Император - Георг Эберс

Представления трагедий и комедий были так богаты неожиданными эффектами — взрывами пламени, низвержением потоков и т.п. — и давали александрийским актерам случай выказать свое искусство так блистательно, что Адриан и его свита должны были признать: даже в Риме и в Афинах ни одно представление не выполнялось с таким совершенством.

Одна пьеса еврея Езекииля, писавшего при Птолемеях на греческом языке драмы, материалом для которых служила история его народа, обратила на себя особенное внимание императора151.

Во время этих празднеств префект Титиан мучился припадками застарелой одышки и при этом был по горло завален работой, однако же оказал архитектору Понтию деятельную помощь по разысканию скульптора Поллукса.

Оба они делали, что могли, но, хотя им и удалось найти Дориду и Эвфориона, они все-таки не нашли ни малейшего следа их исчезнувшего сына.

Папия, бывшего хозяина молодого художника, не было уже в городе. Адриан послал его в Рим для изготовления там кентавров и других фигур для императорской виллы в Тибуре152. Жена его, оставшаяся в Александрии, уверяла, что ничего не знает о Поллуксе, за исключением того, что он грубо отказался работать у ее мужа.

Товарищи несчастного по работам не могли сообщить о нем никаких сведений, так как никто из них не присутствовал при аресте. Папий был достаточно предусмотрителен для того, чтобы без свидетелей упрятать в надежное место человека, которого боялся.

Ни префект, ни архитектор не искали честного малого в тюрьмах, а если бы и искали, то едва ли бы нашли, так как он содержался в заключении не в самой Александрии. Городские тюрьмы были после празднеств переполнены, и потому Поллукса отвели в находившийся по соседству Каноп, где заключили в тюрьму и приговорили к наказанию. Поллукс откровенно сознался, что взял серебряный колчан и вел себя в высшей степени дерзко при обвинениях со стороны своего бывшего хозяина. Таким образом, он с самого начала произвел неблагоприятное впечатление на судью, который почитал Папия как человека богатого и пользовавшегося большим уважением.

Осужденному не дали сказать почти ни одной фразы в свою защиту, и ввиду тяжких обвинений его бывшего хозяина и его собственного признания над ним быстро был произнесен приговор.

Слушать сказки, которыми этот дерзкий мальчишка, забывший всякое должное уважение к своему учителю и благодетелю, вздумал угощать судей, значило бы терять время понапрасну. Два года размышлений, говорил блюститель закона, научат этого опасного молодца уважать чужую собственность и остерегаться преступлений против тех, кого он обязан благодарить и почитать.

В канопской тюрьме Поллукс проклинал свою судьбу и напрасно надеялся на помощь друзей. Последние наконец оставили бесполезные поиски и только при случае спрашивали о нем. Он вел себя сначала так вызывающе, что его подвергли более строгому заключению, от которого он не был освобожден и тогда, когда перестал буйствовать и стал проводить целые дни в безмолвных думах. Его сторож знал людей и мог сказать с уверенностью, что этот молодой вор, когда пройдут два года его заключения, выйдет из тюрьмы безвредным душевнобольным.

Титиан, Понтий, Бальбилла и даже Антиной пытались говорить о нем с императором, но все получили резкий отпор и узнали, что Адриан не забывает ни одного оскорбления своего артистического тщеславия.

Однако же он доказал также, что обладает твердой памятью о добре, которое ему кто-нибудь сделал. Когда ему однажды подали блюдо из капусты с маленькими колбасками, он улыбнулся, схватил свой кошелек, наполненный золотыми монетами, и приказал передать от своего имени Дориде, жене бывшего, уволенного от должности, привратника на Лохиаде.

Старая чета жила теперь в своем собственном домике по соседству с жилищем своей дочери Диотимы.

Старики не испытывали голода и крайней нужды, но с ними произошла большая перемена.

Глаза бедной Дориды не высыхали от слез и были воспалены. Она плакала, как только какое-нибудь слово, какой-нибудь предмет, какая-нибудь мысль напоминали ей о Поллуксе, ее любимце, ее гордости, ее надежде. И редко проходило полчаса, когда бы она не думала о нем.

Вскоре после смерти Керавна она отправилась навестить Селену. Вдова Анна не могла и не хотела допустить ее к больной, так как узнала от Марии, что Дорида — мать неверного возлюбленного подопечной.

При вторичном посещении Селена вела себя с Доридой сдержанно, боязливо и странно, и старуха принуждена была подумать, что девушка тяготится ее присутствием.

У Арсинои, о месте жительства которой Дорида узнала от дьякониссы, ее приняли еще хуже.

