Полиция на похоронах. Цветы для судьи (сборник) - Марджери Аллингем

Глава 21

Блестящее жабо

Был сентябрь. Легкий ветерок, предвестник мистраля, все чаще развеивал жар затянувшегося лета. Мистер Кэмпион с Майком стояли на длинной бетонной платформе авиньонского железнодорожного вокзала в ожидании поезда из Парижа.

На землю только-только сошли сумерки, за городскими стенами платаны на фоне неба напоминали высокие шатры, а здесь на булыжной мостовой толкались-соперничали маленькие кафе, – лишь по выкрашенным в разные цвета стульям можно было понять, где чьи владения.

Оба приятеля выглядели здоровыми и чрезвычайно довольными. В особенности Майк – он прямо ликовал, то и дело поглядывая на часы.

– Я по-прежнему считаю, что лучше поехать в Париж, – бросил он. – Не пойму, почему ты так настойчиво хочешь остаться. Я тебе, конечно, очень благодарен. Сам бы я телеграмму ни за что не послал. Надеюсь, все будет хорошо – это не самый веселый город.

– Городок восхитительный, – с достоинством парировал мистер Кэмпион. – Французский Колчестер. В английском и французском темпераментах, если их сравнивать, есть существенные различия. Мы устроили себе милый отпуск, гуляли где хотели. А это – конец путешествия, и он ничем не хуже.

Майк хмыкнул, затем внимательно посмотрел на друга.

– Не хочу лезть не в свое дело, – нерешительно произнес мистер Веджвуд. – Но скажи: наши шатания по миру… У тебя был какой-то план?

– План? – переспросил слегка уязвленный мистер Кэмпион.

– Ну, цель. Ты весь отпуск, с самого мая, носишься по континенту, словно оголтелый турист. Мы избегали крупных городов, зато посетили, по-моему, каждый город размером поменьше в Италии, Далмации и Франции: проводили там минут десять и мчали дальше. Теперь ты наконец-то решил – непонятно почему – осесть в Авиньоне. Что-то нашел?

Мистер Кэмпион молчал, точно не слышал. Майк помялся.

– Не думай, будто я не испытываю благодарности, – серьезно сказал он. – Еще как испытываю. Я теперь вижу все под другим углом, и собственные неприятности больше не застят мне глаза. Получил вести от Керли. Похоже, все утихло. Невероятно, правда? На поверку, люди быстро забывают. У них теперь новая тема для обсуждений – автобиография. Писатель в ужасе сбежал в дом престарелых от гнева дамочек, не упомянутых в книге.

Он хохотнул, и Кэмпион, глядя на друга, решил, что выздоровление практически завершено.

– Поезд вовремя, – сказал он.

– Да? – Майк повернулся, вглядываясь в колею, и мистер Кэмпион почувствовал себя забытым.

Послышался рев, грохот, тотчас десятки распростертых синих фигурок, до того застывших в мертвой неподвижности, с шумом ожили, и в центре ажиотажа, обычно сопровождающего прибытие победителей авторалли, на станцию въехал ежевечерний поезд.

Гвалт стоял невыносимый, словно от тысячи попугаев. Дверь пульмановского вагона распахнулась, и Кэмпион услышал этот крик: «Джина!», на миг перекрывший вокзальный шум.

Джина вышла на перрон, лучезарная, независимая, оживленная, и Кэмпиона, который испытывал должное уважение к любой женщине, способной после двенадцатичасового путешествия на поезде из Парижа на юг выглядеть так, словно она ехала в шляпной коробке, а не в кочегарной топке, восхитила ее элегантность.

Джина неотрывно смотрела на Майка.

– Я получила твою телеграмму…

Майк стоял на расстоянии вытянутой руки от Джины и поедал ее красноречивым взглядом, хотя его ответ прозвучал не слишком вдохновенно.

– И приехала?

– Приехала, – негромко подтвердила она, взяла Майка под руку.

У него перехватило дыхание.

Мистер Кэмпион торопливо поздоровался с Джиной и тут же попрощался – опаздывает в цирк. Они смотрели ему вслед: длинный, худой, безобидный парень, симпатичный, однако довольно заурядный.

– Мы перед ним в долгу, – мягко заметила Джина.

– В неоплатном, – с жаром кивнул Майк. – Даже думать страшно. Послушай, милая, надо спешить. Тебя ждет сам шеф-повар.

Молодые люди рассмеялись, сели в безумный древний voiture – экипаж – и поехали в город-крепость.

А мистер Кэмпион шел через широкую ленивую Рону, и в его голове бродили дурацкие мысли: все-таки новый мост лучше старого Сен-Бенезе из детской песенки – по новому можно переправиться на другую сторону.

