В Эрмитаж! - Малькольм Брэдбери

Но вот Альма, великая Снежная Королева, подходит ко мне и крепко пожимает руку.

— Куда вы теперь? — спрашивает она.

— Куда? Домой.

— Нет, не покидайте нас, не уезжайте.

— Мне очень нужно.

— По крайней мере, переночуйте сегодня в Стокгольме. Теперь, узнав вас получше, я вижу, что вы действительно преданы искусству. В то кошмарное место мы больше не пойдем. И вы еще не попробовали наших лангустов…

— Я бы с удовольствием, Альма, но я уже заказал билет на самолет и позвонил домой.

— Ну, если так… Но запомните: когда возьмете такси до Арланды, не позволяйте шоферу запросить с вас слишком много денег. Шведские таксисты очень честны, но любят возить по самой длинной дороге.

Подходит Бу в своей куртке «Burberry». Он протирает очки и серьезно пожимает мне руку.

— Уважаемый коллега, спасибо за ваш замечательный доклад, — заявляет он.

— За что? — удивляюсь я. — По-моему, он вам не понравился…

— Нет, что вы, доклад был замечательный. Если вы передадите мне текст, я его опубликую.

— Вся проблема в том, что текста нет. Я его так и не написал.

— Но вы ведь его помните. И можете записать.

— Нет, не помню.

— Как вы могли забыть? Ведь это же один из ваших рассказов. Не подводите нас, пожалуйста. Это было очень в духе Дидро.

— Совершенно в духе Дидро, — поддакивает Альма и заглядывает мне в глаза. И что-то в ее взгляде заставляет меня подумать, что я ошибся и эта дама — вовсе не Снежная Королева.

Между тем Бу достает какой-то бланк и сует мне в карман пиджака.

— Приглашение на следующую конференцию, — приятельским тоном объясняет он.

— Вы уже распланировали все на год вперед?

— Да, нам приходится всегда думать наперед. Она пройдет в Норвегии, на горной вершине. Очень красивые места.

— Чрезвычайно красивые, — вторит Альма.

— Но зачем же обсуждать Дидро на горной вершине?

— Nej, nej! — восклицает Бу. — Следующая конференция будет посвящена Людвигу Витгенштейну.

— Проект «Витгенштейн»?

— Jo, jo, — кивает Бу.

— Боюсь, что я слишком мало знаю о Витгенштейне, — возражаю я. — Ничего, кроме того, что он имел племянника.

— Все это во имя Разума, — говорит Бу.

— О, скажите же, что приедете! — восклицает Альма. — Как же мы проведем конференцию без вас?

— Но я едва ли смогу написать статью о Витгенштейне, — бормочу я.

— Видишь, он говорит «да», — резюмирует Бу. — Что бы он ни говорил, это всегда можно понимать как «да». Да?

— Конечно.

Альма обнимает меня и награждает роскошным поцелуем. Нет, я ошибался в этой женщине! Она совсем не Снежная Королева.

И вот, в последний раз провожаемый бронзовым глазом Владимира Ильича, я схожу по трапу и вхожу в деревянное здание Стадсгардескайской таможни. Опрятно одетый таможенный офицер задумчиво глядит на меня и начинает вежливо, но эффективно обследовать мой багаж. Из-под моих рубашек он выуживает старинную книгу в кожаном переплете.

— Что-то ценное? — спрашивает он.

— Не слишком, — хитроумно отвечаю я. — Дорого стоит не книга, а слова, которые в ней написаны. Но их едва ли можно обложить пошлиной.

Столкнувшись с такой возмутительно либеральной мыслью, таможенник бросает на меня еще один взгляд и начинает перелистывать страницы. Наконец он доходит до старинных бумаг, спрятанных за форзацем. Он глядит на выцветшие рукописные листки, исписанные по-французски, где рассказывается что-то вроде истории о слуге и его хозяине.

— Документы? — спрашивает он.

— Да, но совсем не важные. Всего лишь наброски романа.

— Нет, ваши документы, — говорит он.

Я показываю свой паспорт.

— Tack, tack, — говорит он.

— Пошлину платить?

— Nej, nej, — возражает он, улыбаясь.

Все в порядке: у меня есть документы — следовательно, я существую. Я пакую свои рубашки и застегиваю чемодан.

Ощущая почему-то, что стал богаче, как это иногда (но не часто) случается с путешественниками, я иду к выходу из терминала. Останавливаюсь на мгновение, оглядываюсь. Позади, в длинной очереди на паспортный контроль, я вижу всех своих друзей пилигримов Просвещения, которые стоят во тьме, ожидая выхода на свет. Вот рыжеволосая Биргитта-соловей и элегантный Андерс Мандерс; демонический Ларс и яркая фольклорная Агнес, серьезный Бу и размороженная Альма. Но что-то определенно изменилось, поскольку Бу стоит теперь рядом с Биргиттой, Агнес — со Свеном, Альма — с Ларсом Пирсоном. Впрочем, ничего особенного. У каждой конференции — свои тайны.

