сказала Марта, волнуясь от неожиданности и почтения.

Гравелот не побежал навстречу приехавшим, Он спокойно сидел. Отец с дочерью удивленно смотрели на него.

– Еще нет девяти часов. Он едет из Тахенбака. Что это значит? – пробормотал Баркет.

– Кутил всю ночь, я думаю, – шепнула Марта, рассматривая выходящих из экипажа людей. – Там – Ван-Конет, его любовница Лаура Мульдвей и двое неизвестных. Уже знойно, а они все в цилиндрах. О! Подвыпивши.

– Ты права, разумная дочь, – сказал Баркет. Гравелот поднялся встретить гостей. Он подошел к раскрытой двери, наблюдая гуливого жениха. Это был высокий брюнет с безупречно правильными чертами лица, тридцати пяти лет. Его прекрасное лицо выглядело надменно-скорбным, как будто он давно примирился с необходимостью жить среди недостойных его существ. Держась с затрудненной твердостью, Ван-Конет всходил по деревянной лестнице «Суши и моря», неся на сгибе локтя тонкие холодные пальчики Лауры Мульдвей, своей приятельницы из веселого мира холостых женщин. Высокая белокурая Лаура Мульдвей, с детским лицом и чистосердечными синими глазами, гибкостью тонкой фигуры напоминала колеблющуюся от ветерка ленту. Зеленый жакет, серая шляпа с белым пером и серые туфельки Лауры стеснили Марте дыхание. Сзади шли Сногден и Вейс. Сногден, приятель Ван-Конета, сутуловатый и нервный, с темными баками на смуглом умном лице, пошатывался рядом с Вейсом, хозяином недавно прибывшей в Гертон яхты, веснушчатым сонным человеком, белые ресницы которого прикрывали нетвердый и бестолковый взгляд.