Исследование истории. Том I: Возникновение, рост и распад цивилизаций. - Арнольд Джозеф Тойнби

Именно в Англии (по причинам, к которым мы еще вернемся в другом месте) эти методы урегулирования имели наибольший успех. Соответственно, англичане стали первопроходцами, или творческим меньшинством, в следующей главе западной истории, как итальянцы были в главе предыдущей. При ловких, национально мыслящих Тюдорах монархия начала развиваться в деспотию, но при злополучных Стюартах парламент возвысился до уровня короны и, наконец, вырвался вперед. Однако даже здесь это урегулирование не обошлось без двух революций, которые, тем не менее, в сравнении с большинством революций, проводились умеренно и сдержанно. Во Франции тенденция к деспотизму продолжалась гораздо дольше и зашла гораздо дальше. Результатом явилась гораздо более жестокая революция, возвестившая о начале периода политической нестабильности, конец которого еще не виден до сих пор. В Испании и Германии тенденция к деспотизму продолжалась вплоть до наших дней, и встречные демократические движения, тем самым чрезмерно долго задерживавшиеся, оказались вовлечены во все те сложности, которые были обрисованы в предыдущих разделах данной главы.

Воздействие солоновской революции на эллинские города-государства

Эффективность итальянской политической системы, оказавшей свое воздействие на трансальпийские страны западного мира в переходный период от второй к третьей главе западной истории, имеет свой аналог в эллинской истории в той экономической эффективности, которой достигли отдельные государства эллинского мира в VII—VI вв. до н. э. под давлением мальтузианской проблемы. Эта новая экономическая эффективность не ограничивалась Афинами и происходившими от них другими государствами, но, широко распространяясь за их пределы, оказывала воздействие как на внутреннюю, так и на международную политику всего эллинского космоса городов-государств.

Мы уже описали ту экономическую отправную точку, которую можно назвать солоновской революцией[582]. В сущности, это был переход от натурального хозяйства к товарно-денежному, сопровождавшийся развитием торговли и промышленности. Подобное решение экономической проблемы, связанной с перенаселенностью, вызвало к жизни две новые политические проблемы. С одной стороны, экономическая революция привела к появлению новых классов общества: городских торгово-промышленных рабочих, ремесленников и моряков, — для которых пришлось найти место в политической системе. С другой стороны, прежняя изоляция одного города-государства от другого уступила место экономической взаимозависимости. А когда однажды множество городов-государств стали экономически взаимозависимыми, то с этого времени было уже невозможно оставаться без опасности в первоначальном состоянии политической изоляции. Первая из названных проблем имеет сходство с той, которую викторианская Англия решала при помощи ряда парламентских законопроектов. Вторая похожа на ту, которую она надеялась решить благодаря фритредерскому движению. Мы рассмотрим эти проблемы отдельно, в предварительно обговоренном порядке.

Во внутренней политической жизни эллинских городов-государств предоставление избирательных прав новым классам повлекло за собой радикальные перемены в базисе политического союза. Традиционный родовой базис надо было заменить новым правом, основанным на собственности. В Афинах этот переход прошел эффективно и по большей части гладко — в ряду конституционных усовершенствований между веком Солона и веком Перикла. Сравнительная гладкость и эффективность этого перехода доказывается незначительностью той роли, которую играли тираны в афинской истории. Основным правилом конституционной истории этих городов-государств было то, что когда процесс следования по стопам общин-первопроходцев чрезмерно задерживался, за этим следовало состояние stasis’а[583] (революционной классовой борьбы), которое могло быть улажено только появлением «тирана» или, говоря на нашем современном жаргоне, заимствованном из Рима, появлением диктатора. В Афинах, как и в других местах, диктатура оказалась необходимой стадией в процессе урегулирования, однако здесь тирания Писистрата и его сыновей[584] была не более чем краткой интермедией между реформами Солона и Клисфена[585].

