Подари себе рай - Олег Бенюх

Сергей напряженно вслушивался в слова наркома. О депортации знал мало: от кого-то из приезжавших в Вашингтон в командировку.

— Временного! — подчеркнул Берия. — И за дело! Они в знак покорности к Гитлеру делегацию старейшин отправили. Подарки преподнесли — жеребчика белого и оружие золотое. Товарищ Сталин очень сильно разгневался. Еще бы: предательство, можно сказать, в общенациональном масштабе. Да ты ешь, ешь. Теперь давай выпьем за нашу победу. И вот что я тебе в этой связи хочу сказать. Ты хорошо поработал на Ходжаева. Я слышал, Курчатов очень тебя ему хвалил. Теперь пришло время на меня поработать. Самое время.

— Я, Лаврентий Павлович, никогда не работал ни на Ходжаева, ни на Лапшина. Я всегда работал на Советский Союз.

— О, молодец! — Берия вновь разлил коньяк по рюмкам. — Помнишь Людовика Четырнадцатого? А в данном случае, здесь, сегодня — государство это я! Великий Сталин — Бог. Я — пророк его. Ха-ха-ха! Ну что, согласен?

— Что вы имеете в виду? — Сергей пытался выиграть время.

— Все, все, генацвале! Я обязан охранять вашу службу. А чтобы охранять, надо все знать. О нашем с тобой контакте будем знать ты да я. Больше никто.

«Говорит, Сталин разгневался на предательство, а сам же мне предательство и предлагает, — думал Сергей, делая вид, что занят шашлыком. — Меня сам Сталин по представлению Аслана утверждал. Ему я присягал. А Берию, выходит, он не во все посвящает».

— А как же моя подписка о неразглашении? — Сергей произнес это столь естественно простодушно, с такой растерянностью посмотрел на многоопытного царедворца, что тот хлопнул его по плечу, плеснул еще коньяка в рюмки и весело заверил:

— Во-первых, подписка — это что? Бу-маж-ка! Во-вторых, это будет частью, очень важной частью твоей замечательной службы. В-третьих…

— Лаврентий Павлович! Я бы со всей душой. — Сергей встал, вытянулся во фрунт. — Но все-таки надо посоветоваться с начальством.

— Ты… ты что мне тут целку из себя строишь?! — Берия тоже вскочил на ноги, побледнел — от злости. — Посоветоваться! С кем — с Лапшиным? Да я и тебя, и твоего Лапшина в лагерную пыль сотру! Только попробуй заикнись о нашем разговоре! Только попробуй…

Мелодично затренькал белый телефонный аппарат, одиноко стоявший на высокой этажерке. Продолжая с ненавистью смотреть на собеседника, Берия схватил трубку, почтительно произнес:

— Слушаю, Иосиф Виссарионович. У меня? Никого. Иду.

И, уже выходя через боковую дверь, добавил:

— Заруби на носу — нашего разговора не было.

Расправил под ремнем гимнастерку, напоказ пощупал — на месте ли кобура с пистолетом.

«Попал, как кур во щи! — думал Сергей, добираясь по Неглинке через Трубную к Самотеке. — Из огня да в полымя — от гуверовских ищеек в лапы Берии».

Лапшин принял его в бывшем кабинете Ходжаева.

— Я уж не знал, что и думать! — Улыбаясь, Федор обнял Сергея. — Пропал: дома нет, из ТАСС куда-то сгинул. В «Советской» тоже не объявлялся. — Он лукаво прищурился. — А у меня для тебя новость. На, читай, только что фельдъегерь доставил.

Сергей взял протянутый ему листок. Бланк Председателя Президиума Верховного Совета. Гриф «Совершенно секретно». Присвоить звание «Герой Советского Союза». Его фамилия, имя, отчество. Он вновь и вновь пробегал глазами краткий текст. Руки задрожали, буквы расплылись. Сергей медленно сел на пододвинутый стул.

— Такой короткий, — только и сказал он, кивнув на текст.

— Короткий-то короткий, да длиной в целую жизнь. Поздравляю. Жаль, эх, жаль, Аслан не дожил до этого. Как бы он за тебя порадовался, ведь это же он еще в марте тебя представил к Герою. Несколько раз уже с фронта интересовался, состоялся ли Указ.

В комнату заглянула Наталья Сергеевна, бессменный секретарь. «Вот почему она так сияла, когда увидела меня в приемной», — понял теперь Сергей. Лапшин кивнул, объявил: — Пойдем, ребята извелись, ждут тебя в столовой.

— В жизненном котле, — сказал он позже, — перемешаны взлеты и падения, смех и слезы, радость и горе. Вчера погиб любимый всеми нами генерал-лейтенант Аслан Ходжаев. И вчера же подписан Указ о присвоении звания Героя Советского Союза одному из членов нашей небольшой семьи.

Все выпили за помин души. И выпили за новорожденного Героя. «Дорогой, Федя, ты на сто процентов», — думал Сергей, принимая поздравления и одновременно вспоминая только что прошедшую встречу в Кремле.

