Исчисление ангелов - Грегори Киз
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бен пожелал ему благоденствия и процветания.
Он собрал все свое мужество, вздохнул и открыл дверь, поклонился монахине, встретившей его.
Лицо Ленки было таким же белым и таким же прекрасным, как и лилии у ее изголовья. В груди у Бена все сжалось, когда он приблизился к ее неподвижно лежавшему телу, он опустился на колени рядом с постелью, надеясь, что сердце у него в груди не разорвется от напряжения.
Очень осторожно, почти испуганно он коснулся щеки Ленки.
Она вздрогнула, и глаза ее открылись, но недоумение в них погасло сразу же, как только она увидела его лицо.
– Где это мы? – спросила она, водя по сторонам глазами.
– В монастыре, – ответил Бен. – Ты была не совсем здорова, и сестры ухаживали за тобой.
– Нездорова?
– Тебе в живот пуля попала.
– Правда? – Она приподнялась на локтях и поморщилась. Монахиня, стоявшая всего в нескольких футах поодаль, что-то довольно сурово воскликнула по-итальянски.
– Я буду жить?
– Конечно.
– А, тогда хорошо. А долго я спала?
– Почти два дня. – Бен сделал многозначительную паузу. – Мы победили.
– Хорошо. – Она немного нахмурилась. – А индеец?
– Красные Мокасины жив и здоров, – ответил Бен.
– Это хорошо. Я помню, как мы поднимались в небо на воздушном шаре…
Бен хрипло рассмеялся:
– Да, я тоже это помню, но я потом тебе обо всем этом расскажу. Они говорят, что ты еще слаба и мне нельзя у тебя долго задерживаться.
– Не сомневаюсь, кого другого я могла бы выдержать дольше, – ответила Ленка, и в глазах у нее заплясали чертики.
– Ну вот видишь, я тебя уже утомил.
– Да. Но ты правду сказал, я не умру?
– Не умрешь.
– Это хорошо. И Венеция спасена. И что ты теперь будешь делать, Бенджамин Франклин?
– Что теперь? – Он неловко замялся. – Ну, я вернусь домой, в Америку, в Бостон.
Она посмотрела на него, а он продолжал:
– Этот Старый Свет совсем не для меня. И так много нужно сделать, столько обдумать и со стольким разобраться. А здесь мне этого не дадут, здесь все время какая-нибудь новая война затевается. Мне сказали, что в Америке спокойно, ну, по крайней мере сейчас. И я им там нужен.
Она кивнула:
– Ну что ж, хорошо.
– Хорошо?
– Да. – Она зевнула. – Я устала, Бенджамин. Но мне нужно кое-что тебе сказать на ушко, ты наклонись.
– Говори. – Он склонил голову.
– Еще ближе, дурачок, – прошептала она.
Он склонился еще ниже, и ее губы коснулись его щеки, словно теплые лепестки, нежнее самых нежных лилий.
– А что я буду делать в Америке? – спросила она ласково.
Бен сглотнул подступивший к горлу комок и почувствовал, что он не совсем еще лишился дара речи.
– Думаю, – сказал он, – может, ты согласилась бы стать моей невестой.
– Ты так много думаешь… – заметила она.
Он очень осторожно поцеловал ее в губы. Они на самом деле оказались очень нежными, в этот момент монахиня совсем не нежно схватила его за волосы и оттащила от Ленки. Ленка уже ничего не видела, она снова погрузилась в сон, а губы ее так и застыли – сложенными для поцелуя.
Адриана кинулась к борту, стараясь стоять прямо и видеть – видеть. Но там ничего не было.
– Тебе нужно немного отдохнуть, – сказал Эркюль.
– Он жив, – с трудом выдавила Адриана. – Мой сын жив.
– Но ты же определила, что духи, которые его охраняли, погибли, – напомнил он ей осторожно.
– Я знаю. Они погибли, а он – нет. Скажи царю, что я должна продолжить поиски.
– Он… – Эркюль слегка коснулся ее плеча. – Он уже отдал приказ возвращаться в Санкт-Петербург. И мы уже летим туда.
– Тогда я останусь.
– Он тебя не отпустит.
– Но я спасла его флот. Он думает, что сможет меня остановить?
Эркюль замолчал.
– Креси сказала… – после долгой паузы начал он.
– Креси! – раненым зверем взвыла Адриана.
– Ты должна поговорить с ней.
– Не могу.
– Ты должна, – раздался сзади голос Креси. – Если ты хочешь снова его увидеть, ты должна. Его здесь нет, Адриана.
Адриана обернулась так резко, что ее изнуренное тело едва удержалось на ногах. И если бы Эркюль вовремя не подхватил ее, она бы вывалилась за борт.
– Ты выпустила его из рук! Ты позволила ему улететь!
Было видно, как Креси задрожала.
