Гобелен - Белва Плейн

– Это не случится снова. На этот раз мир получил последний жестокий урок. Есть Объединенные Нации, и Россия хочет мира не меньше нас. Вместе мы сохраним его.

Поль вспомнил, как Россия заключила пакт с Гитлером, но вслух ничего не сказал. Хенни говорила:

– Мы с тобой много повидали с тех пор, как я читала тебе сказки братьев Гримм.

Поль почувствовал, что уже когда-то она вот так же сидела на том же диване, а под ее ногами был такой же потертый коврик. И он снова окунулся в свое отчаяние из-за Анны перед свадьбой, вспомнил, как умолял Хенни о помощи, о совете, совете, который она дала и которому он не последовал. Комната вдруг стала маленькой, и стены давили. Ему захотелось выйти, ощутить простор и движение.

– Главное – быть занятой, – говорила Хенни. – Сейчас у нас много дел, мы занимаемся людьми, прошедшими лагеря смерти. Я прихожу домой такой усталой, что хватает сил только добраться до постели.

«Прошедшие». Не Йахим, не Элизабет, не Илзе, не Марио.

– Откуда они приезжают?

– Отовсюду. Их согнали в Польшу в лагеря со всей Европы – Германии, Италии, Греции, отовсюду.

– Кто выжил?

– Немногие счастливчики, если их так можно назвать. Несколько молодых людей, которые были рабами на рудниках и умудрились выжить. Несколько инженеров и врачей, которых как-то использовали. Не много.

– Помнишь доктора, о котором я тебе рассказывал… Женщина в Италии с сыном?

– Того, что ты освободил?

– Интересно, может быть, она осталась жива. Хенни всплеснула руками – ее характерный жест.

– Все возможно, Поль, но маловероятно. Напиши мне ее имя, и в понедельник я поищу.

В понедельник к концу долгого дня, в течение которого Поль занимался своими банковскими делами, позвонила Хенни. От волнения ей не хватало воздуха:

– Поль! Я просмотрела все папки и в конце концов наткнулась на списки расселения за пределами Нью-Йорка и, Господи, нашла ее! То же имя. Из Италии попала в Освенцим. Это, должно быть, твоя Илзе!

Он был потрясен:

– Она здесь? В Соединенных Штатах?

– Да. Она здесь уже год. Сначала ее послали в Миннеаполис для переобучения, а сейчас она опять в Нью-Йорке.

– А Марио?

– О нем ничего нет.

– У тебя есть адрес?

– И телефон. Она работает в клинике.

Он бросил трубку, забыв даже поблагодарить Хенни. Отложив лежавшие перед ним документы, он подумал о случайности, непредсказуемости всего. Миллионы, шесть миллионов мертвы, а Илзе жива. И он подумал, вспомнив их несколько пролетевших дней, ветер в горных лесах, глиняную печку в углу, что в других обстоятельствах, не родись они на разных континентах, Илзе, возможно, стала бы единственной для него. Кто мог сказать? Все непредсказуемо, случайно…

И он поднял трубку. Тот же ужас, который владел им перед встречей с Ли несколько дней назад, снова охватил его. Вернуться назад, в потерянное время…

Пауза наступила после того, как он назвал себя.

– О! – сказала она, – я думала, что ты умер.

– Почему, что дало тебе повод…

– Потому что, когда я приехала в прошлом году, я позвонила в твой офис и мне сказали, что ты ушел на войну и не вернулся домой, так что я поняла…

– Нет, нет. Я оставался там потому что, ну, потому что думал, что могу быть полезным, и не чувствовал себя готовым вернуться домой. Но давай лучше говорить о тебе.

– С чего начать? Когда я вышла из лагеря, там был комитет. Нас отмыли, вывели вшей и одели. А потом помогли с документами, так что подошла моя очередь в квоте. После стольких лет, таких страшных лет подошел мой номер.

Поль все-таки спросил:

– А Марио?

– Умер. Нас разделили в поезде. Я больше не видела его.

Обыденность ее слов была ужаснее, чем поток слез. В ушах Поля звенело: «Марио умер. Умер. Умер».

– О, – произнес он, – мне хочется увидеть тебя, Илзе. Когда я могу это сделать? Где?

– Завтра я кончаю рано. Приходи, выпьем кофе. Я живу в Вашингтон-хейтс.

Он почувствовал грусть и гнев одновременно.

– Я буду. В четыре часа.

На нижних этажах были магазины, прачечная, парикмахерская, мясная лавка и портняжная мастерская, наверху располагались квартиры. Поль поднялся по темной лестнице и позвонил. Она, должно быть, ждала его, потому что дверь открылась сразу.

– Вот и ты. Это действительно ты, – говорила она и обнимала его.

Он прижал ее, успокаивая, гладя по волосам. Когда она отступила, в ее глазах были слезы.

– Ты единственное человеческое существо, оставшееся от прежнего мира! Единственное!

– Больше никого из Европы? Здесь в округе так много из беженцев!

– Но никого из знакомых. Так что, видишь, это было настоящее чудо… – Она вытерла глаза. – Но хватит об этом. Есть кофе, и вчера я испекла струдель. Садись. Я буду через минуту.

Пока она суетилась в кухоньке, он огляделся. В комнате было мало мебели, и то явно подержанная; на окне стояли пышные зеленые растения, ряды книг на полках. За это короткое время она уже начала собирать библиотеку.

– У меня было странное чувство, когда я сейчас наливала кофе, – сказала она, внося поднос. – Я вспоминала, что, когда мы встретились во второй раз, ты пришел ко мне домой и тоже пил кофе. Ты оглядывался, как сейчас, и что-то сказал о фотографии Марио. Знаешь, у меня не осталось даже фотографии. Только здесь. – И она коснулась лба.

Что мог он сказать? Погибли миллионы молодых людей. О том, что произошло, напишут тома, но в них не сможет раскрыться вся правда.

– У меня нет слов утешения, – сказал Поль.

– Иногда я пытаюсь убедить себя, что это к лучшему, что мой сын не остался жить. Они что-то сделали с ним в том первом лагере. Он так и не пришел в себя после этого.

На улице внизу загудела пожарная машина, затопали по лестнице дети, возвращая их от воспоминаний к действительности.

– Но, несмотря ни на что, ты не постарела.

Но изменения были – Полю показалось, что в ее лице появилось что-то новое, оно стало мягче, не такое уверенное. Страдание, понял он. Оно очищает.

– Как твои дела, Поль?

– Так же.

– А твоя жена?

– То же.

И внезапно он выпалил:

– Я не могу покончить с этим, видишь ли. Я ей нужен. Она по-своему любит меня.

– Да, мы можем любить людей, которые не подходят нам, а мы им.

Ему надо было высказаться, сказать то, что никогда никому не говорил:

– Она слабая… у нее столько болезней… мигрень, нервы.

– Она ничего не может поделать. Поверь мне, такие люди совсем не получают удовольствия от своего состояния.

– Говоришь как доктор.

– Я и есть доктор. Нет, ты не можешь убить ее. Ты достаточно принес ей вреда, женившись без любви.

– Я слишком хорошо это понимаю.

– В этом мире и так достаточно боли…