Мерзкая семерка - Кэмерон Джонстон

Она робко положила руку на узенькое плечо.

Грейс обернулась. Нож в руке сестры вонзился некромантке под ребра. Голубые глаза, когда-то невинные, смотрели на нее с дикой яростью.

– Грейс моя, тебе нас не разлучить, – сказал голос ее сестры, наполненный злобой брата.

Мейвен в ужасе отшатнулась. С помощью магических знаний она заглянула в сестру и нашла внутри лишь вселившуюся туда душу Амаддена.

Грейс внезапно засияла ярко-белым божественным светом.

– Этот мир должен быть очищен во имя Светлейшей, – произнес ее брат губами сестры. – Ее нужно защищать от зла и порока. Ты считаешь, что остановила меня у Тарнбрука, но я соберу другие армии верных и готовых идти в поход.

Сестра Мейвен, обожаемая и невинная, ушла навсегда, человеческая душа была смыта потоком веры, хлынувшим в ее тело. Амадден всегда боготворил сестру и сделал из нее идеал, совершенное божество – опустевшую оболочку, исполняющую его волю.

– Ты ее уничтожил, – задыхаясь от рыданий, сказала Мейвен. – Ты сам это знаешь, и это сводит тебя с ума.

Голова Светлейшей яростно дернулась из стороны в сторону в знак отрицания.

– Ложь! Она вознеслась к более высокому уровню бытия, чтобы вечно беречь меня.

Ужас некромантки сменился холодной яростью. Грейс всегда была безупречно добра, и нередко во вред себе. Она была славной девочкой со скромными желаниями и потребностями. Амадден – ее полная противоположность. Его обладание телом Грейс превращало в насмешку всю ее жизнь. Мейвен этого вынести не могла.

Пламя с молниями взвивалось вокруг нее, но теряло силу, едва коснувшись обсидианового клинка. Мейвен погрузила нож в грудь Светлейшей, и глаза Амаддена – она отказывалась видеть в них глаза Грейс – широко распахнулись.

Мощь Богини, которой поклонялась половина континента, была выше разумения смертных. Даже смертоносное оружие Мейвен оказалось не в силах с ней справиться. Лезвие раскололось внутри божественной плоти. Сила божества и массовость веры жестоко сопротивлялись, но в итоге ничто не смогло остановить саму воплощенную смерть. И все умерло. Даже боги.

И Светлейшая… Амадден, а вернее, его воплощение в теле сестры, был полностью уничтожен. Пустой труп рухнул под ноги Мейвен, с губ сорвался слабый последний вздох. Некромантка опустилась на колени в крови сестры и заплакала.

Бог умер у ее ног в тот день, вместе с ним и то, что еще оставалось от сердца Мейвен. Она подняла тело сестры и понесла вверх по лестнице, прочь из замка, на солнечный свет. Грейс заслужила отдых среди цветов и деревьев, под открытым небом, среди того, что любила. Мейвен оставила за собой горящий, как погребальный костер, город с руинами собора. Больше в ней милосердия не осталось.

Мейвен вырыла могилу под вишней – она знала, Грейс была бы рада ее цветению, – и насыпала сверху гору камней для защиты от падальщиков. А потом сидела на траве, плакала и баюкала осколок обсидиана – все, что осталось от ее ножа. В нем уже не было могущественных чар, но вулканическое стекло по-прежнему оставалось острым как бритва, а жить ей больше незачем. Некромантка осмотрела вены на запястьях и приставила край обсидиана к коже.

Но ее рука отказалась двигаться, а камень – резать. Мейвен снова и снова пыталась, но безуспешно. И тогда она поняла.

Она все еще связана кровной клятвой с Лоримером Фелле и его людьми. Ей не быть свободной, пока клятва не будет исполнена. Она вскрикнула и отшвырнула обломок ножа.

Светлая гавань очищена, но в деревнях и городах севера оставалось еще много солдат и жрецов Светлейшей. Лоример погиб, но она поклялась, что подданные Придела теней будут свободны, и теперь у нее не осталось выбора, лишь сдержать слово. Она с радостью готова была заплатить эту цену за свободу сестры, но все оказалось напрасно – благодаря Амаддену.

Раз она не может убить себя, значит, придется уничтожить каждого, кто служил ее брату и угнетал народ Лоримера. Пускай это станет ее последним деянием на земле, но она отыщет результаты всех великих трудов брата, даже в самых дальних углах Эссорана. Она позаботится о том, чтобы этого ублюдка вспоминали как одержимого тирана – если кто-то вообще о нем вспомнит.

Эпилог I

Ночь была светла от пожаров, от огней сожженных домов, покинутых и разрушенных, чьи хозяева погибли или пропали. Какофония рыданий и криков разносилась по улицам вперемежку с истерическим хохотом облегчения. Тарнбрук весь пропах огнем, жженым мясом и вывернутыми кишками. И кровью. Такой вкусной укрепляющей кровью.

Через двое суток, похороненный под слоем грязи и пепла, мертвый или почти неживой, Джерак Хайден медленно встал, посмотрел на дыры от ножа на своей одежде. На груди от закрывшихся ран оставались только сморщенные красноватые углубления, и алхимик каким-то образом знал, что исцеленное сердце работает лучше, чем до того, как в него вошел нож Верены. Сейчас он ощущал изменения, произошедшие с телом, пока он лежал в полубессознательном состоянии. Надо будет создать побольше себе подобных, расчленить их и в мельчайших подробностях изучить процесс биологического восстановления.

Его разум вернулся в привычное состояние. Разве что запах крови теперь пробуждал глубочайший, никогда не испытанный голод. Почти как… кажется, низшие существа зовут это похотью? Он попробовал отыскать очки, но вдруг понял, что зрение и так совершенно. И при этом все чувства обострились настолько, что сбивали с толку и отвлекали. Совершенно не способствовали методичному исследованию.

– Ой, – пробормотал он и, ощупав рот, обнаружил, что в результате желаний тела там сформировались удлиненные резцы, предназначенные для разрывания плоти. Они болели и кололи нижнюю губу.

«Интересно, – подумал он. – Лоример Фелле никогда не упоминал о неудобствах своего состояния». Джерак Хайден сделал мысленную пометку на будущее и оставил проблему для дальнейшего изучения.

– Это никуда не годится, – кое-как выговорил он. – Совсем никуда.

Его разум управлял телом и заставил его подчиниться. Хайден улыбался, пока клыки медленно втягивались, превращаясь в обычные зубы, а вокруг них с хрустом вставали на место кости. Он пошевелил челюстью, удивляясь вызванной изменением боли и тому, какой неуместной она теперь кажется. Возрастающая устойчивость к боли. Отмечено.

У него, бессмертного существа, не боящегося старости и потери сил, теперь стало много времени для исследований и экспериментов. Впереди столько работы! Всего времени на свете – и то не хватит. Жажда знать все обо всем и горячая потребность экспериментировать превосходили то, что могло предложить ему царство смертных.

Новое тело, в котором он теперь обитал, куда совершеннее, чем хрупкое человеческое, но его выживание все же зависело от крови и