Она объявила, что она мать ваятеля Поллукса, но ей ответили, что ей нельзя говорить с Арсиноей и что ее просят раз и навсегда не возобновлять своих посещений.

После того как архитектор Понтий навестил ее и уговорил еще раз сделать попытку повидаться и поговорить в доме его сестры с Арсиноей, которая осталась верною своей привязанности к ее сыну, она встретилась там с самой Павлиной и получила от нее такой резкий отказ, что вернулась домой к своему мужу, оскорбленная до слез. Поэтому она ничего не возразила Эвфориону, когда он запретил ей когда-нибудь опять переступать порог этого христианского дома.

Подарок императора был ей приятен и пришелся очень кстати, так как Эвфорион, совсем потерявший голос и память вследствие волнения и горя, пережитых им в последние месяцы, был уволен из театрального хора и находил место среди певцов только при праздновании мистерий маленьких сект или при разучивании гимнов Гименею153 или похоронных заплачек, получая за это несколько драхм вознаграждения.

При этом старики должны были еще поддерживать и свою дочь, которой уже не мог больше помогать Поллукс, да и птицы, и грации, и кошка тоже хотели есть. Ни Эвфориону, ни Дориде не приходила в голову даже смутная мысль о возможности отделаться от этих животных.

Днем старуха была грустна; но ночь доставляла ей несколько хороших часов. Тогда надежда открывала перед ней прекрасные картины будущего и разные возможные и невозможные истории, возбуждавшие новую бодрость в ее сердце.

Как часто она видела Поллукса, возвратившегося из какого-нибудь далекого города, куда он, может быть, убежал, например из Рима или из Афин, великим человеком, украшенным лавровым венком и обладающим большими богатствами!

«Император, сохранивший еще обо мне добрую память, не может гневаться вечно, — думала она. — Может быть, он со временем отправит своих посланцев отыскать Поллукса и посредством больших заказов вознаградит его за то зло, которое причинил ему».

Что ее любимец жив, она не сомневалась и высказывала свою уверенность в этом каждый раз, как Эвфорион старался ей доказать, что он, должно быть, умер. Певец знал много историй о несчастных людях, которые были умерщвлены и никогда больше не появлялись. Но Дорида не поддавалась никаким убеждениям, продолжала надеяться и совсем сжилась с мыслью послать младшего сына, Тевкра, как только он окончит свое учение — следовательно, через несколько месяцев, — путешествовать, чтобы разыскивать пропавшего без вести брата.

Антиной, обожженные руки которого скоро зажили под заботливым попечением императора и который никогда не чувствовал дружбы ни к какому другому юноше, сожалел об исчезновении художника и все собирался посетить Дориду. Но он теперь неохотнее, чем когда-нибудь, разлучался с императором и служил ему так усердно, что Адриан не раз дружески упрекал его, говоря, что он слишком облегчает службу его рабов.

Когда же Антиною действительно выпадал свободный час, то он оставался только при намерении навестить родителей своего друга, так как у него между желанием и исполнением лежало большое расстояние, которое он никогда не переходил без особенно сильных побуждений.

Подобные побуждения приводили его в загородный дом, где все еще оставалась Селена.

Ему несколько раз удавалось пробраться в сад Павлины, но надежда быть замеченным Селеной и говорить с нею никак не могла осуществиться.

Каждый раз, когда он подходил к дому Анны, горбатая Мария загораживала ему дорогу, говорила о состоянии здоровья Селены и затем просила или приказывала уйти.

Она была постоянно вблизи больной, так как о ее матери заботилась теперь ее сестра и вдова Анна выпросила для нее позволение склеивать листы папируса дома.

Сама вдова не могла не ходить в мастерскую, так как ее должность надзирательницы делала ее присутствие в мастерской необходимым.

Вследствие этого Антиной ни разу не был принят Анной, его встречала и прогоняла только Мария.

Между красивым юношей и горбатой девушкой образовалась некоторая близость.

Когда Антиной приходил и она встречала его восклицанием: «Уже опять?» — он схватывал ее руку и убедительно просил хоть один раз исполнить его желание. Но она оставалась непреклонной, однако же никогда не отказывала ему с суровостью, а всегда улыбаясь и ласково уговаривая. Когда из-под паллия он доставал прекрасные, изысканные цветы и умолял ее отдать их Селене от имени ее друга на Лохиаде, Мария принимала подарок и обещала поместить его в комнате, но уверяла при этом, что ни для него, ни для Селены не будет полезно, если она будет знать, от кого этот букет.