Мария-Антуанетта - Эвелин Левер

Глава 27. А ДАЛЕЕ… КОНЕЦ!

Ферзен и Мерси оставались для Марии-Антуанетты верными и надежными советниками. Вот уже несколько недель Ферзен пытался прорваться в Париж, увидеться с королевой и рассказать ей о новом плане. Речь шла о том, чтобы увезти королевскую семью в Нормандию, где Густав III планировал высадку. Несмотря на то, что королева сгорала от желания увидеть Ферзена, она была против этого свидания, которое было очень рискованным как для него, так и для нее. Все знали, что Ферзен организовывал бегство королевской семьи в Варенн. Тем не менее в начале февраля 1792 года она согласилась на этот визит.

Прибыв в понедельник 13 февраля поздним вечером, он тайно проник в Тюильри в ее апартаменты. Только его личный дневник может поведать нам об этой встрече: «Пройдя к королеве через охрану национальной гвардии, я оказался в ее покоях. Вокруг все спали. Остался здесь». Это все что нам известно об этой интимной встрече.

Ферзен встретился с Людовиком XVI на следующий вечер в десять часов. Ожидая своего спасения от войны, которая назревала, или от европейского конгресса, король отказался от побега. «Это останется между нами, и мы можем говорить свободно, — говорил он ему. — Я знаю, что мой недостаток это слабость и нерешительность, но никто и никогда не оказывался в моем положении. Я знаю, что упустил момент. Это было 14 июля. Нужно было бежать именно тогда, и я хотел этого. Но что поделаешь, когда принц умоляет тебя остаться. Я упустил время, и больше такого момента у меня не было. Я был покинут всеми». Людовик XVI попросил Ферзена повторить представителям европейских держав, что он не свободен и его официальные заявления не имеют никакого значения. Вскоре король удалился, оставив королеву с ее верным рыцарем. Согласно дневнику Ферзена, королева пробыла с ним довольно долго и рассказала ему все детали побега в Варенн. В половине десятого Ферзен ушел. Мы так же ничего не знаем о прощании Ферзена и королевы. Однако доподлинно известно, что он «заставил ее поверить, будто едет в Испанию, и через неделю вернется обратно».

10 марта было получено сообщение о скоропостижной смерти Леопольда. В связи с этим событием развернулись жаркие споры. Бриссо предложил вернуть прежнего министра, Вернио взял слово и заявил: «С трибуны, с которой я говорю, можно легко увидеть советников, которые обманывают короля и готовят заговоры, которще повергнут нас перед Австрией. Я вижу окно, откуда веет ветер контрреволюции. […] Пусть эти обитатели дворца, эти советники знают, что наша конституция защищает интересы короля».

Король и королева ожидали последствий этого ужасного события. Мария-Антуанетта была поражена смертью брата, у нее начались нервные приступы. Принцесса Ламбаль всю ночь провела у ее кровати. На следующий день король, его дети и весь двор приняли траур, который, по обычаю, должен был длиться два месяца. Как только королева пришла в себя и обрела спокойствие, она отправила посланника с депешей к своему племяннику, новому императору Франциску II. Опасаясь доверять компрометирующее послание своему секретному агенту, она просто вручила ему бумагу, на которой было написано: «Доверяйте, дорогой мой племянник, этому человеку». Король добавил: «Я думаю так же, как ваша тетушка». Агенту было поручено описать молодому монарху «ужасное положение», в котором находились король и королева Франции. Война, должен был добавить он, безусловно, будет объявлена жирондистами, которые скорей всего начнут ее, атаковав со стороны Тревы или Кобленца. Посланник просил помощи от имени французских монархов.

Смерть брата только усилила надежды королевы. Двадцатичетырехлетний император, «военный по своей натуре», поддерживал контрреволюцию. В течение последних месяцев он подвергался резкой критике со стороны отца, которого считал слишком пассивным по отношению к революции. С момента своего вступления на престол, он принял воинственный тон но отношению к Франции, желая, чтобы она взяла на себя инициативу враждебности, «чтобы представить себя в роли правого, а также оправдать свои претензии и сохранить легитимность». Послание королевы было воспринято им с одобрением. И теперь Франциск II и его министры лишь искали предлог для объявления войны. Им его без труда удалось найти.

Атака французских войск, предпринятая 28 апреля в Бельгии, обернулась поражением. Половина офицеров эмигрировали уже давно, и войско не хотело подчиняться аристократам, которых обвиняли в сотрудничестве с врагом. Генерал Дилон, обвиненный в предательстве, был казнен солдатами без суда и следствия. 18 мая генералы собрались в Валансвене и попросили короля установить мир в самый короткий срок. Лафайет говорил, что был готов пойти вместе со своими войсками на Париж, чтобы уничтожить якобинцев и демократов. Робеспьер выступал с яростными речами против Жиронды, которую считал ответственной за конфликт.

Вдохновленные поражением французов, не испытывая никакого желания к ведению переговоров, Австрия и Пруссия не хотели торопить события. Тем не менее 12 мая король Пруссии решился на взятие Парижа, герцог Бруневик был выбран генералиссимусом австро-прусской армии. Через графа Карамана, который представлял Бретеля в Берлине, Людовик XVI узнал о точном местонахождении прусских войск. «Глава прусской армии прибыл 9 июля. Все будет готово к 4 августа, — писал Ферзен королеве. — Герцог Брансвик будет продвигаться вместе с 30 тысячами отборных солдат прямо на Париж. Императрица посылает ^тысяч солдат, из которых 3 тысячи кавалеристы. Они высадятся в Висмаре и пройдут через Германию». Он добавлял, что граф Караман теперь уже уверен в том, что король Пруссии откажется от переговоров. «Старайтесь продолжать войну и, главное, не покидайте Париж», — сообщал он ей. За этим письмом последовало другое письмо королевы, датированное 5 июня, в котором она писала Ферзену о проблемах в армии под командованием Люкнера. «В войсках всего не хватает, в них царит полный беспорядок», — уточняла она. В Тюильри наступили тревожные дни. Не зная ничего о действиях короля и королевы, прошел слух о том, что монархи изменили родине. Панический ужас перед возвращением старого режима пробудил в народе чувство патриотизма и увеличил ненависть и вражду между патриотами и контрреволюционерами. Народные массы начали водружаться.

Ни на минуту не сомневаясь в законности своих действий, Мария-Антуанетта уже отчаялась увидеть иностранные армии когда-либо в победном марше по Парижу. В ее письмах Ферзену по-прежнему слышны отчаянные призывы спасти ее от «еще более ужасной» катастрофы. Ненависть к королеве удвоилась, некоторые говорили о необходимости заточения ее в Аль-деГрас, другие говорили о смерти. С момента вступления на престол Франциска II появились новые памфлеты, озаглавленные: «Великое отчаяние Марии-Антуанетты по поводу смерти Леопольда и болезни принца, брата короля». Ей приписывали изречение: «Мое единственное желание увидеть, как эта столица умоется своей собственной кровью […]». Каждый день появлялись все новые и новые памфлеты, которые обвиняли королеву. Уже давно ее окрестили как «мать всех пороков», но теперь королева стала «чудищем в женском обличие», жаждущим французской крови. В Париже в театрах аплодировали пьесе, в которой поднимался лишь один вопрос — убийство короля.