Ослепительный нож - Вадим Полуян

- Выслушай, дево! Знавал твоего родителя, кое-что доходило и о тебе. Потому глаголы твои перевешивают сомнения. Молвка о том же из других уст не внушала веры. Вопросить Дмитрия Юрьича?

- Вопроси, владыка, - поддержала боярышня. - Лучше в моём присутствии, чтоб вдругожды не солгал. Мне не солжёт. Увижу насквозь!

- Ты бестрепетна! - заметил епископ.

- За себя ль трепетать? - спросила Евфимия. - Для меня земная юдоль, не успев начаться, окончилась.

Иона велел ехать ко дворцу. Евфимии предложил:

- Обрящь Небесную юдоль, прими постриг.

- Ещё не всё успела в миру, - потупилась Всеволожа. - Уйду, когда душой успокоюсь.

Остановились у Красного крыльца. Дворец из пожарища воздвигся с любовью, да не для Василиуса. Бывая у Софьи, боярышня видела не всё завершённым. Сейчас убранство, ухоженность, как у жениха к свадьбе, - вот так дворец! Похитчик готовится к торжествам. Спешит надеть золотую шапку, принять помазание на власть.

Иона прошёл в Крестовую со спутницей в чёрной понке.

Посланный оповестил Дмитрия Юрьича, тот явился. Благословясь, спросил:

- Чем понапутствуешь, святый отче? - Тут же узнал Евфимию. Самоуверенность поколебалась во взоре. - Зачем с тобой эта дева?

Епископ без обиняков объявил:

- Дочь Всеволожа доводит, что ты покривил душой: пообещал ведь освободить слепого, соединив его с сыновьями?

- Да, обещал, всё так, - бормотал Шемяка. - Ныне же мыслю над, - он запнулся, - над тем, как…

Иона прервал его:

- Будучи в Угличе, видел Василья Васильича и Марью Ярославну свободными. С лёгким сердцем вручал им детей невинных…

- Едва преосвященный уехал, - вступила в разговор Всеволожа, - великокняжеская семья и с малютками вновь вверглась в тесноту.

- Замолчи! - сжал кулак Шемяка. - Все-то ты знаешь! Откуда тебе всё ведомо?

- Ах, сыне, сыне! - останавливал бурю владыка.

- Князь Ряполовский узнал доподлинно, - ответила Шемяке Евфимия. - Станешь запираться?

Юрьич отскочил, уставился в оконце цветной слюды.

- Не запираюсь… Надобно время… Не вдруг такое свершается… Сегодня - милостивец, завтра локти кусай!

Евфимия презрительно отвернулась:

- Милостивец! Князь не сдержался:

- Дозволь, владыка, велеть ей выйти? Иона сказал сурово:

- Сделал ты неправду, а меня ввёл в грех и срам. Ты обещал и князя великого выпустить, а вместо того и детей его с ним посадил. Ты мне дал честное слово, и бояре меня послушали, а теперь я остаюсь пред ними лжецом. Выпусти несчастных, сними грех со своей души и с моей! Что тебе могут сделать слепой да малые дети? Если боишься, укрепи его ещё крестом честным…

Тут вошёл Иван Андреич Можайский. Благословился у владыки, не заприметил Евфимии, сообщил Шемяке:

- Брат, Ряполовские убежали!

- Лихое продолжение смуты! - добавила Всеволожа.

Иван Андреич вытаращил на неё глаза.

- Враг с ними, с Ряполовскими! - процедил Шемяка.

- Отпусти слепого, - приказал святитель. - Богом взываю, как твой молитвенник!

Можайский, не мешкая, сообразил суть речей и встрял:

- Не сверши оплошины! Вспомни про отца и Коломну…

Дмитрий в замешательстве метался очьми от Ивана к владыке, от владыки к боярышне.

И тут Всеволожу будто толкнул нечистый. Впервые в жизни она, не обдумав, высказалась:

- У Волока Дамского Ряполовских ждут Стрига-Оболенский, Сорокоумовы, Филимонов, Драница с Русалкой, Руном и иными детьми боярскими. Двинут соединённые силы к Угличу. Устоишь ли в Москве перед ослеплённым её государем?

Можайский при сих словах побледнел. Владыка кашлянул, прикрыв рот. Шемяка не взбеленился, как подменённый, не затопал, не закричал, промолвил раздумчиво:

- Нет, не устою. Мыслил, в Литву потомки Большого Гнезда бежали, тогда бы враг с ними. Тут же расклад иной. Выдь из Крестовой, Фишка, ты сослужила службу. Тебя же, владыка святый, прошу: соберись. Завтра с утра всем двором с духовенством и с твоим святительством во главе отбываем к Угличу. Нынче отправлю наперёд Котова, дабы освободил слепого. Утвердимся с ним в мире и целовании крестном, отпразднуем конец смуты. Пожалую его по достою уделом добрым. Благослови меня, отче, молитвенник мой! - припал он к руке владыки. - А ты, брат Иван, останься на время малое…

Евфимия вышла первой. Следом за ней епископ. Сошли с Красного крыльца. Владыка благословил её у кареты:

- Прости тебе Бог неосмотрительные глаголы! Боярышня стала красной.

- Каюсь. Сорвалось с языка.

- Выдав друзей, ты подвигла их супротивника на благое дело, - успокоил преосвященный павшую духом. - Слепец будет освобождён!

