Секретная зона: Исповедь генерального конструктора - Василий Кисунько
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Во время работы по «вербной» Р-5 с локаторов на центральный пульт системы «А» по громкоговорящей связи шли взволнованные доклады: «Сработали по инструкции, но надо явно наоборот!» Но центр отвечал: «Прекратить разговоры, выполнять инструкцию!» Между тем все шло четко по боевому алгоритму системы «А». Вот уже зарычали в динамике ЭВМ подшиваловские итерации, сейчас на табло высветится «Пуск» - и противоракета устремится на перехват… корпуса Р-5. И тут мне подумалось, что это даже к лучшему, что мы сейчас жахнем по корпусу, в котором наверняка есть остатки топлива, последует их взрыв в точке встречи, и это будет полезное зрелище для незадачливого Плешакова, чтоб знал, какие могут быть на вербе груши. Так оно и произошло, и на этом закончились испытания «Вербы».
С помехами типа «Кактус» дело обстояло еще проще: они просто не раскрылись на траектории ракеты Р-5.
«Крот» представлял собой аппаратуру активных помех, специально созданную в диапазоне частот радиолокаторов системы «А». Он был рассчитан на выдачу шумовых посылок в ответ на каждый зондирующий импульс локатора. В качестве контрмеры мы ввели впереди каждого зондирующего импульса короткий «импульс подначки», провоцирующий выдачу помехи до прихода зондирующего импульса. Таким образом, радиолокатор нормально сопровождал цель, в то время как помеха работала, зацепившись за «подначку».
В другом пуске мы запустили «подначку» с высокой частотой следования импульсов, от чего «Крот» словно бы захлебнулся и вообще замолк. Как говорили наши ребята, «Крот» сдох. Таким было начало нашего знакомства с будущим заместителем министра, а затем министром радиопромышленности СССР, отстранившим меня от ПРО.
Я, конечно, мог отказаться вести работы с изделиями Плешакова, ссылаясь на то, что в нынешнем их виде средства системы «А» не рассчитаны на работу в условиях помех, что помехозащищенность средств ПРО видится нам как фундаментальная задача специальной программы дальнейших работ. Можно было сослаться на отсутствие указаний сверху, на отсутствие программы и методики проведения работ с этими изделиями. Можно было затеять бумажную волокиту по любому из этих поводов, но мне представлялось более эффективным без бумаг, прямо на «железках» системы «А», отучить и Плешакова, и тех, кто его подослал, соваться к нам с халтурными помехами.
Между тем академик Александр Львович Минц после пуска 4 марта стал жаловаться в различные московские инстанции, что я в системе «А» игнорирую его РЛС ЦСО-П, не включаю ее в комплексные работы. На многочисленные звонки по этому поводу из Москвы я отвечал, что готов хоть сию минуту провести пуск баллистической ракеты при подключенной к системе станции Минца, пусть Александр Львович сам назначит время ее готовности к такой работе.
Однако и военные, и сами сотрудники Александра Львовича подтвердили, что станция не готова работать в системе «А». Это не было для нас новостью, так как мы располагали записанной на магнитных лентах информацией станции ЦСО-П при ранее проведенных пусках. Так как записи были сделаны факультативно, то я не считал возможным односторонне объявлять официально наши выводы по ЦСО-П, но везде где мог заявлял, что для системы ИС эта станция непригодна. Однако поскольку меня никто об этом не спрашивал, то мои заявления воспринимались как «подрывная деятельность» против системы ИС.
Видимо, чтобы пресечь такую деятельность и при «встряхивающем» действии пуска 4 марта, был ускорен выпуск Постановления ЦК КПСС и Совмина СССР о создании системы ИС с использованием в ней РЛС ЦСО-П. Этим как бы подводилась черта под словесными баталиями и давалось добро на бессмысленные затраты средств на невыгодные РЛС, прототип которых вскормлен формально в составе системы «А», то есть под моим - как ее генерального конструктора - ведением.
Дело оборачивалось таким образом, что я уже не имел права не объявить официально имеющиеся у меня данные о неудовлетворительных точностных характеристиках станции ЦСО-П. Тем более что ровно через год А. Л. Минцу удалось «пристроить» эти же станции для узлов раннего предупреждения о ракетном нападении в районе Мурманска и Риги (РО-1 и РО-2).