Сумеречный вечер был изумителен, в ласковом воздухе витал аромат первого вина и предвкушения осени. В поле на противоположном берегу, у дороги на Вильнёв, стоял cirque, цирк. Ничего грандиозного, призванного завлечь tourisme, – просто небольшое шумное увеселение для местных; гости-то уже разъехались, успев потратить немало сантимов. Один большой шатер, пять-шесть аттракционов – в основном с разными уродцами – да россыпь пестрых жилых фургончиков. С множества электрических проводов свисали лампочки, а прованские en tout famille, семейства, радостно хохотали над откровенно комическими сторонами обычной жизни; шутки эти были бы весьма обидны, не будь они столь смешны.

До представления в большом шатре оставалось еще полчаса, и Кэмпион, посмотрев женщину-паука и высочайшего абиссинца в мире, подошел к самому большому жилому фургону. Сооружение выглядело несколько гротескно: на одном боку красовалась царица Савская, на другом художник изобразил вид Неаполя. На ступенях сидел человек и в свете цветных гирлянд, опутавших фургон, читал газету.

Недюжинный мужчина, крепкий для своих шестидесяти, весьма приятной наружности – несмотря на розовую сорочку, крахмальный воротничок, обтягивающие черные брюки и техасское сомбреро. На пальцах у незнакомца блестели два кольца с бриллиантом.

Он поднял глаза на Кэмпиона, и тот при виде его лица возликовал.

– Месье? – произнес мужчина.

Кэмпион протянул свою визитную карточку. Незнакомец взял ее двумя огромными пальцами, долго задумчиво изучал.

Кэмпион склонился ближе.

– Я приехал вам кое-что сообщить, – тихо сказал он по-французски. – Джон Уидоусон убил своего кузена Пола Бранда, а затем, когда его разоблачили, был найден мертвым в ванной. В Англии все считают, что он покончил с собой.

– А полиция? Тоже так думает?

– Полиция… Они с радостью допросили бы одного человека, если бы нашли, хотя, по-моему, никто его не ищет. А поскольку сам он не возвращается… – Кэмпион выразительно пожал плечами.

Мужчина встал, протянул руку.

– Рад знакомству, – сказал он по-английски. – Позвольте представить вас мадам.

Мужчина не спеша одолел ступени и, чтобы войти в дверь, пригнулся. Очень высокий, настоящий великан, с сильными гибкими мышцами акробата. Кэмпион уловил невнятное бормотание.

– …un veritable ami… absolument. C’est lui … lejeune homme luimeme. Ne vous inquietez pas[4].

Зашуршало, в дверях появилась мадам. Крупная приветливая брюнетка в ювелирных украшениях – для походной жизни их было, пожалуй, многовато – протянула Кэмпиону руку, сверкнула черными глазами, и он сразу полюбил и эту женщину, и змей, и бриллианты, и все прочее.

Принимали его на ступеньках. Ночь была теплой, Кэмпиону пришло в голову, что мадам вполне может держать своих любимцев в фургоне.

– Друг мой, как вы нас нашли?

Вопрос задала мадам. Кэмпион пустился в объяснения:

– Изучил старые почтовые ведомости и обнаружил, что некий месье Робер, владелец цирка, однажды участвовавшего во Всемирной книжной выставке-ярмарке, выписывает – наряду с тысячами домохозяек – весенние и осенние каталоги. Я решил, на этого человека стоит взглянуть. На поиски ушло три месяца.

– Вздор! – Человек, зовущий себя Пьером Робером, улыбнулся и стал очень похож на своего брата. – Не три месяца, а двадцать лет. – Он выговаривал английские слова очень тщательно, словно отвык от этого языка. – Помните, вы его друг. Мы чувствуем – друг.

– Разумеется, молодой человек – друг. Я поняла это, как только его увидела. – Мадам одарила Кэмпиона лучезарной улыбкой. – Видите ли, он столько лет проводил с нами свои каникулы… А теперь у него сплошные каникулы.

– Он свободен, и это главное, – заметил ее муж. – Провел в тюрьме, как и я, всю жизнь. А теперь свободен – свободен как воздух.

Мистер Кэмпион замялся. Он очень хотел задать один вопрос.

– Так… э… неожиданно. Ну, то есть, после издательского дела…

Месье Пьер посмотрел на жену.

– Портрет, – скомандовал он и, пока та карабкалась в фургон, начал рассказывать: – Отец мой был человеком порывистым, хотя полностью находился под влиянием своего брата Джейкоба. Отец полюбил красивую женщину, увез ее, женился. Избранница бросила ради него все, однако Джейкоб не переставал считать этот брак мезальянсом. После рождения двух сыновей она умерла от разбитого сердца.

Гость едва успел кивнуть, как вышла мадам и благоговейно сунула ему в руки выцветшее фото.

Перед потрясенным взором мистера Кэмпиона предстала невероятно комическая фигура. Затянутую в корсет даму в трико и пышной короткой юбке запечатлели в тот миг, когда она ухватилась за разбитую колонну, словно ища у той поддержки. Ускользающее выражение ласковых глаз, венок из цветов и богатая надпись золотистыми буквами: «Мадемуазель Полония, королева каната».