Обсидиановый нож - Александр Мирер

— Так что переправлено восемь пар! Эту, ну, осмелился! — отрапортовал офицер. — Показать вашусмотрительности…

Он еще надеялся, бедолага, что перчатки окажутся настоящими. Его физиономия бесхитростно выражала все — и надежду, и ощущение вины — досмотр в ракете был его обязанностью. Но главной составляющей была подозрительность с некоторым оттенком мечтательности. «А что, если… — спрашивали его глаза. — А что, если эта пара — вот она — настоящий детектор, ваша предусмотрительность? А та, что на вас, — поддельная? И вы, мой уважаемый командор, не Великий вовсе, а подменыш?»

Сквозь пелену усталости Джал читал это ясно, как цветной график на экране. Очень хотелось сказать: «Жаль, паренек. Ты выглядел достойной личностью, а оказался холуем. Только рабам свойственно испытывать радость при чужом падении. «Падающего толкни». Переход от подобострастия к злорадству — вот истинное клеймо раба».

— Принес показать, говоришь? Ювелир — р… — Он стянул с руки перчатку, вторую. — Надевай…

Сулверш подскочил, натянул на командора перчатки, найденные в ракете. Детекторы лопнули с характерным шелковистым треском.

— Убедился? Запроси Сторожевой, что дал анализ.

— Так что рано, ваш — ш… Не долетели еще, — убитым голосом пробормотал Сулверш. — Вашусмотрительность, я подаю рапорт. Ну, об отставке…

— Не принимаю. Ты мне нужен, — отрезал командор Пути. — Ракету проверил? Топаем на Большой Сверкающий.

Он знал, что делает. Анализ в лаборатории Охраны выявит подложность детекторов, найденных Сулвершем. Раз так, перчатки самого командора настоящие. И командор настоящий, не подменыш. Сулверш окажется кругом виноватым. Это он проглядел посторонние предметы в личной ракете Джала. Он, начальник Охраны командора, прозевал заговор, а раз есть подложные перчатки, то есть и заговор. Наконец, он дважды осмелился заподозрить подмену, когда ее не было, и тем нанес своему принципалу тяжкое оскорбление.

В ракете господин Сулверш сидел тихо, как пойманный зверек. Перед стартом поднес ко рту таблетку «антиграва» — в ожидании обычных штучек с ручным управлением. Командор сказал:

— Спрячь. Пойдем на тросике.

«Тросиком» на пилотском жаргоне называлось автоматическое управление. Взлетели. Двигатели легонько перетолкнули ракету на большой эллипс, встречный с орбитой Сверкающего. Командор Пути тем временем отдыхал, вытянувшись в прохладном скафандре. Насладившись прохладой и невесомостью, обратился к офицеру:

— Сул! Говори без чинов. Я слушаю.

Сулверш, как улитка, потянул голову в шлем:

— Вашусмотрительность! Ну… я затрудняюсь.

Тогда Джал заговорил сам и разбил последние надежды начальника своей Охраны. Объяснил ему, что заговор против Великого Командора существует. Что приказ, данный Сулвершу Шефом — удвоить бдительность, — и вызван заговором, а обнаружил оный не кто иной, как господин Глор. Что парадные перчатки надеты Глором по просьбе командора, дабы чхаги принимали Глора за своего агента, которому поручено в ракете подменить особу Джала. Для чего в ракету и упрятана злоумышленниками кассета перчаток.

Круг лжи был замкнут. Большая ложь должна содержать элементы правды. Запутанный в ее сеть, начальник Охраны — единственный бдительный балог в окружении командора Пути — становится безопасен.

Остаток дороги командор отдыхал. Пошевелился только один раз — чтобы переложить катушку микрофильма, отснятого роботом, в нагрудный карман своего скафандра.

Большой Сверкающий

Космос медленно и неслышно вращался вокруг причала. Большой Сверкающий был самым старым из действующих спутников. Он состоял из двух баранок — торов, сложенных вместе. Спутники строили баранками еще в те времена, когда не было генераторов искусственной гравитации. Сила тяжести создавалась в них, как в «чертовом колесе» — спутник вращался вокруг оси баранки, и всех, находящихся внутри, прижимало к внешнему ободу. И до сих пор там не ставили гравитора, потому что будущие космонавты должны приучаться к тяжелой жизни и слабой силе тяжести. В спутнике помещалась Космическая Академия Начальник Академии ждал на причале.

— Опять пронюхал, пилотяга? — проворчал командор Пути.

— На том стоим, ваша предусмотрительность! Мы на официальность не смотрим. Разрешите сопровождать?

— Не разрешаю. Прикажи дать мне движок.

«Движком» пилоты и космические монтажники называли индивидуальный гравитор, размером с небольшой шкаф. В невесомости размеры не имеют особого значения. Пока двое курсантов заправляли движок жидкими газами, Джал задал начальнику Академии несколько пустых вопросов. Курсанты работали весело — командора Пути здесь любили. Ему было приятно смотреть на ловких пареньков. Он спросил:

— Ну, как делишки, чур — рбаны?

— Полный порядок, вашусмотрительность! — на «чурбанов» никто не обижался. Напротив, о командоре говорили так: «Назовет чурбаном — считай, пронесло. Простил».

Его предусмотрительность пристегнули к движку и выставили, как мебель, на край причала. Он поманил к себе начальника Академии:

— Через одну восемьдесят первую дадите боевую тревогу, господин Полный командор. Я буду наблюдать. Мое место не показывайте на экране. Связь отключите! — Джал оттолкнулся от причала и прыгнул в пустоту.

Он летел вниз лицом. Ночное полушарие планеты стояло перед ним, как вход в черный туннель. Планета занимала примерно седьмую часть видимой окружности. Звезды блестели по краям туманно — черного диска, окружали его огненной рамкой. Остальные скрывал шлем. Было неизвестно, продолжает ли он удаляться от спутника. Планета невозмутимо висела в венчике звезд. Плотная крыша облаков закрывала все огни, даже прожекторы космодромов. Планета выглядела как тысячу лет назад, когда ее населяли дикие шестиногие существа, предки теперешних балогов. Они стали разумными благодаря Пути. Пятьсот лет назад Десантники обнаружили эту планету, привели к ней большие корабли. Шестиногие твари стали разумными, медики устранили среднюю пару конечностей, мешавшую при работе. Вот как было. Диким шестиногам, пожалуй, не стоило сетовать на судьбу…

«Стоп! Ну — ка подумай», — приказал себе командор. В Космосе ему всегда хорошо думалось. На чем мы остановились?..

Медики, медики… Им удалось превратить лишние ноги в смигзы, но полностью разделаться с инстинктом семьи не удалось. Что — то сохранилось. Имя матери до сих нор входит в полное имя каждого балога. Забота о «своих Мыслящих» — почтенная традиция… «О непреклонность Пути! Почему я размышляю о чепухе?» — удивился командор, и вдруг его осенило. Госпожа Тачч! Для решительного разговора с нею не хватало важнейшей детали — понимания ее побуждений. Что привело ее к чхагам (если его подозрения справедливы)? Жадность? Конечно, нет… Пресловутая забота о «своих Мыслящих»? Вряд ли. Она бы давно освободила их законными путями. А что, если Железный Рог ее близкий родич? Это меняет дело. Его, свергнутого Великого, не освободишь законным образом… Ну держитесь, монтажница Тачч!