Крылья холопа - Григорий Климов

По небу ползет серая пелена. От земли тянет запахом сырости. Птичка вспархивает и улетает. Осиротело качается сухая ветка, где сидела птичка. "Мы с тобой наверху", - тихо говорю я. - "Этого нельзя забывать, но этого нельзя и переоценивать. Наше пребывание наверху только тогда имеет смысл, когда мы не забываем этого. Мне кажется, что твой отец забыл об этом. Этого я боялся и в тебе..." Шорохи осеннего леса стелятся по лесной поляне. Я смотрю на босые ноги Жени, на ее крестьянский платочек, на лукошко, стоящее рядом на земле. Девушка держит в руках сорванную по дороге кисть рябины. "Я был бы бесконечно счастлив, если бы ты была только внучкой твоего деда и жила в этой избе", - говорю я. Женя плотнее прижимается ко мне, как-будто ей холодно. По мшистому пню, устало перебирая лапками, ползет муравей. "...Тогда-бы я знал, что ты моя", - шепчу я на ухо Жене. "Знаешь, я сейчас с тоской вспоминаю наши первые дни. Когда ты была для меня просто Женей - очаровательной девушкой и подругой солдата. Помнишь, как я стучал в твои двери? В измятой шинели, с фронтовой дороги... Я каждый раз гордился тобой, маленькой солдатской женой..." Муравей ползает по круглому срезу пня, не находя выхода. Он доползает до края, удивленно смотрит вниз, в открывающуюся перед ним бездну. "Гриша, скажи мне теперь все откровенно", - девушка, прислонившаяся спиной к мшистому пню, мало чем напоминает былую задорную и беззаботную Женю. Она говорит тихо и серьезно. В ее голосе нет ни обвинения, ни просьбы. "Ты вернулся из Берлина, совсем другой. Тебя как будто подменили изнутри. И все время ты отмалчиваешься. Я чувствую - тебя угнетает что-то. Что это?" "Мне печально, Женя, что наша дружба так и останется только дружбой..." "Что тебе мешает?" "Когда я впервые познакомился с твоим отцом, я гордился им. Тогда он был для меня первым солдатом..." "А теперь..?" - Женя смотрит мне в глаза странным взглядом. Я не отвечаю прямо на вопрос. Я еще сам не могу понять этого, я это только чувствую. "Оставить твою среду и быть только моей -этого я не могу требовать от тебя", - тихо говорю я. - "Мне-же включиться в твою среду - это означает гибель для нас всех". "Так значит на пути мой отец?!" - со странным спокойствием произносит девушка. Слова звучат, как ответ собственным мыслям. Я молчу и тихо глажу хрупкие плечи. Трепещут листья берез Безмолвно нависло пасмурное небо. Бесцельно ползет муравей по пню. "Не бойся, Гриша. Я сама догадывалась об этом", - в голосе Жени слышится усталость. - "Только я тебе одно хочу сказать - между нами стоит не отец. Между нами встало то-же, что уже давно стоит между мной и отцом. Я только женщина и дочь. Я чувствую это по-другому". Она молчит некоторое время, потом тихо добавляет: "Я когда-то уже говорила тебе, что я - сирота..." Девушка в крестьянском платочке подносит ветку рябины к лицу и ласкается щекой о холодные грозди. Воздух пронизывает свежесть приближающейся осени. Мы молча стоим среди лесной поляны, забыв зачем мы сюда пришли. "Так ты уже твердо решил это?" - спрашивает, наконец, Женя. Я только беспомощно пожимаю плечами и смотрю на муравья. "А если я брошу все - и уеду к тебе в Берлин?" "Мое положение там слишком неуверенно. Я не могу рисковать твоим будущим..." Женя взабытье играет оранжевой кистью ягод. Ее глаза устремлены куда-то в даль поверх моего плеча. "Я никогда не забуду тебя, моя девочка..." - говорю я и не знаю кого я хочу утешить - ее или себя. Сердце еще раз, как когда-то давно-давно, захлестывает безвыходная волна солдатской разлуки, грусти и нежности. Но на этот раз тело девушки не трепещет и не ласкает меня, как в былые дни. Оно безжизненно и холодно. "Не сердись на меня..." - прошу я. - Мне самому очень тяжело. Очень..." Девушка в крестьянском платочке поднимает голову. Пустота в ее глазах медленно уходит, уступая место безудержному зову жизни. "Если так должно быть..." шепчет она. "Маленькая солдатская жена не будет плакать", - улыбаются сквозь слезы глаза Жени. Она положила руки на мои плечи и откачнулась назад, как-будто рассматривая меня в первый раз. Затем горячий поцелуй до боли ожигает наши губы. Тихо шелестели листья берез и угрюмо молчал мшистый пень, глядя на девушку в крестьянском платочке и мужчину в непривычном для леса костюме. "Откуда