Заговорщики. Преступление - Николай Шпанов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
То был час, когда солнце, поднявшись до зенита над Атлантикой, еще только заглянуло в кабинет президента Рузвельта, где он беседовал с Леги. Но над восточным полушарием оно успело уже пройти половину своего пути, и на площадку перед вагоном в Компьенском лесу, где плясал Гитлер, уже ложились длинные тени деревьев.
Исторический вагон, в котором 11 ноября 1918 года маршал Фош вручил германским представителям условия перемирия, находился теперь на том самом месте, где это произошло тогда. Большая надпись против вагона напоминала французским парламентерам о позоре, испитом здесь двадцать два года назад немецкими генералами. Ныне, возглавляемые ефрейтором, эти генералы гордо восседали в вагоне, сверкая галунами и регалиями. Французы же, потупясь, слушали тяжелые условия выпрошенного ими позорного перемирия.
А снаружи, окруженный улыбающимися Герингом, Гессом и адъютантами, выплясывал Гитлер.
Вдруг неподалеку послышался стремительно нарастающий гул автомобиля. Он смолк, как отрубленный. Через минуту на площадку выбежал Кроне в запыленном плаще, наброшенном прямо на форму СС. Геринг тотчас направился ему навстречу. Кроне склонился к уху рейхсмаршала. Тихонько разговаривая, они отошли в сторону. Никто не обратил особенного внимания на эту сцену. Но по мере того как они беседовали, короткие толстые пальцы Геринга все беспокойнее бегали по широкой груди, цепляясь за пуговицы, за шнуры аксельбантов, за побрякушки бесчисленных орденов. Лицо рейхсмаршала наливалось кровью, глаза начинали выпучиваться. Он судорожно вцепился в руку Кроне и, что‑то приказав, отпустил движением руки. После того Геринг торопливо подошел к Гитлеру и, отведя его в сторону, негромко, так, чтобы не слышали остальные, выпалил:
— Я могу начать воздушный блиц против Англии!
При этом на губах его от возбуждения появилась пена.
Теперь Гитлер, точно так же, как за минуту до того сам Геринг, выпучив глаза, смотрел на собеседника. Он с трудом выговорил:
— Вы же знаете: это означало бы войну с Америкой.
Геринг приблизил свое багровое лицо к самому лицу фюрера:
— В том‑то и дело: мы можем перемолоть Лондон в муку, и это вовсе не будет означать войны с Америкой…
Тут Гитлер проделал ногами такое же приплясывающее движение, как при выходе из вагона.
— Геринг, ваш день настал! Великий день! — крикнул он. — Германская история определила вам начать осуществление плана "Морской лев". Вы первый покажете этим проклятым английским тупицам, что их острова — вовсе и не острова. Вы превратите их паршивый Лондон в пыль, вы собьете, наконец, спесь с этих несносных золотых мешков из Сити! Вы… вы…
Задыхаясь от восторга, он напрасно пытался подобрать подходящие к случаю слова. Все казалось ему недостаточно сильным. А по мере того как он говорил, Геринг все больше багровел, весь раздувался от важности и самодовольства. Для него это был исторический момент: он поставит на колени Англию!
Геринг вскинул толстую руку с оттопыренным мизинцем, на котором темнел огромный сапфир, и выкрикнул то, что думал:
— Мой фюрер, я поставлю Англию на колени в вашу честь! Я заставлю англичан прославлять вас, стоя по щиколотку в крови! Можете считать, мой фюрер, что Англии больше нет, она не существует!
Вероятно, он еще долго выкрикивал бы эти угрозы и похвальбы, если бы между ним и Гитлером, как медленно плывущее привидение, не появилась долговязая фигура Гесса. Не глядя на Геринга, даже повернувшись к нему спиной, он спокойно и тихо проговорил:
— Мой фюрер, вы, очевидно, забыли об утреннем сообщении Абеца.
Эти слова подействовали на Гитлера, как удар дубины на разъярившегося быка. В первый момент он было совсем обмяк, даже испуганно посмотрел на Гесса. И голос его звучал далеко не так свирепо, как прежде, когда он ответил:
— Я… помню… Я все помню, Гесс. Англия никогда не была для меня самоцелью.
Однако в следующий миг он уже снова был прежним Гитлером: широкий шаг, театральные жесты, громкий хриплый голос. Отвернувшись от Геринга, он быстрыми шагами вернулся к группе генералов, к которым присоединились спустившиеся из вагона Кейтель, Браухич и Редер с толпою штабных и адъютантов.
При приближении Гитлера все смолкли. Он резко остановился и, задыхаясь от возбуждения, проговорил:
— Господа!.. Сегодня мы переступили порог история!.. Будущее Германии на тысячелетие вперед определилось в эту минуту. Я определил его!.. Кейтель!
