Путешествие на Запад. Том 3 - У. Чэнъэнь

class="v">Как, выйдя из засады, барс пятнистый,

С безвинной жертвы не спуская глаз,

Крадется тихо по тропе тенистой.

У Танского монаха при виде хищных зверей сердце сжалось от страха.

Но вы посмотрели бы, читатель, как Сунь У-кун, обладавший огромной волшебной силой, взмахнул своим посохом с золотыми обручами и рявкнул… Все звери с перепугу расступились, а он проложил дорогу и провел своего наставника прямо к вершине горы. Они благополучно перевалили через нее и спустились по западному склону на ровное плато. Тут они вдруг заметили чудесное сияние и клубы разноцветных воспарений, исходивших от дворцовых построек с высокими стенами и башнями. До их слуха донеслись мелодичные звуки колокола и била.

– Братья! – воскликнул Танский монах. – Посмотрите, что это за обитель?

Сунь У-кун поднял голову, приложил руку к глазам и стал всматриваться. До чего же красивое место он увидел! Вот уж поистине:

Обитель та чудесный вид являла:

Она невольно взоры привлекала

И благолепием и роскошью своей.

Святыни древние она напоминала,

И все ж немногие из них, пожалуй,

Своей красой могли б сравниться с ней.

Сквозь переплеты сучьев и ветвей,

Усыпанных прозрачною росою,

Блистающие сотнями огней

Виднелись малахитовые стены

С воротами из яшмы драгоценной,

И лестницы из розовых камней,

Пурпурные крученые перила,

Лазурные узорные стропила,

Тяжелые заслоны у дверей.

Вдали, подобный сну, подобный чуду,

Ввысь устремляется храм благого Будды

В неясном свете утренних лучей.

Так, разодрав завесу из туманов,

Предстал священный монастырь шраманов

Пред взглядом очарованных очей.

Все здесь великой прелестью пленяло,

Все расцветало, все благоухало,

Пел песню нежную свою ручей,

И вторил песне той в садах тенистых

Хор птичий, неумолчный, серебристый,

И светлым днем и в сумраке ночей.

Садам обители Циао лишь подобен,

И с ними он один соперничать способен.

Да, видно, был тот зодчий чародей,

Что в небо вывел башни из порфира:

Взглянув оттуда, ты узришь полмира,

Пространства снежные и синеву морей.

В покоях, где читаются деянья,

Луна в окно струит свое сиянье,

И тысячи лампад оно светлей;

Все стены отливают перламутром

В покое дивном, где внимает сутрам,

Вдыхая фимиам, толпа людей.

Откроешь ты трехстворчатые двери,

И, выглянув, своим глазам не веря,

Подумаешь, что вдруг попал в Шэвэй96.

Под небом звон струится колокольный,

Неся далеко над землей привольной

Искусство монастырских звонарей.

Свет солнечный здесь кажется отрадней,

А горный воздух чище и прохладней,

И ветерок приятней и свежей.

Здесь мир и добродетель, торжествуя,

Не допускают суету мирскую

С ее потоком гибельных страстей,

Здесь места нет соблазнам и обманам,

Желаньям плоти и иным дурманам,

Здесь не расставить злу своих сетей.

Здесь праведник, отринув с миром битвы,

Предастся в тишине спасительной молитве.

Осмотрев все, что охватывал взор, Сунь У-кун ответил своему наставнику:

– Учитель! Это в самом деле монастырь, но почему-то сквозь божественное сияние проступают струйки зловещего духа. С виду монастырь этот очень походит на храм Раскатов грома, но нам ни в коем случае не следует входить туда по своей воле, чтобы не попасть в лапы злодеям.

– Если ты говоришь, что монастырь похож на храм Раскатов грома, не значит ли это, что перед нами священная гора шань? Перестань дурачиться и не томи меня.

– Нет-нет! – отвечал Сунь У-кун. – Я ведь несколько раз бывал на священной горе Линшань и хорошо знаю дорогу.

– Ну, пусть даже так, – вмешался Чжу Ба-цзе, – все равно здесь наверняка живут добрые люди.

– Что думать да гадать! – сказал тут Ша-сэн. – Наша дорога пролегает мимо ворот монастыря. Вот мы и посмотрим, что это за монастырь.

– Совершенно верно, – сказал Сунь У-кун. – Ша У-цзин прав.

Танский монах стал подстегивать коня и, когда достиг ворот монастыря, то увидел вывеску, на которой красовались три больших иероглифа: «Храм Раскатов грома». В страхе и смятении он свалился с коня наземь и простерся перед воротами, сердито ворча на Сунь У-куна:

– Ах ты, противная обезьяна! Погибель ты моя! Ведь это храм Раскатов грома, а он вздумал еще потешаться надо мной!

Сунь У-кун услышал его ворчанье и засмеялся:

– Наставник! Не сердись на меня, а лучше взгляни хорошенько еще раз на вывеску. Ведь на ней не три, а четыре иероглифа. Как же это ты прочел только три и сразу стал бранить меня?

Танский монах, дрожа всем телом, поднялся на ноги, еще раз взглянул на вывеску и убедился, что на ней в самом деле четыре иероглифа: «Малый храм Раскатов грома».

– Ну и что же? – произнес он. – Пусть малый храм, но и в нем, безусловно, тоже находится Будда. Ведь в священных книгах говорится о трех тысячах Будд, стало быть, Будда не находится в одной только стороне: подобно богине Гуаньинь у Южного моря на горе Эмэй и Вэньшу на горе Утай. Это, конечно, монастырь одного из Будд. У древних мудрецов есть такое выражение: «Где Будда, там и его учение». Я думаю, мы можем, откинув страх и сомнение, войти сюда!

– Нет, ни в коем случае! – вскричал Сунь У-кун. – Сюда заходить нельзя. Здесь мало добра, зато много зла. Если что- нибудь с нами случится, не пеняй на меня!

– Ну, пусть даже мы не найдем здесь живого Будды, но ведь его изображение должно быть на своем месте, – продолжал настаивать Танский монах. – Я хочу исполнить свой обет: поклоняться Будде везде, где встретится его обитель. С какой же стати я буду пенять на тебя?

И он велел Чжу Ба-цзе достать рясу, сменил свой головной убор, подпоясался и, приняв осанистый вид, торжественно направился вперед.

В это время в воротах кто-то крикнул:

– Танский монах! Что же ты не идешь, почему медлишь? Ты ведь прибыл сюда из восточных земель поклониться нашему Будде!

Танский монах при этих словах тотчас начал отбивать поклоны. Чжу Ба-цзе встал на колени и тоже бил челом об землю. Ша-сэн вслед за ним повалился на колени, и только один Великий Мудрец Сунь У-кун невозмутимо стоял позади них и, держа коня под уздцы, приводил в порядок поклажу. Путники вступили в монастырь и, когда дошли до вторых ворот, глазам их представился великий