В других греческих городах-государствах процесс урегулирования проходил гораздо менее гармонично. Коринф испытал на себе продолжительную, а Сиракузы — неоднократно возобновлявшуюся диктатуру. Жестокость stasis’а на Керкире обессмертил на страницах своей «Истории» Фукидид.

В заключение мы можем взять случай Рима, негреческой общины, которая была вовлечена в эллинский мир в результате географической экспансии эллинской цивилизации в течение 725-525 гг. до н. э. Лишь после своего культурного обращения Рим вступил на путь экономического и политического развития, который был обычным путем для эллинских и эллинизированных городов-государств. В результате в этой главе [истории] Рим прошел все стадии за промежуток времени примерно в 150 лет после соответствующей даты в истории Афин. За данный промежуток времени Рим поплатился наказанием в виде резкого и бедственного stasis’а между патрицианскими сторонниками монополии власти по праву рождения и плебейскими претендентами на власть по праву богатства и численности[586]. Этот римский stasis, продолжавшийся с V по III в. до н. э., тянулся так долго, что плебс несколько раз откалывался от народа, совершая настоящий, географический уход и надолго учреждая плебейское антигосударство — полностью со всеми его институтами, собраниями и должностными лицами — внутри законной Республики. Лишь благодаря внешнему давлению римскому искусству государственного управления удалось в 287 г. до н. э. справиться с этим конституционным извращением, приведя государство и антигосударство в действующее политическое единство. После последовавших 150 лет победоносного империализма временный характер урегулирования 287 г. до н. э. быстро открылся. Необожженная амальгама патрицианских и плебейских институтов, которые были приняты римлянами в качестве их обветшалой конституции, оказалась настолько негодным политическим инструментом для достижения нового социального урегулирования, что интенсивная и бесплодная деятельность Гракхов открыла следующий тур stasis’а (131-31 гг. до н. э.), еще хуже первого. Насей раз, после столетия самоистязаний, Римская республика подчинилась долговременной диктатуре. А поскольку к этому времени римские армии завершили завоевание эллинского мира, римские тирании Августа и его преемников мимоходом создали для эллинского общества его универсальное государство.

Упорная неспособность римлян справиться со своими внутренними проблемами представляет собой резкую противоположность их непревзойденному умению совершать, поддерживать и организовывать свои внешние завоевания. Следует отметить, что афиняне, которые не имели себе равных в деле изгнания stasis’а из своей внутренней политики, замечательным образом не сумели создать в V в. до н. э. уже тогда крайне необходимый международный порядок, который римлянам удалось кое-как установить лишь 400 лет спустя.

Эта международная задача, с которой не справились афиняне, была второй из двух проблем урегулирования, поставленных солоновской революцией. Препятствием на пути создания международной политической безопасности, требовавшейся для эллинской международной торговли, явился унаследованный политический институт полисной независимости. С начала V в. до н. э. вся эллинская политическая история — это история попыток преодоления независимости полиса и того сопротивления, которое эти попытки вызывали. Еще до конца V в. до н. э. упорство сопротивления этим попыткам привело эллинскую цивилизацию к надлому. Хотя эта проблема была наконец решена Римом, это не было сделано вовремя, чтобы предотвратить эллинское общество от распада и окончательного развала. Идеальное решение проблемы можно было найти в неизменном ограничении независимости городов-государств на основе добровольного соглашения между ними. К несчастью, наиболее выдающейся из подобных попыток, Делосскому союзу[587], созданному Афинами и их эгейскими союзниками в ходе победоносного контрнаступления на персов, был нанесен ущерб навязыванием прежней эллинской традиции гегемонии — эксплуатации членов принудительного союза его лидером. Делосский союз стал Афинской империей, а Афинская империя вызвала Пелопоннесскую войну. Четыреста лет спустя Рим преуспел там, где Афины потерпели неудачу. Однако бич, которым афинский империализм наказывал свой маленький мир, оказался скорпионами[588], которыми римский империализм наказывал гораздо более пространные эллинское и эллинизированное общества в течение двух столетий, последовавших за войной с Ганнибалом и предшествовавших установлению мира при Августе.