они пришли сюда, эти двое?" - шептали любопытные березы. "Куда они идут?!" - вздохнул в ответ седой пень. Пробыв две недели в Москве, я неожиданно почувствовал щемящую пустоту и тревожное беспокойство. Я с нетерпением ожидал, когда я смогу закончить свои дела в Энергетическом Институте, которые я, воспользовавшись пребыванием в Москве, решил привести в порядок. Все это время меня не оставляло чувство человека, опаздывающего на поезд. Андрей Ковтун уехал из Москвы уже раньше. В течение нескольких дней после встречи с Галиной он бродил как в трансе, совершенно не реагируя на окружающее. С большим трудом мне удалось уговорить его взять билет в Сочи и использовать отпуск для санаторного лечения. Даже при прощании на вокзале он не улыбнулся и, пожимая мне руку, смотрел куда-то в сторону. Вскоре после нашей поездки с Женей в деревню я поймал себя на мысли каким образом можно переслать по назначению подарки, которые я привез с собой из Берлина. Меня пугала перспектива ехать из Москвы дальше, видеть и слышать больше, переживать крушение всех надежд еще глубже. Когда я уезжал из Берлина в отпуск на родину, я не ощущал необходимости отдохнуть. Теперь-же, побыв в Москве, я почувствовал смертельную усталость и острую потребность в отдыхе. Однажды утром в конце третьей недели, не дожидаясь когда истечет срок моего шестинедельного отпуска, я торопливо собрал в чемоданчик свои немногочисленные вещи и сел в троллейбус, идущий К Центральному Аэродрому. Уже раньше я узнал по телефону, что в самолетах СВА, летящих из Москвы в Берлин, всегда есть свободные места. Как год тому назад стоял я в управлении Аэропорта, внося свое имя в регистрационный список пассажиров. С щемящим сердцем я вошел в телефонную кабину и набрал номер Жени. Когда в трубке отозвался знакомый голос, я сказал: "Женя, я звоню с аэродрома. Меня спешно отзывают назад в Берлин". "Ты лжешь", - услышал я голос в трубке. - "Но я не сержусь на тебя... Жаль только, что ты не поцеловал меня на дорогу..." Я хотел сказать что-то, но Женя уже повесила трубку. Через полчаса самолет поднялся на воздух. На этот раз пилот не делал прощального круга над Москвой. На этот раз я не смотрел в окно. Я не радовался тому, что ожидало меня впереди. Я старался не думать о том, что оставалось позади.

Глава 15. ЭМИССАРЫ МАРШАЛА

1. Итак я бежал из Москвы в Берлин. Когда за мной закрылась дверь моей квартиры в Карлсхорсте, я сел за стол и с тоской посмотрел на календарь. До окончания отпуска оставалось еще две недели. Что делать? Явиться досрочно на работу? К чему! Одни сочтут меня за сумасшедшего, другие за карьериста. Пойти навестить друзей? Будет слишком много вопросов, на которые у меня нет никакого желания отвечать. Я торопился покинуть Москву, а куда и зачем - неизвестно. Я решил просто отдохнуть и несколько дней подряд, переодевшись в гражданский костюм, ездил на пляж. Я специально выискивал места, где было скопление людей, и молча лежал на песке, наблюдая за бурлящей кругом жизнью чужого, беззаботного мира. Сначала я находил в этом странное удовлетворение. Как-будто эта бесцельная суетня успокаивала меня. Затем мне стало до-смерти скучно изо дня в день видеть те-же свертки с бутербродами и те-же детские игры взрослых людей. На десять дней раньше положенного срока я явился к начальнику Управления Промышленности и отрапортовал о своем возвращении и желании приступить к исполнению служебных обязанностей. Лицо Александрова выразило приятное удивление. "Ну, как отдыхалось в Москве?" - спросил он. "Очень хорошо", - ответил я. "Ваше возвращение как нельзя более кстати", - перешел Александров к делу. "Больше половины сотрудников сейчас в отпуску, а Главноначальствующий поручил нам спешную и ответственную работу. Нужно собрать для Москвы материал против демонтажников". В течение получаса Александров объясняет мне натянутое положение, создавшееся между Управлением Репараций СВА и Особым Комитетом по Демонтажу при Совете Министров СССР. Для того, чтобы отстоять перед Москвой точку зрения СВА, необходимо собрать по возможности больше обвинительного материала о работе Особого Комитета в Германии. С этой целью Управление Промышленности должно выделить в распоряжение Главноначальствующего специальную комиссию в составе нескольких инженеров, официальной задачей