Летом 1962 года Янгель начал запускать с Капъяра первые ИСЗ серии «Космос», предназначавшиеся согласно нашему заданию в качестве мишеней для проверки функционирования радиолокационных средств ПРО. Я решил использовать эти пуски для сравнения точностей построения траекторий ИСЗ по данным каждой РЛС системы «А». Это было нетрудно сделать, так как координатная информация от всех РЛС, включая и ЦСО-П, поступала на центральную ЭВМ и там регистрировалась на магнитных лентах. Результат обработки этой информации был ошеломляющим для ЦСО-П: при каждой проводке ИСЗ по ее данным получалась траектория, пролонгация которой врезается в землю. То есть как будто это не ИСЗ, а баллистическая ракета! Это значит, что с такими станциями узлы РО-1 и РО-2 могут из-за пролета ИСЗ выдать ложную ракетную тревогу!
Эти данные, наряду с данными по другим РЛС системы «А», подкрепленные конкретными цифрами, включались в шифротелеграммы за подписями начальника полигона и моей. По логике здравого смысла, из этих данных следовало, что принятые постановления об ИС, РО-1 и РО-2 ошибочны. Но сработала логика круговой поруки заказчика и военно-промышленного комплекса: полигону было категорически запрещено отправлять шифротелеграммы с данными о результатах проводок ИСЗ станцией ЦСО-П.
То, что свершилось 4 марта 1961 года, воспринималось создателями и испытателями системы «А» с чувством глубокого морального удовлетворения от добротно сделанной работы, от успеха в творческих поисках, в самозабвенном труде в НИИ, КБ, на заводах, в Богом забытой пустыне, без отпусков и выходных, в отрыве от семей, сутками напролет без сна и отдыха. Но выражались эти чувства с технарской сдержанностью, с достоинством, как будничное дело, но с пониманием того, что сделан лишь начальный первопроходческий шаг к самой сложной военно-технической проблеме 20-го столетия.
Но в ОКБ-30 сильнее всех этих чувств был взрыв возмущения учиненным над ним произволом, направленным на развал тематики ПРО. Было собрано экстренное партсобрание, которое потребовало снятия навязанного ОКБ начальника и выделения ОКБ-30 с тематикой ПРО в самостоятельную организацию. Копия решения была направлена в партком предприятия и в ЦК КПСС. По этому решению началась «битва» между партбюро ОКБ-30 и парткомом предприятия, - все с обменом решений, направляемых в копиях в ЦК КПСС.
Наконец, в августе 1961 года был подписан документ о принципах выделения ОКБ-30 из КБ-1. При посредничестве замминистра В. А. Шаршавина его подписали Расплетин и Чижов со стороны КБ-1 и я со стороны ОКБ-30. Договорились позднее (в связи с отпусками) приступить к фактическому выделению ОКБ-30. Мог ли я предполагать, что это был маневр, рассчитанный на возобновление игры с центра поля после передышки? Да, это был маневр тех самых злокозненных высокоорганизованных сил, которые противодействовали созданию системы «А», ждали провала ее, считая, что «это такая же глупость, как стрельба снарядом по снаряду».
Я опасался, что после 4 марта эти силы будут еще агрессивнее и изощреннее мешать продвижению этого дела, началом которого явилась система «А». Ибо благодаря первым успехам этого дела оно в воображении вчерашних скептиков уже перестало быть глупостью, превратилось в мираж уплывающего от них престижного казенного пирога, и они, движимые воспаленной алчностью и корыстолюбной завистью, изо всех сил начнут работать локтями, пробиваясь к этому пирогу.
Горько и обидно писать об этом, но, увы, мои опасения более чем оправдались. Дело, начатое в системе «А», - поражение баллистических ракет безъядерными противоракетами, - не получило продолжения и преемственного развития в наших работах по проблематике ПРО. Оно было задушено и предано забвению невежественными охотниками до легких противоракетных хлебов и пирогов, способными лишь заглатывать зарубежную дезинформацию либо зарубежные идеи, отработавшие свое и за ненадобностью выброшенные на свалку.
Но я, конечно, не мог даже на секунду помыслить о возможности такого жуткого финала, когда 31 августа докладывал Президиуму ЦК КПСС о результатах работ, выполненных на средствах системы «А» и об уточнениях тактико-технических характеристик системы ПРО Москвы. Проект представленного при этом докладе постановления был принят, и в нем был даже пункт о представлении к награждению орденами и медалями СССР наиболее отличившихся участников создания и испытаний системы «А». Впрочем, этот пункт никто не собирался выполнять, так как руководство головного министерства в лице самого министра Калмыкова было против него. И, конечно же, не мог я подозревать, что моим «родным» Минрадиопромом вместе с неугомонным Челомеем готовится мощная торпеда против всего, что записано в этом постановлении. И будет ей название - система «Таран».