Снаружи — стоянка такси. В ожидании выстроилась большая очередь «вольво»; я направляюсь к первой, и крупный светловолосый водитель помогает мне погрузить багаж.

— Арланда, — говорю я.

— Tack, tack, — радостно отвечает водитель и включает свой счетчик.

Медленно, осмотрительно, с глубочайшим уважением ко всем пешеходам мы отъезжаем от большого белого корабля и самого человечного человека, выезжаем через контейнерный порт на милые, уютные улицы Стокгольма…

Так получится (и, как выяснится позднее, это уже записано в великой небесной Книге Судеб), что всего через два года я снова побываю в Петербурге. По обстоятельствам, которые уже ждут меня в будущем, это случится немного ближе к зиме, где-то в самом конце ноября, когда отсияет последний бодрый солнечный лучик, дни станут короче, статуи Летнего сада уже накроют чехлами и начнет падать снег, горький и колючий. Небо в это время года будет мрачно-свинцовым. Улицы превратятся в катки для людей и машин, а выходить на Невский проспект и даже покидать пределы охраняемой гостиницы будет очень опасно. Жизнь в России станет не лучше, а даже отчасти хуже. Женщины с картонными коробками все еще будут стоять на площадях, продавая старые платья или домашних животных. Пьяные и умирающие нищие будут валяться в метро, кучки пассивных оборванцев будут сидеть на ступеньках, и еще больше вооруженных охранников будет охранять еще более прочные двери банков.

На этот раз я не приплыву, а прилечу вместе с группой британских писателей на открытие библиотеки в очаровательном Зале старинной книги, которого пока еще не существует. Это будет писательская библиотека, целевая библиотека, имеющая под собой сильную литературную идею. Это будет библиотека Маяковского, расположенная в центре Петербурга, в очаровательном старинном Голицынском дворце, который стоит над черной Фонтанкой. В эти очаровательные залы соберут частные и публичные коллекции; в акции будут активно участвовать Британский Совет, обитающий в том же самом здании, и петербургская Публичная библиотека, которая раньше называлась именем Салтыкова-Щедрина, но к тому времени будет переименована в Российскую национальную библиотеку. Я приеду, потому что, как вы уже знаете, я люблю путешествия и библиотеки; но еще и потому, что хочу снова увидеть Галину. И когда я приеду, я первым делом попытаюсь разузнать о ней. И мне скажут, что она умерла — почти сразу же после нашего путешествия по следам Дидро, которое сейчас как раз подходит к концу; что она так и не выбралась туда, куда так стремилась, не побывала в Париже; что восстановление библиотеки Вольтера продолжается, но уже иными способами, а метод Галины, ее старомодный очаровательный метод, отошел в прошлое.

Но все это пока что в будущем, и откуда мне знать об этом сейчас? В любом случае настоящее слишком настояще, деятельно и требовательно. Я проверяю свои авиабилеты, проезжая на такси через сердце Стокгольма, цивильнейшего из городов. «Не курить, не пить, не есть. В наличии: аварийная предохранительная подушка, защитные подлокотники, кондиционер, ремни безопасности. Пристегните ремень, не разговаривайте с водителем. Специальный рейс до аэропорта», — сообщает мне приборная панель. И я сижу в этой безопасной и высокоинформативной клетке, а со всех сторон нас окружают медленнотекущие «саабы» и умеренные «вольво», и все предупредительно мигают огнями. Мы лавируем по обширной сети автострад, связывающей многочисленные острова в единое целое. Мы проезжаем мимо центров садоводства, мебельных магазинов, автомобильных салонов, дворцов фастфуда, супермагазинов «IKEA» и этих симпатичных загородных будочек, которые сегодня так нужны компаниям мобильной и компьютерной связи, чтобы мы не теряли контакта с всемирным трафиком сигналов и знаков. Все вокруг меня — триумф буржуа, царство приличия, скука общих мест, соблазн экспансивной рекламы, великое, хоть и блеклое чудо социал-демократии, изобилие и расточительность века шопинга, в котором все перегружено, всего слишком много. Затем мы минуем цепь озер, проезжаем смешанным сосново-березовым лесом. И вдруг все — указатель говорит, что мы на верном пути: Арланда, Арланда. Я еду домой.

Но почему, почему у меня такое чувство, что это путешествие принесет мне еще много хлопот?