Аполлинария Суслова - Людмила Ивановна Сараскина

И, не ожидая его ответа, она вышла и через несколько минут возвратилась в шляпке и мантилье. Они вышли из дома. Карета, в которой приехал Лосницкий, стояла у подъезда, они сели в нее и отправились. Дорога была довольно длинная и шла по большим улицам. Лосницкий и Анна все время молчали. Молодая женщина неподвижно смотрела в окно и не выпускала его руки, лицо ее было бледно, но спокойно и серьезно. Прислонясь к углу кареты, Лосницкий сидел как убитый, но временами он вздрагивал и судорожно жал руку Анны. Так прошло с полчаса, наконец приехали. Лосницкий вышел из кареты, взял под руку свою спутницу и повел ее через подъезд гостиницы. Встретившийся им в коридоре слуга осклабился было при виде хорошенькой женщины, но, взглянув на их лица, поспешно свернул с дороги и юркнул в свою конуру. Лосницкий и Анна вошли в номер. Анна хотела что-то говорить, но Лосницкий прервал ее.

– Я тебя потерял! – воскликнул он и, упав к ее ногам, громко зарыдал.

Молодая женщина кротко и грустно его успокаивала, но долго его болезненные рыдания сокрушали ее тихие речи, надрывая сердце обоих.

– Ну, рассказывай теперь, – говорил он после первых припадков печали, сидя с ней рядом на диване и с выражением бесконечной, почти отеческой нежности смотря на ее печальное и строгое лицо.

– Что рассказывать, – проговорила она тихо, – люблю другого, вот и все. – Он судорожно рассмеялся.

– А я-то какой глупец, представь себе, мой ангел, спешил-то как, думал здесь с тобой святки провести, веселиться, право. Вот ведь судьба-то. – Он снова засмеялся, но через минуту сознание горя возвратилось во всей силе. Лосницкий вздохнул и опустил руку Анны.

– Давно? – спросил он после короткого молчания.

– Недавно… неожиданно, мы знакомы с самого моего приезда, но я не думала… Я все тебя ждала, – проговорила она живо, к нему обернувшись, и на лице ее мелькнуло выражение грустной иронии. – Только с тех пор, как он сказал, что меня любит, я потеряла голову.

– Кто он? Ты об нем все писала мне?

– Мой учитель пения.

– Этот итальянец?

– Да.

– Что ж он – молод, умен, красив?

– Зачем об этом спрашивать? – сказала молодая женщина, и щеки ее вспыхнули.

– Отчего ж, – сказал он, улыбаясь. Несколько мгновений прошло в молчании. Лосницкий рассматривал Анну с каким-то наивным, почти ребяческим любопытством, отыскивая в ней следы прошлого. Она все та же, даже прическа и платье прежние, нового он заметил только кольцо на руке и невольно обратил внимание. «Это он подарил», – подумал Лосницкий и не спрашивал, а только взглянул на нее. Она поняла его мысль и покраснела.

– Ты очень любишь его, Анна? – спросил он.

– Да, – проговорила она задумчиво.

– Я это знал, иначе и быть не могло, я только так спросил… Ты отдалась ему, Анна? Он бывает у тебя каждый день?

Молодая женщина быстро подняла голову, и щеки ее покрылись красными пятнами, глаза блеснули из-под нахмуренных бровей, вся ее фигура мгновенно и резко изменилась под влиянием гнева.

– Молчи, – прошептала она отрывисто.

– Анна, – заговорил [он] с жаром, схватив ее руку, – ты не можешь меня подозревать в дурной мысли, потому что я любил тебя свято и бесконечно; ты знаешь, что помимо страсти моей к тебе ты мне дорога как друг единственный, как дочь, и счастье твое для меня – прежде всего.

Он говорил искренно, она это знала и с чувством пожала его руку.

– Ты ведь счастлива, Анна?

Она не ответила, точно не слыхала вопроса, только мускулы ее лица слегка вздрогнули.

– Неужели нет? О, Анна, да возможно ли это! Говори мне, ради Бога, мне нужно это знать.

– Не знаю, – проговорила она, с трудом пересилив волнение, – мне кажется, что он мало меня любит.

– Не любит! – с негодованием воскликнул Лосницкий. – Не любит, а добивался любви! – Он с отчаянием схватил себя за голову и забегал по комнате.

– Слушай, Анна, – заговорил он почти вне себя от волнения, – ведь ты все такая же свободная, как была всегда, и с ним, ты не любишь его, как раба? Нет, это невозможно, зачем спрашивать. И как же ты так безвозвратно увлеклась? Он, верно, говорить хорошо умеет? Он горд и дерзок?

Анна как-то странно улыбнулась.

– Он очень молод, – проговорила она. – Он никогда не говорит фраз. Когда я его увидела в первый раз, я сказала себе, что этот человек не может лгать, и это так.

– Что он здесь делает?

– Он еще учится, а потом поедет за границу.

– И ты с ним поедешь? О, конечно, поедешь везде, на край света.

– Я поеду в деревню к дяде, – сказала Анна, заливаясь слезами.

– О, Анна, зачем ты так несчастлива!

Они еще несколько времени сидели вдвоем и разговаривали о посторонних предметах. Анна рассказывала ему о петербургской жизни, о людях, с которыми встречалась, расспрашивала его о прежних знакомых, слушала с большим интересом, хотя он не вдавался в подробности; ее собственные мнения были несколько резки, она не отличалась умеренностью ни в похвале, ни в осуждении.

– Ты все такая же, – говорил Лосницкий, слушая ее. – Трудно тебе будет жить с людьми, ты слишком увлекаешься, слишком доверчива. Много будешь ты страдать, Анна!

– Пускай, – сказала она, – пусть буду ошибаться, а верить все-таки не перестану. Есть же где-нибудь хорошие и добрые люди.

– Все добрые, Анна! Разве ты видела злых людей? Да что в этой доброте?

Анна подняла голову и смотрела на него удивленными, почти испуганными глазами, потом задумалась и все остальное время молчала.

Когда она ушла, Лосницкий, оставшись один, бросился на диван и пролежал весь вечер, как убитый. Мысль его, долго блуждая по бесконечному пустому пространству, которое ему представляло будущее, наконец в нем потерялась. Черная ночь расстилалась перед его глазами и захватила собой все. Лосницкий не старался освободиться от забытья; напротив, ему хотелось, чтоб оно продолжалось как можно дольше, чтоб рассвет не пробрался и не поразил его видом этой пустыни.

На другой день Лосницкий не выходил из дома, ожидая Анну, которая обещала прийти утром и не пришла. На следующее утро он получил от нее записку, где она приглашала его к себе и писала, что немного нездорова. Лосницкий тотчас к ней отправился. Анна приняла его в своей комнате. Молодая женщина была немного бледна и взволнованна, но казалась совершенно здоровой. На вопрос Лосницкого о здоровье она отвечала небрежно и спешила заговорить о другом. Но Лосницкий говорил о постороннем неохотно и даже как-то раздражительно.

– Ты мне