Виктор Цой. Стихи. Документы. Воспоминания - Марианна Цой

Глава 7. Послесловие к жизни

Письма в журнал «Аврора»

Здесь представлены лишь несколько из большого числа писем, поступивших в журнал «Аврора» после гибели Виктора. Такие же письма приходили к Марианне, близким, на радио и телевидение, в редакции газет и журналов. Если бы их опубликовать, получилась бы огромная книга народной скорби. Мы посчитали нашу книгу неполной без свидетельств тех, для кого Виктор пел — его слушателей и почитателей.

Составители

«… У меня есть подружка, ей пятнадцать лет, она повернута на Цое: Цой, Цой, только Цой! Даже БГ ей не авторитет. Ее, естественно, интересует все, что связано с ним. И вот прошлой зимой она в компании таких же подростков гадала на блюдце — знаете, вызывают духов умерших и задают вопросы. Она спросила, естественно, о Цое — сколько он проживет? Ответ — двадцать восемь лет! — Какой смертью умрет? — Выбросится из окна.

Она мне это рассказала зимой, мы тогда еще ухмылялись: ну-ну, посмотрим, скоро ему двадцать восемь, а шагать в окно после Башлачева как-то не того…

А когда я услышала по «Маяку» сообщение о его гибели, у меня аж руки затряслись — я сразу вспомнила зимний разговор и наши идиотские ухмылочки. Бог ты мой, если бы мы знали, разве бы мы смеялись! А теперь я не могу отделаться от мысли, что Виктор просто нашел свой выход, и для него пустой «Икарус» на дороге — то же, что окно для Башлачева. И когда мне в голову пришла эта жуткая мысль, я еще подумала, что он правильно сделал, и что если это так, то я его понимаю.

Не мне его судить, но когда я слушала его песни, написанные после «Группы Крови», я всегда вспоминала БГ — «Хватит! Я спел все, что мог!» Сравнить старые и новые песни — Боже, о чем он сейчас поет, как поет! Не знаю, может, я ошибаюсь, но мне так кажется — сужу по теле- и радиопередачам и по концертам на стадионах. Кто ломился на его концерты? Те же, что ломятся на «Фристайл», «Мираж» и Асмолова. Когда я смотрела эту блевотину памяти Леннона в Донецке (смотрела в ожидании «Кино»), я думала: Господи, хорошо, что Леннон не дожил до этого «светлого» дня, хорошо, что мой любимый усталый и разваленный «Аквариум» не там, не прыгает вместе с «На-на» и Отиевой. И лучше бы «Кино» там тоже не было. Помните — в «Рабе любви»? Вознесенская — Соловей (Елена Соловей, актриса, прим. мои) остановилась на улице и — к прохожим: «Господа, опомнитесь, как ужасно вы живете!» А они к ней с воплями: «Господа, среди нас знаменитая артистка Вознесенская! Ура, господа!» Похоже, да? Это ли не оскорбление, не обида — ты поешь, а тебя не слышат, не хотят и не могут, как ни бейся…»

«… Большего горя в нашем доме не было. Шестнадцатого августа мой муж пришел с работы с неживым, каким-то землисто-серым лицом. Я сразу поняла — случилось что-то страшное. А когда он объяснил, что услышал по «Маяку» о гибели Виктора Цоя, я просто не поверила, не могла поверить. И пыталась ему доказать, что это просто очередные дурацкие сплетни. Но когда на следующий день муж принес газету, открытую на странице с фотографией Виктора и статьей, не оставляющей ни малейшей надежды, мы стояли у окна, за которым серело мрачное небо без Солнца, и плакали. Мужские слезы — дефицит. За четырнадцать лет знакомства и десять с половиной лет супружества я впервые видела его слезы. Не одну-две скупые слезинки, а настоящие горькие слезы в два ручья. Про себя я и не говорю. За эти дни глаза покраснели и опухли — едва вижу окружающее.

И не хочу, не хочу верить в то, что это действительно произошло. Не могут, не должны умирать такие поэты, такие певцы. Не должны умирать — с высоты моих тридцати это хорошо видно — такие молодые люди. Двадцать восемь — это не возраст для смерти. Это просто несправедливо.

Не верится, что не будет новых песен, новых альбомов Виктора Цоя, новых ролей в кино. Не верится, что зашла «Звезда по имени Солнце». Как же можно жить без Солнца?! Все эти дни испытываю давящее чувство дикой несправедливости.

Что будет с группой «Кино»? Новый лидер? Или группа вообще перестанет существовать?

Сразу вспоминается альбом «46» — рабочие студийные записи дуэта Цой-Каспарян. Именно этот, не самый лучший альбом услышала первым, «45» — значительно позже, благодаря ему узнала группу «Кино», приняла ее — может быть, у нас одна группа крови. И Виктор Цой совсем не напоминал мне «остывающий метеорит», когда слушала альбомы «Начальник Камчатки», «Это не любовь» и «Ночь». Что-то нравится больше, что-то меньше, это естественно, но все альбомы «Кино» слушаю с огромным удовольствием. А последние дни — обливаясь слезами.

Мне кажется, что Юрий Каспарян мог бы встать на место Виктора и попытаться спасти группу. У него хороший вокал, он прекрасный мелодист. Конечно, могут возникнуть трудности с текстами… Но сумел же. Дэвид Гилмор реанимировать «Пинк Флойд», когда, после ухода Роджера Уотерса, группа была на грани распада. И «Пинк Флойд» — на вершине успеха. Или разбежаться по другим группам — проще? Неужели «Кино» больше не будет?! Хочется все-таки на что-то надеяться…

И хорошо бы альбомы «Группа крови» и «Звезда по имени Солнце» были изданы на пластинках.

Боже мой, как все-таки тяжело на сердце. Смерть Виктора Цоя — это и мое личное горе. Когда погибает звезда, ее свет еще долго льется на нашу землю. Что бы ни случилось, что бы ни произошло, Виктор Цой навсегда останется «Звездой по имени Солнце». Для меня, во всяком случае…»

«… Жизнь внутри меня как будто остановилась. Все эти дни искала опровержения этому, а находила только подтверждения. Потом увидела афишу «Иглы» с надписью «Памяти Виктора Цоя», и это было концом последней надежды. В зале сидели какие-то девочки, хихикавшие от слова «трахаться», а мне было непонятно — разве это для них не горе, разве остались люди, которым все равно?! Господь так несправедлив? Он забирает первыми лучших и самых любимых. «И мы знаем, что так было всегда…» Да, знаем, но примириться с этим невозможно.

Весной, в апреле, я еще и предположить не могла, что это случится, но почему-то именно тогда стала ловить себя на том, что в каждой новой газете с ужасом ищу некрологи. Кроме черных рамок, я ни на что не обращала внимание. И нашла…

Вы извините, пожалуйста, если я делаю Вам больно, но мне сейчас просто не с кем поделиться этим горем. Самая ужасная боль — боль души, и она будет жить в нас всегда, до последнего дня. Единственное, о чем я сейчас молюсь — чтобы Господь любил Витю так же, как любим мы его, чтобы он берег его душу, раз уж мы не уберегли его тело.