Мемуары - Филипп де Коммин

С тех пор, как он стал вести отшельническую жизнь, он перестал есть – и не ест и поныне – мясо, рыбу, яйца, молочные кушанья и не употребляет никаких жиров. Мне кажется, не приходилось видеть другого человека, который вел бы столь праведную жизнь и чьими устами столь несомненно вещал бы дух святой; он был грамотен, хотя и не посещал школы. Правда, ему помогал его итальянский язык [387]. Этот отшельник проехал через Неаполь, и его там приняли с почетом, как важного апостолического легата; его посетили и король Неаполитанский, и его дети, и говорил он с ними так, словно был воспитан при дворе. Оттуда он проехал в Рим, и его навестили все кардиналы. У папы он трижды получил аудиенцию с глазу на глаз, каждая из которых длилась по три или четыре часа, и сидел рядом с ним в прекрасном кресле, что было великой честью для столь маленького человека; а отвечал на вопросы он так, что все поражались. Наш святой отец пожаловал ему разрешение основать орден, получивший название «Отшельники святого Франциска».

Затем он приехал к королю, который почтил его так, как если бы это был сам папа: он встал перед ним на колени, умоляя просить бога за него, чтобы господь соизволил продлить ему жизнь. И тот ответил, как подобает мудрому человеку. Я много раз слышал его, когда он говорил перед нынешним королем [388] в присутствии всех вельмож королевства, ибо он два месяца жил при нем; и казалось, что он говорил и учил по вдохновению божьему, поскольку иначе он не смог бы высказать того, что высказал. Он еще жив и поэтому может измениться к лучшему или к худшему, так что я помолчу о нем. Появление этого отшельника, которого называли святым человеком, у многих вызвало смех, но они не имели понятия о думах нашего мудрого короля и не знали, для чего он его пригласил.

Наш король жил в Плесси, полный тех подозрений, о которых я говорил, и держал при себе немногих людей, не считая лучников; из-за своей мнительности он не позволял никому из тех, кому не доверял, оставаться в Туре или близ него, но всех их удалял подальше от себя, приказав лучникам выпроваживать их.

Разговоры с ним велись исключительно о важных делах, имевших к нему отношение. У него был вид скорее мертвого человека, нежели живого, – столь невероятно он был истощен. Одевался он богато, чего раньше не имел привычки делать, и носил только платья из малинового атласа, подбитые красивым куньим мехом; такого меха он довольно много раздарил, хотя его и не просили об этом, ибо никто не осмелился бы обратиться к нему с такой просьбой.

Он назначал жестокие наказания, чтобы его боялись, ибо опасался, что ему перестанут повиноваться, как он сам мне признавался. Он смещал служащих, разжаловывал военных, сокращал или полностью отнимал пенсии и, как он говорил мне за несколько дней до своей смерти, проводил время, делая и переделывая людей. Таким манером он заставил говорить о себе в королевстве больше, чем когда-либо раньше, и поступал так из страха, как бы его не сочли умершим, ибо, как я неоднократно говорил, с ним виделись немногие люди, и когда шли разговоры о его действиях, то никто не сомневался в том, что он жив, и с трудом верили в его болезнь.

А за пределами королевства он повсюду рассылал людей, чтобы поддержать проект брака дофина с английской принцессой, и ради этого хорошо всем платил – и королю Эдуарду, и частным лицам. В Испанию он отправлял послов с заверениями в самых дружеских и добрососедских чувствах и таким образом постоянно напоминал о себе. Повсюду ему покупали за любую цену добрых лошадей и мулов, но не в нашем королевстве, а в тех странах, где он хотел бы, чтоб его считали здоровым.

За собаками он отправлял куда угодно: в Испанию – за гончими, в Бретань – за маленькими борзыми и дорогими испанскими борзыми; в Валенсию – за маленькими мохнатыми собачками, за которых заплатил дороже, чем их продавали. В Сицилию он специально послал человека приобрести у одного местного чиновника мула и заплатил за него вдвое; в Неаполь послал за лошадьми. Отовсюду ему привозили диких животных: из Берберии – своеобразных маленьких волков, которые не больше лисы и называются шакалами; в Данию поехали за лосями, которые станом похожи на оленей, но большие, как буйволы, и с короткими мощными рогами, и за северными оленями, станом и мастью похфжими на ланей, но с гораздо более ветвистыми рогами, и я видел северного оленя с 54 рожками. За три пары таких животных он уплатил купцам 4500 немецких флоринов.

Однако, когда ему их доставляли, он не проявлял к ним никакого интереса и по большей части даже не разговаривал с теми, кто их привозил. И поступал он так все ради того, чтобы соседи и подданные его боялись сильнее, чем когда-либо раньше, но это был его конец, а потому он и вел себя таким образом.

Глава VIII

Возвращаясь к главной теме нашего разговора и завершая эти воспоминания, нужно сказать о заключении договора о браке между нынешним королем, которого тогда звали монсеньором дофином, и дочерью герцога и герцогини Австрийских, что сделано было благодаря гентцам, к великому неудовольствию короля Эдуарда Английского, обманутого в надежде на брак своей дочери с монсеньором дофином, нынешним королем Франции, а этого брака он и королева, его жена, желали больше всего на свете, так что даже не поверили бы никому – ни своему подданному, ни кому другому, если бы им стали предрекать, что все произойдет наперекор их желанию. Ведь совет Англии несколько раз предупреждал, когда наш король завоевывал Пикардию, которая лежит рядом с Кале, что, захватив ее, он может попытаться взять также Кале и Гин. То же самое говорили постоянно находившиеся в Англии послы герцога и герцогини Австрийских, бретонцы и другие, но король Английский ничему не верил, по-моему, не столько по недомыслию, сколько из-за алчности, ибо он не хотел потерять тех 50 тысяч экю, что выплачивал ему наш король, как не хотел и расставаться с удобствами и удовольствиями своей мирной жизни.

По поводу брака дофина с дочерью герцога Австрийского однажды был собран совет в Алсте, во Фландрии, на котором присутствовали герцог Австрийский, нынешний римский король, и депутаты штатов Фландрии, Брабанта и других областей, принадлежащих герцогу и его детям. На совете гентцы действовали наперекор желаниям герцога; до этого они изгнали некоторых людей герцога, отобрали у него сына, а затем заявили ему, что хотят, чтобы этот брак, о котором я говорю, был во имя мира заключен, и заставили его дать согласие против собственной воли. Ведь он был очень молод и при нем почти не было благоразумных людей, поскольку едва ли не все сторонники Бургундского дома или погибли, или перешли на нашу сторону (я имею в виду важных особ и таких, кто способен давать советы и оказывать помощь). А своих людей у него было мало. Кроме того, потеряв жену, которая была владелицей этих областей, он не осмеливался говорить столь решительно, как раньше.