Вторая радуга - Ким Сатарин

— Это Куткова машина вроде? — во взгляде его читалось снисхождение.

— Она самая. Он мне одолжил ради такого случая.

— Ты и водить научился?

— Только сегодня, — универсал не стал рассказывать, что он, как слышащий, смог разом впитать в себя чужой водительский опыт.

Для настоящего вождения этого было недостаточно, но с управлением на пустынной дороге он справлялся уверенно.

— Один приехал? Без охраны?

— Да ты что! Но разве настоящая охрана станет на глазах у нас маячить? Нас, Женя, такие зубры охраняют — на десять километров муха без спроса не подлетит. Наши тела здесь после погружения останутся недвижны и бесчувственны, разве можно их без присмотра бросать? Так нам с тобой и возвращаться окажется некуда…

После короткого инструктажа Женька, слегка струхнувший, решительно предложил начинать. И они вцепились друг в друга, разом ощутив, что едут куда-то вниз и назад. Перед глазами мелькнуло пыльное здешнее небо, в котором виднелись немигающие звёзды и песчаный поток остановился. Они лежали у склона невысокой дюны. Оглядевшись, Ермолай узнал очертания знакомой котловины. Только возле её гребня бури воздвигли приличный песчаный вал. Место, где он оставил одежду, оказалось похороненным под слоем песка.

— Слушай, ну её, эту одежду, всё равно не холодно, — предложил он ошалело оглядывающемуся Шатохину. — Неохота копать. Пойдём к обрыву так.

— А если кто нас увидит?

— Об этом я узнаю заранее, — пообещал проводник в мир Камета. — Да здесь нет людей, а сточеры, как мы предполагаем, сами ходят в природном виде. Птиц же ты не станешь стесняться?

Птицы, слава богу, над головами не кружили. Так, летала одна над верхушками оранжевых деревьев, вызывая у Женьки беспокойство. Вид вокруг, надо признать, настолько отличался от привычного расщепа, что неподготовленному человеку простительно было и обалдеть. Оранжево-красная растительность, черные и рыжие скалы, тёмное небо с огромной зеленоватой луной — и необычные запахи, будоражащие, пугающие. Но Шатохин собрался и решительно полез на груду песка вслед за проводником.

— И что, вам обязательно надо наверх? — скептически поинтересовался он, когда спустя пятнадцать минут они осматривали руины древней дороги.

Место, где дорога некогда взбиралась на обрыв, было выбрано удачно — обрыв в этом месте понижался. Но опоры, некогда поддерживающие дорогу, как и сама она, давно рухнули. А обрыв под дорогой, как назло, был тщательно выровнен до состояния гладкой вертикальной стены. А слева и справа обрыв имел природный вид: расщелины, выступы. Но там он был куда выше — под сотню метров.

— Ты же видишь, что влево и вправо ничего подходящего нет, нигде не вскарабкаешься. А здесь всего метров тридцать, если от самого высокого обломка считать, — ответил Ермолай.

— Ты границу между красными и желтыми слоями видишь? Так вот, ниже этой границы — гранит. К ним даже с моими талантами подходить бесполезно. Максимум, что я смогу — углубления проковырять, за которые пальцами можно будет ухватиться. Скалолазу хватит, только кто у вас скалолаз?

Проводник разом понял, что подняться здесь они не смогут. Зато граница гранитов и более мягких пород — Шатохин своих мыслей не прикрывал, да и не смог бы — в одном месте разрубалась довольно глубокой вертикальной расщелиной. А с осадочными породами Женька справлялся, что проходческий комбайн.

— Пойдем, глянем на ту трещину, — указал он рукой, — кажется, по ней можно подняться до мягкой породы.

Шатохин признал, что лучшего варианта не было. По расщелине поднимались враспорку. Женька попутно крошил гранит, оставляя ступеньки для рук и ног, Ермолай страховал снизу. Они поднялись примерно на высоту шестиэтажного дома, и здесь твёрдая порода уступила место песчанику. На сжавшегося в комок проводника посыпалась лавина крошек и пыли. Это кинетик принялся бурить в породе проход. Когда они смотрели снизу, то решили, что от расщелины им предстояло прорубить по горизонтали метра три, а дальше гранитная скала образовывала выступ, по которому можно было дойти почти до древней дороги.

— Ерёма, поднимись, будешь грунт отгребать, — позвал вскоре Евгений.

Сколько они возились, сказать было трудно. Ветра не было, поднявшаяся пыль висела плотным удушливым облаком, и когда они вылезли на выступ, лучше не стало. Женька нашёл в этом и приятную сторону — он плохо переносил высоту, а пыль не позволяла разглядеть уходящий вниз обрыв во всех его бередящих душу деталях. На выступе встречались узкие места, и кинетик расширял их, добавляя новые порции пыли. Когда они вышли на чистое место, Шатохин глянул вниз и заскучал. Здесь было не меньше сорока метров высоты, и он предпочёл двигаться дальше на четвереньках, прижимаясь поближе к скале.

Выступ кончился уходящей вверх трещиной, протиснуться в которую смогла бы только ящерица. Женька вздохнул, и принялся вновь крошить песчаник. Трещина оказала ему неоценимую помощь — он отколупывал ровные пластины породы с одной её стороны, пропихивал их назад проводнику, а тот кидал их под обрыв. Вскоре трещина пошла вертикально вверх, и пришлось копать в горизонтальном направлении. Здесь они чуть не задохнулись в пыли, но внезапно кусок породы вывалился в пустоту, и в глаза горнопроходчикам ударил луч света. Они пробились.

Всего несколько движений понадобилась кинетику, чтобы расширить проход, и он, не спрашиваясь, пролез сквозь него. Ермолай последовал за ним. Они стояли на осыпи, из-под которой выныривала и уходила вверх древняя дорога. С другой стороны осыпь оканчивалась обрывом.

— В один прекрасный момент эта куча рухнет вниз, — мрачно пообещал Шатохин. — Ну что, посмотрим на ваш мир?

— Посмотрим. конечно. Но только одним глазом, — отрезал проводник. — Иди за мной.

Они поднялись по дороге и осторожно выглянули из-за поросшего густой рыжей травой бугра. Но таились земляне напрасно. Влево и вправо уходили заросли кустарников, и только дорога позволяла заметить, что чуть дальше кустарники сменялись деревьями с бело-красными стволами. Прямо по дороге тяжёлыми прыжками к ним приближалась птица размером с петуха. Гребешок на голове ярко синел, а сама птица была песочного цвета. Едва глянув на неё, проводник прошипел:

— Уходим!

Они вновь собрались в Верхнем доме: Харламов с супругой, братья Алёшины, Галина Хоменкова, Игорь, Инга, Вика, Сашка, Константинов и Кутков. Здесь же присутствовали Лысый и Мариэтта. Директор произнёс прочувствованную речь о важности и сложности открытого ими мира, о том, что наступил важный и трудный этап в его исследовании. Кое-что в его речи, касавшееся исследование других миров, было слушателям вновь. Без остановок Селиванов перешёл к грядущему погружению.