Поколение - Владимир Николаевич Ерёменко

то место, какое занимали в девятнадцатом, А если вспомнить древних греков, французских просветителей, золотой век русской литературы, то и слепому видно: сейчас господствуют специалисты.

— Ситуация меняется, — спокойно заметил Вишневский. — После величайших открытий в физике, химии, биологии люди ощутили смертную тоску по чистой поэзии, литературе, живописи.

— Твои специалисты поставили мир на грань катастрофы, — сердито бросил Кузовлеву Сыромятников, — человечество рванулось к искусству.

— Что-то не заметил этого рывка, — не сдавался Вадим. — Специалисты создали машину-шахматиста, машину-переводчика, машину-учителя, экзаменатора. Грозятся сконструировать поэта, композитора.

— И все же, — раздумчиво проговорил Лева, — и все же… Физики теперь часто самые тонкие и умные лирики.

Леву поддержал Сыромятников, его круглая лысая голова покраснела, но Рае было не до него. Да и что он теперь мог сказать после Вишневского, когда Лева вот так неожиданно глянул на порядочно надоевший всем спор физиков и лириков. До Раи доходили только слова Вишневского.

— Науки все больше и больше дробятся. Сотни новых направлений. Идет узкая специализация. Физики не понимают физиков, а химики химиков. Это противоречит природе человека. Узкий специалист очень часто и узкий человек. Вот откуда тяга к литературе, искусству, философии. Настоящий ученый должен стремиться вырваться из тисков своей специальности.

Вишневский говорил о том, что она уже где-то читала или слышала. Но теперь все это освещалось для нее иным светом и наполнялось новым смыслом. Почему?

Почему она только сейчас рассмотрела Вишневского? Непонятно. Ведь Лева всегда был «светлой головой», о нем так и говорили в институте…

Рая искренне радовалась пробуждению забытой ею свободы, какую знала только в молодости и без какой она уже не могла жить теперь. Свое новое состояние она боялась связывать с Левой, хотя уже давно понимала, что разрыв с Олегом неотвратим. Так пусть это произойдет без Левы, зачем вмешивать его в свою жизнь? Но получилось так, что он сам вмешивался, подталкивал ее. Сегодня Лева остановил ее в коридоре института и, дотронувшись до дужки своих черных массивных очков, сказал:

— Нам надо поговорить. Ты подожди меня в лаборатории, я зайду после работы.

Раю удивила его смелость. Последние годы, с того самого вечера, он никогда не подходил к ней вот так, на виду у всех. Рая удивилась, но Вишневский, продолжая поправлять рукой очки (это он делал всегда, когда сильно волновался), тихо добавил:

— Теперь надо. Нам надо поговорить…

Рая молчала. Казалось, что все смотрят на ее смущенное лицо, а она не могла ни сдвинуться с места, ни проронить слова. Каким было лицо Левы, она уже не видела, но он все еще теребил рукой свои очки. Наконец сказал:

— Пойми, теперь надо. Я зайду…

Рая тут же заспешила прочь. До самого вечера она решала: остаться или не остаться для разговора с Вишневским? Особенно ее мучило это «теперь». Почему теперь? Неужели он узнал о ее решении разорвать с Олегом? Сколько она ни размышляла, сколько ни ломала голову, но это «теперь» Рая никак не могла отделить от своего решения. Он узнал о нем. Конечно, узнал, потому что никогда бы не решился.

Никакая работа ей уже не шла на ум.

Рая так долго и мучительно думала над тем, почему подошел к ней Лева, что, когда он появился на пороге их опустевшей лаборатории, тут же спросила.

— Телепатия, — шутливо развел руками Лева, пытаясь изобразить улыбку, — я читаю мысли. — Но, заметив, что Рая не поддерживает его шутливого тона, Лева умолк и после короткой паузы, уже серьезно, добавил: — Сегодня увидел тебя утром… Ты шла в институт такая, что никому и ничего не нужно было объяснять.

— Какая?

— Не могу сказать, но понял, что с тобой что-то случилось, у тебя все на лице.

— А что произошло?

— Ты знаешь сама. — Лева умолк, а потом тихо добавил: — Я знаю тоже. Поэтому и пришел.

Рае стало зябко. Она потянула воротник кофты к горлу, словно хотела защититься. Ей было трудно выдержать прямой, требующий откровения взгляд, они стояли друг перед другом несколько минут, потом молча сели.

Она все еще боялась этого разговора и одновременно хотела его, потому что ей надоела неясность. Кто же для нее Лева? Глаза, открытые и беззащитные, светились затаенной тревогой и болью. Лева даже растерялся, когда заглянул в них. Таким смятением и растерянностью пахнуло на него, что Вишневский почувствовал сухость во рту и долго не мог начать разговор.

— Мне надо встретиться с Олегом, — наконец выговорил он.

— Это еще зачем? — вскинула голову Рая, но ее взгляд тут же потух, натолкнувшись на суровую решимость Левы.

— Мне надо, я уже был у Сыромятникова, туда должна поехать группа наших проектировщиков, попросился с ними…

Рая опасливо поглядела на Вишневского.

— Видишь ли, я не могу объяснить. В жизни бывает такое, когда два мужика обязательно должны встать друг перед другом.

Рая распрямилась и холодно поглядела на Леву. Тот растерянно проговорил:

— Мне кажется, как бы далеко мы ни уходили друг от друга, а быть нам вместе. Ты тоже должна это понять и не обманывать себя.

Раю сначала удивил, а потом и разозлил этот напор, она хотела вырваться из-под гнета цепких Левиных слов, даже поднялась со стула, но ее сковало смешанное чувство страха и желания понять, кто же для нее Лева. Рая боялась и одновременно шла навстречу ему. Боязнь за свое будущее, страх за детей и себя усиливали ее желание, чтобы именно сейчас все разрешилось, и она уже не возражала Леве, а стояла перед ним оцепеневшая, заставляя себя слушать его.

— От себя не спрячешься. Когда ты вышла замуж, жизнь будто стала не моей. Было все равно, как она пойдет. Я только знал, что надо дальше уехать. Не позволял себе ничего знать о тебе. Боялся встречаться с нашими общими друзьями, поэтому и махнул в Новосибирск. Женился и вроде стал забывать, а потом все как будто прорвалось во мне. И знаешь, все сначала. Семейная жизнь не пошла. Презирал себя и злился. Уговаривал: раз ей хорошо, раз она счастлива, значит, и мне должно быть хорошо. Если любишь сильно, по-настоящему, должно быть так, у всех так… Я не желал тебе добра, я тебя ругал…

Рая подняла на него удивленные и немного растерянные глаза, хотела что-то спросить, но Лева не дал ей говорить.

— Нет, ты дослушай, а то ты думаешь обо мне одно, а я совсем не такой. Ругал тебя, доказывал себе, что ты непостоянная и не можешь оценить настоящего чувства и настоящей мужской преданности. А не можешь — значит, недостойна. Так мне вроде было