Пешка королевы - Мария Николаевна Сакрытина

можно было назвать смелым: он был черного цвета. Пусть и обильно украшен серебряной вышивкой.

– О, император был настолько любезен, что поймал меня, – подхватила Шериада.

– И встряхнул, – добавил принц. – А из нее кинжалы посыпались. Штук десять. И все отравленные. Бедняга целый вечер потом на слабительном просидел.

– И шести клизмах, – хохотнула Шериада. – Пусть скажет спасибо, что я не прислала ему седьмую – с серной кислотой, в благодарность за кое-какие заслуги. Идем, Элвин, у нас с братом полно таких историй. Ты еще успеешь в них запутаться.

Впоследствии я слышал, что на моем месте мечтали оказаться многие. Вести под руку самую могущественную ведьму в мирах, когда остальные маги и демоны все как один сгибаются в поклонах – согласитесь, похоже на триумф.

Я запомнил только режущий глаза свет и дикую головную боль. Кто кого вел в тот момент – я Шериаду или она меня, – не знаю.

– Какое любопытное кольцо, – заметила она, когда заиграли первые аккорды музыки и мы встали друг перед другом, готовясь начать танец. – Не помню, чтобы я его тебе дарила.

– Ты подарила мне такое количество денег, госпожа, что я могу купить себе украшения сам, – я подал ей руку, и Шериада плавно положила на мою ладонь свою.

– С каких это пор тебе нравятся украшения?

Я изо всех сил пытался унять волнение и заставлял свой голос не дрожать. Удивительно, но мигрень помогала в этом. Я ни о чем, кроме нее, даже думать не мог.

– Они нравятся тебе, госпожа.

Она шагнула вперед, приложила ладонь левой руки к моей.

– Ты прав. Тебе очень идет.

Больше мы не разговаривали, но ее взгляд – слишком пристальный – царапал меня даже несмотря на туманившую разум боль, которая только усиливалась. Каждый шаг давался с трудом, мне тяжело было даже улыбаться.

Но я искренне восхитился потом Адель: в танце она была весьма искусна. Кажется, ей было приятно. Я о чем-то шутил с Сэвом, потом пытался разнять его и Криденса. Что-то говорил Нил – помню, он тоже так пристально смотрел на мое кольцо, что его взгляд меня смутил. Совпадение, конечно: откуда Нилу знать?

Потом, как и предсказывал Антоний, меня нашла Шериада. Если я прилагал усилия, чтобы казаться веселым, то королева даже не старалась: она выглядела откровенно уставшей. И повисла у меня на локте, улыбнувшись Адель.

– Элвин, уведи меня отсюда! Адель, я похищу твоего кавалера. Постараюсь ненадолго. Ты же не против?

Как будто мы могли возразить. Адель поклонилась, и к ней тут же прилип Сэв, который весь вечер ныл, что ему скучно, и вино наверняка отравили его братья, а Криденс вечно мелькает рядом. Не иначе как специально глаза мозолит!

– Идем наверх, – шепнула мне на ухо Шериада. Для этого ей пришлось встать на носочки. – Второй этаж, пятая дверь слева. Там гостиная с балконом. Я умру, если не окажусь сейчас на свежем воздухе!

– Может быть, лучше выйти в сад? Тебе плохо, госпожа?

– Безумно, – процедила она, улыбаясь кому-то из гостей, – но в саду полно лишних ушей. Идем, Элвин, или я упаду в обморок прямо здесь.

Я чувствовал себя похоже, но пытался держаться. С каждой минутой это давалось мне все сложнее.

В гостиной хотя бы было сумрачно и тихо. Балкон выходил на ту часть сада, которая принадлежала лично Шериаде, поэтому гостей там сейчас не было. Песня соловья – вот и все, что мы слышали.

Королева взглядом зажгла светильник и упала в кресло.

– Боги, как же я ненавижу балы!

Я покосился налево, где на столике стоял серебряный поднос с хрустальным кувшином и двумя кубками. Хорошо бы там было вино… Но только бы она не заставила меня тоже пить!

Повернувшись, я поймал внимательный взгляд королевы и торопливо повернулся к окну. Там сверкали солнечными сердцевинами альвийские розы. Говорю же, они здесь повсюду!

– Я забыла, что ты тоже не в восторге от балов, – сказала королева. – Иди сюда, Элвин. Наклонись.

Наклониться? Для чего? Я вдруг вспомнил слова Криденса о том, что все маги принадлежат Повелительнице. Вместе с еще оставшимися у меня привычками спутника это неизбежно натолкнуло меня на мысль: Шериада ждет поцелуя. И следом: «Какое счастье, в этой комнате нет кровати!» Но потом мой взгляд упал на диван у дальней стены. Шериада говорила, что не любит насилие, и у волшебников это не принято. Но она – королева, а я – бывший спутник. Как и на Острове, здесь все давным-давно уложили нас в постель. Как может волшебник, тем более из Средних миров, не желать саму королеву?

Зная, что это в последний раз, я бы согласился. Но боже, как не хотел!

– Элвин, – Шериада улыбнулась. – Какие-то вещи не меняются, да? Я просто хочу поговорить, ничего больше, – потом потянулась и поцеловала мой лоб. И тут же отстранилась. – Сейчас мигрень пройдет. Налей, пожалуйста, вина. И там шахматы слева от тебя. Ты не против?

Мигрень не прошла окончательно. Она словно затаилась, но я смог думать, сумел сосредоточиться.

Шериада следила за тем, как я расставляю на доске фигуры.

– Брат хвалил тебя, говорил, ты искушенный игрок. А мне так лучше думается. Знаешь, меня научил играть Руадан. Это лионская игра, в Нуклий ее принесли демоны. Прошлый Повелитель ее не любил. А я привыкла играть и думать. С Руаданом всегда была за черных, так что возьми себе белых, пожалуйста.

Я поставил перед ней кубок.

– Конечно, госпожа.

И вот пешки встретились. Потом кони. Шериада почти не смотрела на доску – только на меня. И пока не прикасалась к вину.

Я рассеянно покрутил кольцо на пальце и скормил королеве слона. Шериада улыбнулась и вдруг сказала:

– Мой брат недавно рассказал мне одну любопытную вещь. Хочешь, поделюсь?

– Как пожелаете.

– Я практически в точности повторяю с тобой все, что когда-то делал мой наставник.

Я постарался сосредоточиться на игре.

– Госпожа, я не понимаю.

– Я не хотела быть сильной или даже свободной, как ты, – она задумчиво посмотрела на доску. – Мне было одиннадцать. Я хотела, чтобы вернулся мой старший брат и забрал меня. Но он не возвращался. А потом мне сказали, что я никогда больше его не увижу. Что я его убила, – она поймала мой взгляд и пожала плечами. – Лгали, конечно. Меня начали учить – поверь, с тобой я была мягка. Я помню каково это – когда твоя магия запечатана. Когда у тебя ничего не получается. Когда всем, кто тебе дорог, угрожают. Я делала это с тобой, потому что другого не знаю,