Дневник белогвардейца - Алексей Будберг

Просил передать все это Адмиралу и Дитерихсу, добавив, что условия мои неизменны.

С фронта приехал один из моих старых сослуживцев по Владивостоку, один из лучших офицеров старого закала, согласившийся, из чувства долга, взять на себя каторжную должность начальника снабжений первой армии.

Он рассказал, какую тяжелую борьбу приходится ему вести для того, чтобы установить хоть какой-нибудь порядок по части снабжений; сверху до низу все распустилось, забыло про закон и привыкло жить по усмотрению, не останавливаясь перед проявлениями самого бесшабашного произвола.

Было бы нелепо в обстановке настоящей войны продолжать цепляться за разные хозяйственные и контрольные крючки и ради них останавливать удовлетворение насущных потребностей бурной жизни; но нельзя существовать вне всякого закона, без системы и без соблюдения и охранения общего порядка. При настоящей обстановки более чем когда-либо нужен надзор, контроль, удерж и пресекновение разных серьезных поползновений, своеволий и беззаконий; все распустилось так, что, если отказаться от одержки, то все обратится в сплошной хаос и кабак, что в действительности и произошло во многих частях и во многих отраслях войсковых жизни и управления.

Наиболее трудно бороться с начхозами (начальник хозяйственной части полка), автономными повелителями целых поездов, снабженных салонами, банями, собственным электрическим освещением и таящих горы всяких продуктов и имущества казенного и благоприобретенного при разных эвакуациях и прочих "ициях".

Начхозы держатся в почтительном и безопасном удалении от фронта, часто не знают даже, где находятся их части, но не особенно об этом волнуются, так как снабжение частей и их хозяйство составляют для большинства самую второстепенную задачу.

Главная же задача - использование своего привилегированного хозяйственного положения в свою личную пользу путем спекуляций с продовольствием и снабжением и путем покупок и продаж разных товаров и провоза их под видом казенных грузов. Все это дает огромные доходы и делает жизнь личного состава этих тыловых учреждений одним удовольствием; поэтому они и переполнены сверх всяких штатов. Есть, конечно, и исключения, но они редки, как зубры или белые слоны.

Мой собеседник, очень сильный по характеру человек, неумолимый проводитель раз принятой системы, но очень хладнокровный и уравновешенный, сомневается в возможности быстро очистить эти Авгиевы конюшни. Слишком всосалось все это в общий обиход; слишком все это жирно и вкусно для всех тех, кто непосредственно к нему присосался и кто со стороны частью этих благ пользуется (начхозы понимают, что отношения вверх к старшим штабам и начальству должны быть приятны во всех отношениях и знают, как в каждом данном случае этого достигнуть).

Самое же скверное, что даже и этот негодный для настоящего дела состав некем заменить.

Весной была произведена попытка устроить курсы для подготовки чиновников и офицеров на интендантские и хозяйственные должности; собрали сорок человек, занимались с ними несколько месяцев, и получили недоучек с очень скудными знаниями и но с огромным самомнением и еще большими требованиями; нравственные же качества оказались не лучше, чем у тех, кого хотели заменить; но у подлежащих замене все же был и специальный и житейский опыт, а кроме того они уже "сыты", а новые кадры пришли голодными и с такими аппетитами по части "рванья" и притом срочного, что быстро обогнали стариков.

 Едва добрался до своего кабинета, до того нездоровится. За работой забываешь про боли. Утром приехал Государственный контролер, как представитель Совета Министров и Верховного Правителя, дабы уговорить меня остаться; он заявил, что мой уход, помимо огромного рабочего ущерба, произведет самое тяжелое впечатление на всех порядочных людей и подорвет последние надежды в возможность благополучного исхода; думаю, что последнее прибавлено для пущей действительности убеждения, так как наверно очень немного людей заинтересованы тем, кто у нас Военный Министр и что он собой представляет. Думаю, что это личное мнение очень добросовестного и болеющего за все наши недостатки Краснова, с которым я очень часто схожусь во взглядах.

Разъяснил Краснову все положение; рассказал, чего я прошу и в чем мои условия; просил понять всю ненормальность проявляемых ко мне отношений, которые, во всей совокупности, определенно указывают на чье-то желание заставить меня уйти и не мешать делать то, что кому-то нужно и выгодно.

В конце концов сдонкихотствовал и дал себя уговорить под условием, что Краснов съездить к Адмиралу и добьется его обещания принять мои условия и гарантировать мне полное доверие и самостоятельность в проведении предлагаемой мной программы. Краснов выразил уверенность, что ему удастся разъяснить Адмиралу всю ненормальность сложившейся обстановки и убедить Адмирала в необходимости принять мои условия, ибо они нужны для успеха общего дела.

В Ставке узнал подробности о причинах бездействия конного корпуса; Иванов-Ринов, после первого удачного дела, на Курган не пошел и посланных ему шести Директив и телеграмм - из них две за подписью Адмирала, - не исполнил.

Дитерихс отрешил Иванова-Ринова от командования, но тогда, когда уже было поздно и когда общее положение на фронте исключило возможность успешного набега на тыл красных.

Иванов-Ринов прибыл немедленно в Омск, поднял всех своих сторонников, и по ультимативному требованию казачьей конференции его отрешение было отменено и он с апломбом вернулся на фронт к своему корпусу. Яркое проявление импотентности и дряблости власти, засосанной Омским болотом и находящейся в пленении у разных безответственных, но всесильных организаций, во все мешающихся, но ни за что не отвечающих.

Такая власть не может существовать, ибо sine qua non всякой власти это ее сила.

Удивляюсь как Дитерихс на это согласился; он ведь тоже реальная сила, и имел право и возможность принять такой тон, с которым должны были бы считаться Омские лягушки.

 По донесениям из Владивостока положение там очень острое; и взрыв предупрежден, но опасность его не ликвидирована; обе стороны натопорщились и ожидают благоприятного случая.

Краснов был у Адмирала, получил его согласие на мои условия, о чем с радостью мне и сообщил; через несколько часов тот же Адмирал утвердил доклад Ставки об осуществлении всех мер, против которых я протестовал, и непроведение которых поставил условием, определяющим возможность оставаться на своем месте.