- Защитники же его пойманы и окованы, - досказала Евфимия.

Карета уехала на митрополичий двор.

Всеволожа пошла к Фроловским вратам.

Встречь двигались колымаги, кареты и вершники. К тынам жались обдаваемые грязью прохожие. Она прикрывалась понкой. В невёдрие - грязь, в вёдро - пыль, не скажешь, что лучше. До чего тесен, необихожен Кремль!

Рядом прозвучал вдавни знакомый позов:

- Воложка!

Её нагнал князь Можайский на вороном жеребце с малой обережью. Спешив ближнего челядинца, он велел подсадить боярышню в седло.

- Помнишь, ехали от Скорятина победителями? Ты была в мужской сряде. Сейчас тебе неслично верхом?

- Как-нибудь, - отозвалась Всеволожа.

- Государь решил послать Вепрева на перехват Ряполовских, - доверительно сообщил Иван. - Мнит поочерёдно разбить, пока не соединились сообщники. Ты выдала поимённо и тех, и других. Зато запугала - страсть! Решился освободить Василья на свою голову. Слепой-то слепой, да зрячих на его стороне предостаточно. Отговорить не сумел. С перепугу к здравым мыслям не восприимчив.

- Проговорилась! - изливала на себя зло Евфимия. - А ты, - набросилась на Ивана, - ты, брат и друг Василиуса, как впал в измену?

- Заплутался меж двух дубов, - признался Можайский. - Теперь мыслю остаться с тем, что сидит покрепче. Устал! - И прибавил, не переждав молчания Всеволожи: - Прости за давешнее у Троицы. Оттолкнул тебя. Не внял гласу истины. Нынче казнюсь, да что толку: умчались кони!

- Мне сюда, Иван, ко двору Тюгрюмова, - остановилась Евфимия и вернула чужую лошадь.

- Обитаешь здесь? - натянул повод Можайский. - Не знаешь ли, где скрывается знакомец наш Карион Бунко?

Тут Всеволожа не обмишулилась.

- Нет, не ведаю. В Нивнах видела Кариона, а с тех пор - нет.

Сочтя, что боярышня с бывшим кремлёвским стражем не связана, Иван Андреич пооткровенничал:

- Шемяка обыскался его. Никак не отмстит. Предал нас Карион у Троицы, предупредив Василия. Бесполезно, а предал! Ну, - развернулся он вместе с обережью. - Будь благополучна, Воложка!

16

Евфимия сидела одна в боковуше, где ещё так недавно любезничали Карион и Бонедя. Когда, распрощавшись с Можайским, она сообщила, что поимщики рыщут в поисках Бунко, бывший кремлёвский страж призадумался: куда побежать? В Нивнах спасенья нет, там Можайский. В Новгород путь наверняка перекрыт, все туда бегут чуть что. «В дебрях скрыться?» - предложила Евфимия. Карион усмехнулся: «Волки съедят. В особенности пани Бонэдию. Она - лакомый кусочек!» Бонедя строго вмешалась: «Сидеть тут. И не выхыляць се». Бунко вздохнул: «Можно и не высовываться, да обыщики всунутся». Шляхтянка надоумила: «Замыкаць джви». Бунко отмахнулся: «Замкнёшь дверь, а ломы на что?» Тогда уроженка Кракова предложила: «Побежим до Литвы! - И весомо сказала: - Сквозь лес!» Тщетно боярышня возражала: в лесу ведь заблудишься, не успев моргнуть глазом. Бунко вспомнил, что ему доводилось продираться лесами с тайными поручениями к Витовту через Ржеву и Великие Луки. Отроком ещё был, а нитечку запомнил навечно. Оставалось поднабить калиту в дальний путь. Жизнь последнее время всех троих достатком не баловала. Воину приходилось разгружать паузки с товаром на Москве-реке, дабы снабдить Бонедю средствами пропитания. Набрался духу, пошёл к Тюгрюмову. Возвратился довольный, подкидывая на длани увесистую мошну. Купец, узнав об опасности, нависшей над его любимой жиличкой, не мешкая, раскошелился, сказал, мол, сочтутся после. «Большой души человек!» - восхитился Бунко. «Богачество не попортило его душу», - примолвила Всеволожа. «Сколь ни одаривает нечистый, а деньгами душу не выкупишь!» - рассудил Бунко, имея в виду не душонку, а великую душу. Простины были тяжёлые. Бонедя с Евфимией так долго не могли разомкнуть объятий, что Бунко обронил слезу. Боярышня обещала скоро уехать в Нивны, дабы самой не подвергаться опасности, сидючи в Москве. «Прошэ пшеказаць сэрдэчноэ поздровеня пани Акилине!» - наказывала шляхтянка. «Обязательно передам сердечный привет амме Гневе», - обещала Евфимия. «Кеды се знову забачымы?» - то и дело повторяла Бонедя. «Скоро, скоро увидимся», - успокаивала Всеволожа. Вдруг Бонедя всполошилась: «Чы ма пани якесь пенюндзе пши собе?» - и втиснула ей в руку горсть серебра. «Ещё чего! - возмутилась боярышня. - Не ради меня вас снабжал Тюгрюмов. Обойдусь как-нибудь». В препирательствах истекли последние дорогие мгновения. И вот супруги отъехали, а Всеволожа осталась с «пенёнзами» в рукаве.