К Ивану он приехал в половине восьмого. Расцеловался с Машей и Матрешей. Зажмурился, принюхавшись: «Пир горой!» И, еще не успев снять пальто, заслышал знакомый, звонко-раскатистый голос Хрущева.

— Вот он, явился не запылился! — воскликнул Никита, завидев Сергея. И, оттолкнувшись от голландки, о которую они грели с Иваном спины, пошел к нему через всю гостиную, широко раскинув руки.

— Давай-ка почеломкаемся, брат наш, затерявшийся в заморских палестинах!

Улыбающийся Иван ждал, пока разожмутся их долгие объятия, держа в руках полулитровый кубок, наполненный водкой.

— Ну, наконец-то все в сборе, — сказала Маша, внося большое дымящееся блюдо. — Ваня, — ставя блюдо на стол, с укоризной продолжала она, — ты хочешь, чтобы гость сразу очутился на полу?

— Ничего с ним с этого количества не будет, — возразил Никита. — Ты просто забыла, Машуня, какой Сергей великий питок. Такая доза для него — что слону дробина.

Маша покачала головой и объявила:

— Еда у нас самая что ни на есть пролетарская — картошечка, капуста, огурцы, яблоки моченые.

— Чем богаты, тем и рады, — вставил, словно извиняясь, Иван.

— А с барского стола — курица. Никита ее где-то в тайных закромах отловил, — засмеялась Маша.

— Вестимо где — в «кремлевке», на Грановского, — улыбнулся Сергей.

— Смотри-ка, помнит! — удивился Никита.

— Такое не забывается. — Сергей сделал выдох, отхлебнул половину, понюхал остаток с закрытыми глазами и еще двумя глотками допил кубок. Матреша поднесла тарелку моченых антоновок. Он с поклоном выбрал самое ядреное, весело захрумкал.

— Нет, никакая заграница не в состоянии отлучить нашенского мужика от его славянской сути.

— Суть в выпивке, Никита? — Маша ехидно усмехнулась.

— Э нет! Суть в неистребимой способности противостоять самой свирепой выпивке.

— Как там Кузьмич? — спросил Никита Матрешу, которая внесла тарелку с тушеной капустой.

— А че Кузьмич? — лукавство высветилось в каждой морщинке на ее лице. — Че ему сдеется? Мужик он справный. Дочку растить.

— Водку-то пьет?

— А коли поднесуть, то и пьеть. Се дни Маша четвертинку ему подарила. Ить праздник.

— Чего Лешки не видно? — спросил Сергей Ивана.

— Лешка теперь Алексей, — с гордостью ответила за мужа Маша. — Экстерном сдал за десятый класс и поступил в Военный институт иностранных языков Красной Армии. Месяц назад присягу принял. Слушатель!

— Да ну! — воскликнул Сергей. — ВИИЯ КА — достойное учебное заведение. Я знаю начальника — генерал Биязи. Опытный разведчик. И воспитатель классный. Какой же язык Алексей учит?

— Английский.

— Правильный выбор, — похвалил Никита. — В будущее смотрит. Нам специалисты с этим языком позарез нужны будут. Да… А мой Ленька… — Он отошел к дальнему окну, закрыл лицо ладонями.

В комнате повисла тяжелая тишина. Сергей посмотрел на Ивана, удивленно подняв брови, спросил одними глазами — что случилось с Леонидом? Иван тоже ответил глазами — потом расскажу. Сергей понимающе кивнул, спросил нарочито громко:

— Расскажи, как дела с Академией педнаук?

— Академия начинает обретать реальные контуры. Владимир Петрович Потемкин хотя и совмещает два весьма трудоемких поста — наркома просвещения и президента академии, успевает уделять достаточно времени рожденному в тяжелейшее военное время и не имеющему аналогов в мировой педагогической практике научному центру. Понятно, не хватает средств, людей, все приходится начинать с нуля. Но первопроходцам в любую эпоху и в любом деле ждать скорых оваций — мягко говоря, наивность. Но и радость открытий и свершений посещает именно их. — Иван наполнил рюмки, и Сергей уже намеревался предложить тост. Однако вернувшийся к столу Никита сказал:

— Без претензий на оригинальность предлагаю в качестве тоста девиз — «Через тернии к звездам»!

— Именно так говорили древние римляне, — поддержал его Иван. — «Per aspera ad astra».

— А Потемкин предложил тебе что-нибудь в академии? Идея ведь твоя. И не только голая идея, но и ее детальная разработка.

— Да разве в этом дело? Родина знает своих героев, — отмахнулся Иван.

— Все-таки, — возразил начальственно Никита. — Хочешь, я с ним поговорю? Разгоню потемки! Вы же, цуцики, не ведаете, как такие дела решаются в верхах.

— Этого вовсе не требуется, — поспешно возразил Иван. — Он ко мне очень по-доброму относится. Предложил должность вице-президента по организационно-хозяйственным делам, — я ведь не успел докторскую защитить, чтобы заниматься наукой. Разумеется, я отказался. Вот завершу монографию, тогда он обещал вернуться к вопросу о научной работе в академии.