которых будет координирование работы СВА и Особого Комитета, а неофициальной задачей - сбор компрометирующего материала о деятельности демонтажников. Работа комиссии должна протекать почти в беспрерывных командировках по крупнейшим промышленным предприятиям Советской зоны Германии. "Если Вы согласны, то я предложу Вашу кандидатуру в состав комиссии", заканчивает Александров. - "Тем более, что Вы знаете немецкий язык, а там будет необходимость тесного контакта с немецкими директорами предприятий". Работа в беспрерывных командировках и непосредственно на предприятиях. Последующие недели, может быть месяца, я буду свободен и от Москвы и от Карлсхорста! Это было самое благоприятное, чего я только мог желать в данное время. Я с готовностью согласился на предложение Александрова. На следующий день я был включен в состав координационной комиссии, работающей непосредственно в аппарате Главноначальствующего. Советский гражданин сбежавший из Москвы, советский офицер не находящий себе места в Карлсхорсте - и одновременно эмиссар Главноначальствующего СВА, работающий для Москвы. Случайное совпадение? Нет! Скорее всего закономерность. Просто-напросто в советском аппарате прибавился еще один механизм, работающий на холостом ходу. Духовная жизнь приведена к нулевому знаменателю. Это - внутри. А снаружи образцовый советский человек, автоматически выполняющий свои обязанности. Золотые погоны и внешние функции стали не проявлением содержания этого механизма, а средством борьбы за жизнь в данных условиях среды. Еще в одном советском человеке пришел к завершению тот болезненный процесс, который уже проделали тысячи и миллионы других советских людей. 2. Серый БМВ разрезает носом холодный осенний воздух. Монотонно шуршит под колесами бетон автострады. По голому полю недалеко от автострады перелетает стайка куропаток. "Давай стрельнем?" - спрашивает майор Дубов и тянется за двустволкой, засунутой за спинку сидения. "Брось", - отвечаю я. - "Все равно кому-нибудь отдавать придется". "Очень хорошо", - смеется майор. - "Развяжем язык кому надо. Василий Иванович к бою!" Наш шофер - пожилой демобилизованный солдат. Он опускает стекло бокового окна. Серый БМВ, как огромная ящерица, сползает с автострады. Объем черепной коробки у куропаток невелик - они не подпускают идущего человека, но в машине их дави хоть колесами. Карлсхорст остался где-то позади. В кармане мандат за подписью маршала Соколовского: "... в провинцию Тюрингия для выполнения спецзадания Главноначальствующего Советской Военной Администрацией в Германии". Этого достаточно, чтобы открыть нам все двери в Тюрингии. Если кому этого будет мало, то на отдельном листе - Полномочное Задание: "... для проверки выполнения приказа СВАГ №... и Распоряжения Совета Министров СССР от..." Эти громкие формулировки предназначены главным образом для уполномоченного Особого Комитета по Демонтажу и советского директора на заводах Цейсс в Иене генерала Добровольского. Хотя Добровольский и сугубо гражданский человек, бывший до этого директором одного из оптических заводов в СССР, и кроме того принадлежит к проблематичному племени "демонтажников", он пользуется авторитетом, т.к. имеет сильные позиции в Москве. Несмотря на категорический приказ маршала Соколовского, обязывающий всех демонтажников снять шинели и переодеться в гражданское, Добровольский делает вид, что ему об этом приказе ничего не известно. При встречах Добровольского с Соколовским, последний, не обращая внимания на генеральские погоны Добровольского, всегда дружелюбно-иронически обращается к нему по имени и отчеству, вопреки требуемому уставом обращению к военным по званию. Кроме своей детской привязанности к генеральским погонам Добровольский славится своим крутым нравом. Бывали случаи, когда он запросто спускал всякого рода контролеров вниз по лестнице или вообще не пускал их на территорию Цейсса. При этом он вежливо добавлял: "Если не нравится - жалуйтесь в Москву". Но для того, чтобы жаловаться, нужно иметь материал, а до Цейсса не доберешься иначе, как через Добровольского. Если, у СВА есть внутренние враги или противники в Германии, то в первую очередь это относится к людям и организациям, известным под сводным именем "демонтажники". Начальник Управления по Репарациям и Поставкам СВА - генерал Зорин, после тщетных попыток координировать свою деятельность с демонтажниками, в отчаянии поставил крест на всякую возможность кооперации и все переговоры с людьми, подчас находившимися в пяти минутах езды от Карлсхорста, вел через Москву в форме жалоб, требований и рапортов о дефиците плана репараций за счет деятельности демонтажников. Те же только посмеивались и продолжали рыскать по Германии в поисках того, на что СВА еще не успел наложить секвестр. Но и секвестр СВА мало помогал. Демонтажники быстро связывались с Москвой и оттуда обычно приходил приказ о передаче объекта в распоряжение демонтажников. Добровольского генерал Зорин видеть не мог и его посещения принимал как личное оскорбление. В основные обязанности Экономического Отдела СВА входит обеспечение поставок по репарациям и обеспечение работы немецкой промышленности в соответствии с установленным для Германии по Потсдамскому Договору мирным экономическим потенциалом. Уже согласование этих двух пунктов, принимая во внимание размер репарационных планов, представляет собой, мягко говоря, некоторые трудности. Тут же вмешивается еще третья сила - демонтажники. Сила для нас стихийная, поскольку она подчинена не СВА, а непосредственно Москве. Работа демонтажных организаций направляется Особым Комитетом по Демонтажу при Совете Министров СССР, т. е. самим Советом Министров, а также непосредственно заинтересованными Министерствами. Политика довольно умная. Это своего рода социалистическое соревнование - два дяди взапуски доят одну и ту же корову. Один дядя работает как браконьер - набрал как можно больше и ушел восвояси. Это демонтажники. Со второго же дяди и молоко требуют и полумертвая корова у него на шее останется, которую еще долго доить придется. Это мы, т.е. СВА. Что бы ни было с коровой и обоими дядями, а хозяин молоко до капельки получит. В первые дни, когда Красная Армия переступила границу Германии, работа по сбору и учету трофеев возлагалась на армейские трофейные бригады. В их обязанности входил также и демонтаж промышленного оборудования. Вскоре стало ясно, что трофейные бригады не в состоянии справиться с огромным объемом работ. Тогда-то и появилось на свет беспокойное племя демонтажников. В начальной стадии это было в значительной мере стихийное явление, объединенное затем в своей деятельности Особым Комитетом по Демонтажу. Каждый Наркомат, Главные Управления Наркоматов, даже отдельные заводы посылали в Германию свои демонтажные бригады. Демонтаж стал модой. Дошло до того, что даже Всесоюзная Библиотека им. Ленина в Москве послала своих книгонош демонтировать Гёте и Шиллера, а московский стадион "Динамо" спешно командировал свою футбольную команду в Германию на поиски подходящего для демонтажа плавательного, бассейна. Погоны и звания демонтажникам нацепляли исходя из следующих соображений: техник - лейтенант, инженер - майор, директор - полковник, ведущий работник Наркомата генерал. Силы, породившие демонтажников, недолго ломали себе голову над этой проблемой. Зато тем больше хлопот было для СВА, когда приходилось иметь дело с этими кустарными офицерами. Со временем они вошли во вкус обладания погонами и стоило большого труда демонтировать у них эти украшения. Перед носом нашего БМВ расстилается бетонная лента автострады. Для нас, инженеров Главного Штаба СВА, командировки в провинцию - всегда желанное задание. Здесь за несколько дней можно почерпнуть массу нового и ценного с нашей профессиональной точки зрения материала. Мы роемся в потрохах германской промышленности, как хирург на секционном столе. Потроха у пациента в достаточной мере вывернуты наружу. Жаль только, что когда-то цветущий здоровьем пациент на наших глазах прощается с жизнью. Мы переливаем кровь другому пациенту. Иногда у нас возникает печальный вопрос: достоин ли второй пациент этой операции? Для беспристрастного хирурга-инженера этот вопрос временами становится мучительным. Но мы не должны думать об этом. Мы прежде всего - советские офицеры. Майор Дубов послан в эту командировку, как специалист по оптике и точной механике. Его присутствие имеет некоторые побочные положительные стороны. Он еще со студенческой скамьи лично знаком с Добровольским. Пока он будет заговаривать ему зубы воспоминаниями, я без помех буду копать яму нашему врагу-конкуренту №1.