— Мой фюрер!
— План, который я приказал вам начать разрабатывать, будет называться планом "Барбаросса"…
— Мой фюрер, — послышался тут возбужденный возглас Геринга, — мы условились называть его планом "Морской лев"!
Гитлер повел в его сторону налившимися кровью глазами:
— Молчите, Геринг, когда говорю я!.. План "Морской лев" — ваше дело. Это дело второстепенной, третьестепенной важности. Я поручаю вам его целиком: Англия должна быть потрясена, но главное не там…
— Англия будет поставлена… — начал было Геринг, но Гитлер, выходя из себя, захрипел:
— Англия! Англия!.. План "Барбаросса" — вот о чем будет теперь думать каждый немец! План "Барбаросса" — вот где судьба Германии!.. Кейтель!
— Мой фюрер!
— Ускорить разработку плана!
— Да, мой фюрер!
— Шпеер!
— Мой фюрер!
— Забудьте о том, что есть что‑нибудь, кроме плана "Барбаросса".
— Да, мой фюрер.
— План "Барбаросса" — вот где моя судьба!
В воцарившемся молчании послышался голос Гесса:
— Хайль Гитлер!
Он крикнул это так неожиданно и громко, что стоявший подле него Гаусс отшатнулся. В его мозгу пронеслась испуганная мысль: "Барбаросса"!.. Мы знаем, где мы начали, но один бог ведает, где кончим!"
В тот же день подробный отчет о том, что произошло в Компьенском лесу, был отослан Кроне — Мак–Кронином — по двум каналам. Один канал принес этот отчет Фостеру Долласу и через него Ванденгейму, другой — адмиралу Леги.
Выслушав сообщение, Ванденгейм сказал своему адвокату:
— Деньги, вложенные в этого Гитлера, не пропадут.
— Да, чертовски важный момент, — глубокомысленно согласился Доллас. — Я бы даже сказал, исторический момент!
— Но смешна эта любовь к средневековой пышности. Почему "Барбаросса"?
— Пусть хоть "Генрих Птицелов". Наплевать на обложку, лишь бы нам подходило содержание.
— Поезжайте к Леги. Он должен это знать, — приказал Ванденгейм. И крикнул вслед Долласу: — И пришлите сюда стенографа! Я продиктую поздравительную телеграмму Герингу. Мой гиппопотамчик заслужил похвалы!
Когда Доллас приехал в Вашингтон к Леги, оказалось, что адмирал уже знает все. Адвокату очень хотелось откровенно поговорить с адъютантом президента, но его стесняло присутствие сидевшего тут же Фрумэна. Однако Леги, повидимому, считал сенатора вполне своим человеком и был при нем совершенно откровенен. На вопрос Долласа, намерен ли Леги доложить об известии президенту, адмирал, подумав, ответил:
— Старик может испортить все дело: начнутся разговоры о локализации конфликта, об отвратительном лике фашизма и прочее. Пусть все идет своим чередом. Когда придут официальные сведения — другое дело. Тут хозяину откроется полная возможность проявить свою любовь к человечеству. Но тогда уже будет поздно останавливать машину. Надеюсь, что Геринг не станет терять время на размышления и поддаст жару англичанам.
— Да, этот тянуть не станет, — с уверенностью констатировал Доллас.
— И прекрасно! Узнать, что Джон Буль ползает на коленях, — лучший бальзам для патрона. Он, разумеется, произнесет несколько громких фраз и наверняка отправит по телеграфу самое трогательное послание "бывшему морскому чину", но это не имеет значения. В конце концов, Тридцать второй — трезвый политик. Уж я‑то его достаточно знаю.
— А не думаете ли вы, что, спустив бешеную собаку на Англию, мы тем самым отвлечем ее от главной цели охоты? — с опаскою спросил Доллас.
— Ничуть! — с уверенностью ответил Леги. — План "Барбаросса" — его очередная и важнейшая задача, и чем меньше мы будем мешать Гитлеру, тем скорее план будет готов. А что нам, собственно говоря, еще нужно?
— Ничего! — послышался вдруг резкий возглас из полутемного угла, где сидел Фрумэн.
Доллас успел забыть о присутствии сенатора и теперь с удивлением оглядел его маленькую фигурку и злое лицо с плотно сжатыми губами огромного рта. Большие роговые очки Фрумэна поблескивали, как глаза фантастического филина.
— Что вы хотите сказать? — спросил Доллас.
Фрумэн метнул в его сторону сердитый взгляд и выкрикнул:
— Если выяснится, что столкновение с Россией дается Гитлеру слишком легко, необходимо будет помочь России.
При этих словах сенатора Леги удивленно на него уставился. Заметив его взгляд, Фрумэн тут же крикнул с азартом:
