Дрянной декан (СИ) - Людмила Райот

Представляя себе сопротивление окружающей среды, с которым мне предстоит столкнуться, я упускала из виду то, что во всех этих моральных штормах и вихрях рядом со мной встанет любимый человек, рядом с которым любые трудности будут казаться легче, чем они есть на самом деле. И неустанная близость и поддержка которого будет освещать теплым ласковым светом все мрачные закоулки той гнетущей реальности, где мы оказались.

«Пьяному море по плечу» — я с детства слышала эту присказку и ничуть не сомневалась в ее актуальности. Но, оказалось, море по плечу не только пьяным, но и влюбленным.

И мы с Вениамином Эдуардовичем уже разогнались до такого состояния, когда ни добрые уговоры, ни злостные козни против нашего союза — ничто не могло бы нас остановить.

Что касается моих родителей: помимо травли в университете на мою голову свалилась напряженная ситуация дома. Мама и папа каждодневно промывали мне мозги, принуждая проявить благоразумие и не ломать свою жизнь ради юношеской необдуманной страсти. А я каждодневно им сопротивлялась, отказываясь быть послушной и разумной дочерью. Мы с Вениамином даже думали, не переселиться ли мне сразу к нему… Но пока оставался шанс наладить отношения между предками и деканом, грех было им не воспользоваться. Мой уход из дома, скорее всего, надолго перечеркнул бы эту возможность.

К тому же, в загородном особняке Верстовского постоянно тусил Рома, вопрос с которым пока так и повис в воздухе.

На носу была премьера спектакля, где я играла главную роль в паре с младшим Верстовским. А следом — педсовет, на котором решалась судьба преподавательской карьеры Вениамина. Для всеобщего блага: его, моего и нашего театрального детища — мы надумали пока не огорошивать правдой еще и Романа. А поставить его в известность сразу после этих двух событий.

За день до показа «Сна в летнюю ночь» весь университет, а в особенности наш поток, стоял на ушах. Девушки из труппы горстями пили седативное, парни гоготали и постоянно отпускали непристойные шуточки. Студенты-волонтеры наконец-то доделали декорации: парочку античных колонн (для сцен в Афинах), четыре кривых и плоских дерева (для ночного леса), а также нечто, напоминающее маленький водопадик и качели, украшенные цветами. Теперь перед актерами, отвечающими за реквизит, стояла важная задача — научиться двигать все это добро быстро, в правильные моменты и так, чтобы никого не придавить мимоходом.

Я бы тоже нервничала, если б весь мой эмоциональный потенциал уже не был задействован в любовных передрягах. Но, на фоне всего остального, игра на сцене перед парой сотен человек казалась лишь еще одним эпизодом наравне с другими, не самыми приятными фрагментами этого периода времени.

«Все самое горькое уже произошло, больше бояться нечего» — так я думала перед премьерой. И ошибалась.

Настал день Икс. За два часа до начала зал закрыли от посторонних. Ливер постепенно наполнялся людьми. Были приглашены студенты со всех курсов и потоков, преподаватели, а также родители участвующей в спектакле молодежи. Мои предки, само собой, пришли тоже. Мама весь вечер дергалась и сомневалась, стоит ли ей идти в наш «рассадник греха», где «восседает этот жуткий аспид», но в конце концов решила почтить присутствием мое первое и, вероятно, последнее участие в театральной постановке.

Эх, а ведь когда-то ей так нравился Вениамин Эдуардович. Но стоило ему переквалифицироваться из «возможного свата» в «вероятного зятя», и любовь сразу испарилась.

Но пока что зрители ожидали снаружи, а по залу табунами носились паникующие актеры. «Феи» в сотый раз повторяли танцевальные номера, работники сцены упражнялись в поднятии занавеса и дислоцировании критически важных для сюжета декораций.

Верстовский тоже был с нами. Он заставлял Петра, играющего Деметрия, раз за разом повторять диалог, который выходил у того недостаточно эмоциональным. Петр кипел и мало что не ругался матом, зато генерировал необходимую для роли страсть.

Девушки (да и некоторые парни) сидели на зрительских местах, обложившись косметикой, и наносили самодельный сценический грим — кричащий макияж, делающий черты лица четкими и заметными даже в свете горящих софитов.

За пятнадцать минут до того, как начать пускать зрителей, режиссер взял слово. Студенты, разодетые в светлые полупрозрачные ткани, с волосами, украшенными искусственными цветами, собрались вокруг серьезного Игоря Олеговича. Руководитель кружка поблагодарил всех за смелость и отдачу и попросил отыграть спектакль не хуже, чем это было на последнем прогоне, а в завершении уведомил:

— Последняя и главная новость: на спектакле будут присутствовать представители прессы. Один новостной журнал согласился осветить нашу творческую деятельность в своей статье. Так что работаем по полной, не расслабляемся.

Актеры испуганно зашептались. Может, и к лучшему, что я теперь проводила время одна, а не вращалась в женском кругу подружек и знакомых: в нем любые новости распространялись моментально и принимали в устах обсуждающих катастрофический масштаб. И за счет «информационного детокса» мне как-то удавалось сохранять ясность рассудка.

Я отвернулась от Игоря Олеговича и наткнулась на горящий взгляд Гардениной. Бывшая подруга вместе с несколькими соратницами что-то горячо обсуждала, посматривая в мою сторону. Они регулярно и, не скрываясь, обсуждали нас с Верстовским — я вроде даже успела к этому привыкнуть — но сегодня их поведение задело и обеспокоило меня.

Актеры спрятались за кулисами, дверь открыли, и в зал хлынули жаждущие хлеба и зрелищ студенты и не-студенты. Мы выглядывали из-за занавеса — народа набралось ужасно много. Кресел не хватало, и части гостей пришлось столпиться по периметру партера, встав около стен. Под самой сценой уже караулило несколько фотографов, а хипастого вида оператор устанавливал огромную камеру.

Когда помещение вместило всех, кого могло вместить, и битва за сидячие места наконец отгремела, волонтеры потушили верхний свет. Зрители зааплодировали, подбадривая непрофессиональных артистов, и в медленно раздвигающиеся кулисы ударило с десяток ярких прожекторов.

Мне невольно передалась атмосфера немой истерии, витающей в воздухе — моим сердцем завладело волнение. Вдруг я ошибусь, забуду слова и выставлю себя на посмешище перед таким количеством народа? Не смертельно, но хотелось бы отыграть чисто и безупречно: хотя бы для того, чтобы не позорить себя в очередной раз в глазах недоброжелателей.

Тем не менее, первый акт пролетел быстро и незаметно. Между мной и Гардениной искрило, как и всегда. Елена и Гермия вроде бы еще дружили, но в их диалогах уже звенела и прорывалась женская ревность к чужой удачливости и красоте. Основа для разлада была заложена.

Я больше с ним не встречусь: не страдай. Мы навсегда покинем этот край! Пока я здесь жила, любви не зная, Афины