– Нет, я его не выпускала. Я крепко держала его. Я бы упала и разбилась, но его бы не выпустила из своих рук. Его отняли у меня, Адриана. Он был… – Из глаз Креси брызнули слезы. Она закусила губу, а затем продолжила, и голос ее дрожал: – Malfaiteurs… это они забрали его.
Адриана высвободилась из рук Эркюля и, пошатываясь, направилась к Креси.
– Зачем он им? – задыхалась она. – Куда они его унесли?
– Я не знаю. Я почувствовала их, когда они уже удалялись.
– Ты же была одной из них! – Она ударила Креси по лицу с такой силой, что у той остался на лице красный отпечаток. – Что ты хочешь сделать с моим сыном, Креси?
Адриана осознавала, что голос ее срывается на истерический вопль, и в то же самое время ей казалось, что голос принадлежит не ей, а доносится словно откуда-то издалека.
В глазах Креси отразилась боль, но она лишь тихо покачала головой в ответ. Адриана ударила ее еще раз, затем еще раз и еще, она уже била Креси кулаками, а та стояла и даже не защищалась. На губах у нее появилась кровь, и в красный цвет окрасились руки Адрианы. Она остановилась, рыдая, и упала на грудь Креси.
– Креси… – бормотала она.
Впервые они плакали вместе, обнявшись, чувствуя солоноватый вкус крови и слез.
Красные Мокасины стоял у борта «Скипетра» и наблюдал, как солнце медленно погружается в воду, и он почувствовал, что больше не боится ни Венеции, ни бездны.
– Да, хорошее это дело – домой возвращаться, – произнес стоявший рядом Таг.
– Да, хорошее, – поддакнул Красные Мокасины.
– Что делать там будешь? – спросил Таг.
– Вернусь к своему народу. Расскажу обо всем, что я увидел. – Он улыбнулся, глядя на огромного роста пирата. – Если хочешь, пойдем со мной. Посмотришь, какие красивые женщины у народа чоктау.
– Так я и не против, – сказал Таг.
– Ну и что же ты видел? – спросил подошедший Нейрн.
Красные Мокасины улыбнулся белому человеку.
– Даже и не знаю толком, – честно признался он. – Но я знаю одно: наши народы идут в будущее вместе, нравится нам это или нет, но это так. Я вижу, как тесно переплетены наши судьбы.
– Это правда?
Красные Мокасины кивнул:
– Я знаю, о чем вы подумали. Вы боитесь, что мой народ может сбросить вас назад в море. И время для этого самое подходящее. Кто пошлет войска защищать вас? Англия? Франция? Испания? Но я не верю, что такое может произойти.
Нейрн мрачно кивнул.
– Я буду делать все, чтобы этого не случилось, – продолжал Красные Мокасины.
– Почему?
– А это как в истории о колчане стрел. Одну стрелу очень легко переломить пополам. А колчан со стрелами нет. – Он устремил взор вдаль, к горизонту. – Если я не ошибаюсь, то нам потребуется каждая стрела в отдельности, чтобы достойно встретить то, что нас ожидает.
И словно в подтверждение его слов, в тени, которую он отбрасывал, зашевелилось что-то ужасное.
Бен в компании Карла и Роберта пил кофе в комнате, залитой солнечным светом и сладко пахнущей медом. Король разливал кофе левой рукой, правая, которой он во время боя схватил лезвие обнаженного меча, была забинтована.
– Ну, мой славный капитан Фриск, какие планы вас обуревают? – спросил Бен.
Карл пожал плечами.
– Я солдат, – бросил он. – И я поклялся никогда не отворачиваться от какой бы то ни было войны.
– Из этого следует, что вы последуете за русским царем в его заснеженную страну?
Карл поднял свою чашку.
– Я не отворачиваюсь от войны, но сейчас мне нужно немного отдохнуть. Я дал некоторые обещания Венеции, и я должен хранить верность своему слову.
– Вы останетесь здесь и будете править как король?
Карл резко, но весело засмеялся.
– В Венеции не будет никаких королей, – сказал он. – Король Венеции не нужен. Янычары правят посредством совета и не питают доверия к сильным одиночкам, и венецианцы от них по духу ничем не отличаются. Почти тысячелетие Венеция была республикой, таковой она, я думаю, и останется на века.
– Именно об этом я и говорил, ваше величество, – воскликнул Бен, – когда утверждал, что время королей миновало. Пришло время людям самим вершить свою судьбу.
– Да, и мы пообещали друг другу когда-нибудь вновь вернуться к этому разговору, не так ли? – сказал Карл. – Но я не хочу спорить с философом. Возможно, вы и правы. Но весь опыт моей жизни учит: человек не верит в себя. Это заставляет сильного принять на себя ответственность за судьбы народов, равно как и хулу за все деяния, что он творит на общее благо людей. И мало таких, кто готов к подобной ответственности. Вот почему люди предпочитают иметь над собой королей – даже таких сумасшедших, как я, – им нужно, чтобы кто-то принимал за них решения. Не короли должны измениться, Бенджамин, – сами люди.