Счастливая звезда (Альтаир) - Владимир Немцов

Нет, это только показалось Пичуеву, самолеты рычали позже, когда на экране появились кадры военной хроники. Где это только происходило, неизвестно. Мало ли куда посылаются американские самолеты. Возможно, это старая хроника из Кореи... Затемнение. Ночное небо. По нему скользит светящаяся точка. В репродукторе барабанная дробь, как в старом цирке перед "смертельным" номером. Ослепительная вспышка, грохот взрыва. Рушатся дома, стены лижут языки пламени. Трупы, стоны раненых. Отчаянный, леденящий душу женский крик. Летчик улыбается.

И сразу, без всякого перерыва, очередной американский боевик. Спящий дом. Свет луны падает на паркет. Мальчишка в длинной ночной рубашке, озираясь, подбирается к шкафу, подвигает кресло, становится на него, шарит по полкам. В руках у мальчишки появляется нож. Стараясь не попасть в полосу лунного света, десятилетний герой - звезда Голливуда - крадется к спящим. На подушке бледное лицо женщины. Громко тикают часы. И снова дикий, леденящий крик, долгий, захлебывающийся, последний.

Надя судорожно вцепилась в спинку кресла.

- Неужели нормальные люди смотрят этот звериный бред?

Борис Захарович степенно протирал очки.

- А что поделаешь? Если другого ничего не дают, - сказал он. - Кстати, можно ли по системе Бабкина передавать телевидение на расстояние... ну, скажем... две тысячи километров? Как думаешь?

Бабкин от смущения залился краской и промямлил:

- Какая там система... Я ничего... Я даже...

- Нет, ты скажи: Москву будет видно за две тысячи километров?

- Будет.

- Вопросов больше не имею.

Инженер смотрел на Бабкина с ласковой усмешкой. Очки все время сползали на нос, открывая добродушные глаза с красноватыми жилками. Тимофей понимал, что Борис Захарович спросил о дальности неспроста. Вероятно, он серьезно надеялся на успех телепередач методом отражения, но инженер не мог не знать, что прием отраженного луча где-либо в Лондоне возможен только на специальный телевизор. Вероятно, придется пользоваться сантиметровыми волнами, а массовых телевизоров, рассчитанных на этот диапазон, пока еще нигде не существует.

- Теперь я понимаю, чем был недоволен мой американской коллега, - сказал Борис Захарович, когда Пичуев стал искать новую станцию.

- О ком это вы? - спросил он, следя за вспышками на экране.

- Вспомнил старика Ли де Фореста. Почти мой ровесник, человек, известный всему радиомиру. В свое время я следил за каждой его напечатанной работой - и прямо могу сказать: потрудился он немало. Большой изобретатель. Создал и усовершенствовал многие электронные приборы.

- Кто же из нас этого не знает, Борис Захарович! Даже в нем, - Пичуев указал на телевизор, - мы найдем его труд, так же как и других ученых русских, американцев, англичан, немцев. Смешно было бы подумать, что мы, советские инженеры, не используем опыт мировой науки. Кто же из нас будет отрицать, что Ли де Форест является одним из создателей радиолампы, что у него есть крупные изобретения в телевидении?

- О чем он искренне сожалеет. Мне пришлось как-то читать об этом в американском журнале. Старик просмотрел передачи нью-йоркских телевизионных компаний и честно заявил: очень, мол, сожалею о своей прошлой работе в области телевидения. Коротко и ясно.

Но старик Ли де Форест видел далеко не все. Для забавы его молодых соотечественников, переплывших через океан, услужливые дельцы приготовили кое-что похлеще. Они должны угодить своим хозяевам, а потому: "Позвать сюда режиссеров и художников! Ах, вы уже здесь, шалопаи? Ну, так вот. Сделайте всё, чтобы гости не скучали". Так представлял себе подобную ситуацию советский инженер Пичуев, глядя на экран телевизора, настроенного на волну и строки как будто бы парижского телецентра (если верить справочнику). Шла внестудийная передача на английском языке, видимо рассчитанная на американских туристов. Рекламировался вновь открытый кабачок под девизом "Все там будем".

Если б у инженера не было абсолютной умеренности в науке и намечалась хоть маленькая склонность к мистицизму, то впечатление от увиденного на экране было бы ошеломляющим. Сам Гофман - на что уж мастак по части чертовщины посовестился бы придумать столь невероятную обстановку для встреч своих героев.

Пичуев видел тачным инженерским глазом весьма совершенную телевизионную технику. Несмотря на слабое освещение кабачка, телекамеры работали великолепно.

С предельной ясностью видно было все: низкие своды подземного склепа, черные стены с белым орнаментом. Стоят гробы с кистями. На них расселись лихие парни в форме американских летчиков.

Положив ноги в тяжелых башмаках на стол, то есть на крышку гроба с никелированными стойками по углам, гости пили вино из пластмассовых черепов. Рядом, закатывая глаза, визгливо хохотала тощая девица, похожая на ящерицу.

Все места были заняты. Официанты, одетые факельщиками из бюро похоронных процессий, разносили черепа с напитками. Орган вначале играл погребальную музыку, но вдруг загремел джаз. Задергались танцоры, будто нервный тик сводил им руки и ноги.

"Зрелище явно клиническое", - подумал Пичуев и вспомнил, что этот, с позволения сказать, танец он случайно увидел в московской квартире, где собралась артистическая молодежь (в основном студенты). Откуда они собезьянили эту идиотскую новинку, Пичуев до сих пор не мог понять.

Возможно, только сейчас инженер подумал, что малая дальность телевидения имеет и свои хорошие стороны. Чумной яд подобной культуры, медленно отравляющий подневольный народ в некоторых странах Европы, мог бы проникнуть и к нам, если бы врагам удалось использовать такое мощное средство пропаганды, как телевидение. Правда, советский народ не очень-то восприимчив. Мы смотрели и американские детективы и слезливо-банальную чепуху трофейных немецких фильмов. "Но у нас есть дети, - вспомнил Вячеслав Акимович, глядя на экран. Разве можно допустить, чтобы видели они картины, демонстрирующие систему американского воспитания убийц? Разве кто-нибудь из нас навсегда не откажется от телевизора, если заметит, что любознательный сынок интересуется загробным миром в кабаке?"

- Леди и джентльмены! - перекрывая шум голосов, закричал шарообразный человек во фраке. - Вы сможете испытать настоящий ужас всего лишь за десять долларов! Леденящее дыхание смерти стоит только десять долларов! Смотрите оригинальный аттракцион "Заживо погребенный".

Поднялись сразу три офицера-летчика и с ними девица-ящерица, но выяснилось, что вместе нельзя. Ужас продается каждому в отдельности.

- Где он? Показывайте! - Девица протиснулась вперед и взяла под руку толстяка, торгующего "леденящим дыханием".