Пепел Клааса - Михаил Самуилович Агурский

«Тайная война против Советской России», где оправдывались чистки и процессы. Солженицын передал мое письмо на Запад. Он сказал мне тогда:

— Евреи были движущей силой русской революции.

— Я с вами не согласен, — возразил я, — одной из движущих сил, но не единственной.

— Давайте устроим открытую полемику.

— С радостью.

— Не сейчас. Когда-нибудь позже.

Мы договорились снова встретиться 14 февраля. 12 фев­раля я узнал о его аресте. Я немедленно передал корреспон­дентам текст моего личного протеста, бросился к Сахарову. Там уже были Юра Орлов, Боря Шрагин, Павел Литвинов и другие. Все были взволнованы. Павел предложил мне напи­сать текст обращения. Мы все подписались, а Володя Мак­симов, который вот-вот должен был уезжать, дал согласие на подпись по телефону. Потом, правда, Андрей Дмитриевич односторонне исключил оттуда вставленный мною пункт с требованием отмены срока давности в отношении соучаст­ников сталинских преступлений.

Когда мы сидели у Сахарова, радио передало сообщение о том, что Солженицына насильно выслали из страны. Лико­ванию нашему не было предела. Каждый ощущал это как соб­ственную победу: не высылку как таковую, конечно, а то, что его не решились судить.

Пресс-конференция, запланированная Солженицыным на апрель, не состоялась, но работы по сборнику не прекраща­лись. Вскоре я послал в Цюрих окончательный вариант своей статьи.

127

Володю Максимова впервые я встретил у Юры Брейтбар­та, приходившегося ему шурином. Имя Максимова я слышал все чаще и чаще и, в конце концов, к исходу 1973 года у меня в руках оказались новенькие свеже изданные (разумеется, на Западе) «Семь дней творения». Эта книга произвела на меня сильное впечатление, хотя поначалу мне было трудно про­дираться через незнакомую мне крестьянскую жизнь. Я при­знался в этом Володе, на что он тонко заметил: «Настоящая литература тем и отличается, что в нее трудно войти. Это особый мир, живущий своими законами. Нужны усилия, что­бы понять его, в точности так же, как нужны усилия, чтобы понять внутренний мир другого человека».

Я вспомнил Диккенса и Достоевского. Чтобы войти в их мир, надо подчас продираться через десятки страниц. Но это, конечно, не всеобщее правило. «Семь дней творения» были написаны кровью. Я сразу почувствовал в этой книге мучи­тельный поиск, беспокойный дух, которому на время пока­залось, что он нашел душевное равновесие и успокоился.

Максимов уезжал. Не знаю, что делал бы я на его месте. Честно говоря, мне было жаль, что он уезжает. Понимал ли он тогда, как трудно сохранить свою непосредственность, от­крытость в чуждом мире?

128

Весной 1974 года стали вновь обнаруживаться признаки советско-египетского раскола. Это вдохновило меня на ряд шагов, имевших далеко идущие последствия. 9 апреля я ре­шился сделать собственное заявление по ближневосточному вопросу, напрасно надеясь, что на этот раз мой голос будет услышан. Я писал, в частности:

«Мирное урегулирование на Ближнем Востоке не может быть достигнуто, пока не прекратится советское вмешатель­ство в этот район. Пора советскому руководству понять, что если оно будет упорствовать в своей империалистической политике в отношении арабских стран, его ждет лишь бес­славное изгнание оттуда, как это и происходит сейчас в Египте. Более того, как правильно отметил Солженицын в своем письме вождям, безрассудная советская политика на Ближнем Востоке, кажется, уже подготовила почву для того, чтобы в недалеком будущем превратить для себя арабский мир во второй Китай. Я уверен в том, что арабы и евреи найдут, в конечном счете, общий язык и будут мирно и дру­жно жить друг с другом. Но найдут ли общий язык с СССР арабы после того, как убедятся в том, какие страдания им причиняет советская империалистическая политика?»

Я придумал отправить открытое письмо Садату. В этом на­мерении меня поддержали Виталий и Инна Рубины, и вско­ре мы переслали это письмо, предназначавшееся в «Ахбар аль йом». Там, в частности, говорилось:

«Обстоятельства последнего времени позволяют надеяться на то, что этот весьма необычный шаг будет встречен Вами с пониманием. В самом деле, многолетняя вражда между Израилем и арабскими странами затрудняет даже такие про­стые человеческие контакты, как, например, обращение друг к другу, хотя бы и письменное. Накопившаяся ненависть по­рождает недоверие даже к самым естественным человеческим побуждениям, заставляя подозревать тех, кто их проявляет, в неискренности и задних мыслях.

Прекрасно отдавая себе в этом отчет, мы, тем не менее, считаем своим нравственным долгом обратиться к Вам. Быть может, нам это сделать психологически легче, чем евреям, живущим в Израиле, испытавшим на себе горечь войны, поте­ри своих близких, и, напротив, самим стрелявших в арабов.

Мы, давно добивающиеся выезда в государство Израиль, кровно заинтересованы в мирном будущем этой страны. Для нас мир является одной из величайших ценностей, и не толь­ко потому, что тем самым мы хотим обеспечить себе или на­шим детям безопасность в будущем. Мы уверены в том, что только мир является необходимым условием гармонического развития нашего народа. Мы не хотим, чтобы все силы на­шего народа уходили на войну и на военные приготовления. Мы желаем, чтобы его силы затрачивались на созидание ма­териальной основы жизни нашего народа, на создание куль­турных и духовных ценностей. Мы не хотим того, чтобы на­ша страна, вынужденная обстоятельствами, превращалась в милитаристское государство. Единственным путем решения арабо-израильского конфликта является восстановление дове­рия между арабами и евреями. Только в этих условиях можно добиться решения всех мучительных проблем.

Израилю не нужна Синайская пустыня. Он все еще стре­мится присутствовать там только потому, что не уверен в том, что его отход не будет использован для возобновления вооруженного конфликта. В условиях доверия может быть решена и проблема палестинских беженцев. В условиях дове­рия арабские страны перестанут опасаться эмиграции евреев из СССР. Но никакое доверие не может быть восстановлено, если будет продолжаться политика поджигания войны со сто­роны СССР, целью которой является порабощение арабских стран.

Что же касается Советского Союза, то эта его политика является несомненно иррациональной, поскольку для него са­мого она, кроме вреда, не приносит ничего. Советский Со­юз гораздо больше бы выиграл, если бы отказался от своей империалистической политики и, наряду с США, выступил посредником в арабо-израильском конфликте».

Мы так и не узнали судьбу письма. Говорили, что будто бы оно дошло до Каира и что якобы его даже хотели пе­чатать, но советское посольство вмешалось и не допустило этого. Когда я пустил это письмо по рукам в Москве, одни говорили: «Пять лет!», другие: «Десять!».

Возмездие не заставило себя ждать, хотя и не было столь суровым. Голос мой был услышан, но не за