Искрящее сердце - Юлия Шолох

же точно не рассчитаешь. А если бы кто-то пострадал? А если бы твой отец отреагировал не так? Мог полностью отмазать. Мог навсегда от тебя отказаться. Слишком большой риск.

– Ну как видишь, всё вышло, – равнодушно ответил Лёва. – Я не жалею. Я просто не мог больше слышать вопросов и причитаний о своём утерянном таланте. Не мог и всё.

Но о чём-то серьёзном мы говорили редко, чаще болтали о себе или просто молчали, переглядываясь и глупо улыбаясь. Лёва приносил чай в термосе и конфеты, я искала на его айфоне музыку и включала её, пытаясь вызвать интерес к моим любимым группам. Мы смеялись над новыми забавными роликами, которые появлялись в сети, и кажется, были совершенно счастливы.

Там, в мире за оградой лагеря, мы хоть и жили в одном городе, но довольно далеко друг от друга. Я – в северной части, он – в западной, причём в пригороде, в частном доме. Дорога от одного пункта к другому занимала больше часа. Когда мы вернёмся домой, видеться будет сложней. Ещё сложней – найти общий круг общения, ведь безо всякого сомнения я не понравлюсь ни его родителям, ни его друзьям, таким же замороченным мажорам. А он не придётся к месту в моей компании. Так и представила его в белоснежной рубашке во дворе, у гаражей, где собираются выпить пивка наши со Светкой друзья. У одного из них там гараж – дверь всегда открыта, валит сигаретный дым и несётся тяжёлый металл. Сидим мы кто на чём придётся: старое перевёрнутое ведро, дряхлый табурет и сложенные друг на друга автомобильные покрышки. Представила я там Лёву и рассмеялась.

Только вот ничего из этого не имело значения. Будет сложней, но ничего ведь не изменится.

В огромном водовороте счастья я ничего не замечала. Ни скудное питание в столовой, ни постельное бельё в пятнах, ни эпические дуры по соседству не выводили из себя.

Всю свою «отсидку» я теперь представляла в розовых тонах. Ванильно, воздушно, ватрушно.

Каждый вечер я возвращалась с зефирной улыбкой на губах и снисходительно смотрела вокруг, даже в ответ на подначки смеялась. Светка притихла и за всё время умудрилась подраться всего раз – с двумя новенькими, которые ещё не слыхали об её особенности. Когда я вернулась, инцидент уже закончился, никто толком не пострадал. Светка сидела в комнате, забравшись на кровать с ногами, спрятав лицо за волосами и вскинулась, когда я вошла.

– Где ты была? – Тихо спросила она, облизывая разбитую губу. Остальные синяки давно сошли и губа прямо бросалась в глаза.

Я пожала плечами. Врать не хотелось. Рассказывать? Боже упаси!

Она тоже не стала напирать с допросом, только головой покачала и снова спряталась в коленках. Ничего, отойдёт.

Отчего-то я была уверена, что поездка в лагерь станет самым спокойным моим летом, ну, начиная с сознательного возраста, ведь драки тут устраивать уже особо не с кем – все друг к другу притёрлись. Причин для бунта тоже нет – условия не райские, но жить можно. Всё хорошо.

Было. Пока однажды я не вернулась, а Светки в комнате нет.

Просто невероятно! Я сразу поняла – её нет ни в туалете, ни в душе, ни у соседок, куда любая другая на её месте могла бы зайти поболтать по-дружески. Светка не могла, чтобы она стала с кем-то болтать, должно пройти несколько месяцев, этот человек должен целиком и полностью оправдать её доверие – только тогда можно расслабиться.

– Где Светка?

Наша третья соседка Оля выглянула из-за раскрытого журнала. Её тонкие брови так и полезли на лоб.

– Светка? А ты чего, не знаешь? В карцере она.

– Где?

В ушах застучало. Перед глазами проносились причины, по которым подруга могла угодить в карцер. Это же может быть всё, что угодно. И очень серьёзное. А меня рядом не было.

Совесть не мучила, ведь я ничего не планировала специально, просто стало не по себе.

– За что? – Наконец, выдавила я.

– За что? – Она усмехнулась. – Поймали её. Лезла в мужское общежитие.

Пришлось даже сесть.

– За что?

Были сомнения, что послышалось. Не могло не послышаться.

– В общагу к пацанам лезла, говорю. Два дня карцера, начиная с сегодня. Полчаса как увели.

Значит, не обман слуха. Лезла в общагу? Зачем? Вот уж не поверю, что к какому-нибудь ловеласу. Что-то украсть? Кого-то убить? Ну прямо не знаю, что предположить!

Я бросилась к комнате вожатых, но ничего не добилась – те отсутствовали. Только охрана слонялась по вестибюлю, а после отбоя – по коридорам. Ответов у них, конечно, не было, а вот скрасить скуку и воспитать кого-нибудь они были бы не прочь. После пары выжидательных взглядов я развернулась и ушла – не до них.

В общем, только утром удалось добиться новостей. Наша воспитательница нехотя сказал, что Светка в карцере и посещать её нельзя, как и передавать что-либо. Звучало логично, иначе смысл какой в карцере? Но я всё равно жутко расстроилась. Мне проще самой было бы отсидеть в карцере, чем представлять там Светку. Как в тесной тёмной комнатушке она скрючилась с ногами на кровати, спрятала лицо в коленках и прислушивается к тишине.

К вечеру меня почти трясло. Лёва выслушал нашу со Светкой историю, потом молча обнял. Стало ещё хуже, проснулась совесть – я тут балдею в его объятьях, а Светка…

Конечно, следующим вечером я на чердак не пошла, а стояла у вдоха в помещение с карцерами и ждала. За мной два охранника, воспитательница и психолог, проследить и убедиться, что Светка вышла сама, целая и здоровая. Напишут потом отчёт, что никто её не обижал.

Скрежет засова, скрип шагов – здравствуй!

Светка походила на больную взъерошенную мышку. Она смотрела исподлобья и каждому становилось понятно – лучше не трогать. Даже на меня она так зыркнула.

Меня, правда, таким поведением не проймёшь. Тем более после того, как я потратила треть денег, присланных родителями на месяц, чтобы уговорить воспитательниц привезти мне из соседнего городка тортик. Теперь он лежал у меня на руках, оставить в комнате я не рискнула, сожрут и крайнего никогда не найдёшь, так что Светку я встретила во всеоружии – с улыбкой и угощением.

Вначале показалось, она что-то плохое скажет или сделает. Но упрямство быстро исчезло и она снова беззащитна. Всего на миг.

– Всё в порядке?

В наступившей тишине я покачивала торт, пока не заметила, что окружающих это движение напрягает. Они так и пялились мне на руки, словно ждали, что сейчас