Слышанное. Виденное. Передуманное. Пережитое - Николай Варенцов

Павел Петрович прежде всего отремонтировал большой дом, где жил Малютин, пристроил во втором этаже зимний сад, с насаждением чудных тропических пальм, с клумбами цветов, с извилистыми садовыми дорожками, со стоящими на них камышовыми скамейками и столиками. В саду было приятно посидеть после сытного обеда, с сигарой, вдыхая запах гиацинтов, нарциссов и других цветов. Была при доме своя электрическая станция, освещающая все большое владение с конюшнями и другими хозяйственными постройками.

Павел Петрович счел нужным отпраздновать свое новоселье хорошим обедом, с хорошими винами, для лиц, имеющих с товариществом большие дела; приглашенных было что-то около двадцати пяти человек, с небольшим количеством некоторых родственников, причем настоящий хозяин, сын Павла Петровича, отсутствовал.

Этот обед у меня остался в памяти из-за того, что после окончания его началась картежная игра в «железную дорогу», и мне пришлось играть в эту игру в первый раз, с плачевным для меня результатом. Первоначальная ставка была обусловлена в 25 рублей. Когда очередь метания наконец дошла до меня, я поставил 25 рублей, взял банк, получилось в банке 50 рублей, опять взял банк, образовалось 100 рублей, потом 200 рублей. Мне показалось, что эта сумма вполне достаточна для меня: за 25 рублей получить 175 рублей, я закончил. Моментально мой сосед Александр Семенович Бер купил за 200, и игра продолжалась, пока в банке не накопилось 3200 рублей. Тогда он предложил желающим у него купить. Михаил Михайлович Бочаров купил и внес 3200 рублей и выиграл на них столько же. Больше желающих перекупить не оказалось. Карты перешли в очередные руки, со ставкой 25 рублей, и банк был бит. Я увидел, что сделал ошибку — рано продал банк; раззадоренный, начал играть и в результате проиграл 1000 рублей.

Я послал на новоселье Павлу Петровичу чудный туркменский ковер, сработанный для меня по заказу в Мерве. Три ковра работались три года, по особому старанию некоторых влиятельных туземцев услужить мне, а без их содействия мне бы не пришлось их иметь, так как для работы требовалась переделка станков, согласно моему желанию иметь ковры квадратной формы.

Вскоре после этого новоселья я услыхал, что старичок Павел Петрович женился на молоденькой и хорошенькой учительнице, преподающей в фабричной раменской школе, и не вынес сердечных волнений от несвоевременного с его годами брака, скончался.

Павел Павлович Воронин после смерти своего отца принужден был руководить Раменской мануфактурой, что ему было весьма трудно уже по состоянию своего здоровья, а еще более от того, что, с университетской скамьи сделавшись либералом, не имел возможности приводить в исполнение установившиеся у него взгляды и убеждения, поняв трудность проведения либеральной болтовни в действительную практическую жизнь.

Ко мне в 1900 году зашел один из его дальних родственников, с которым я имел какие-то дела по хлопку. Фамилию его теперь забыл, он мне никогда не внушал к себе доверия, быть может, из-за того, что имел странное лицо, с разбегающимися в разные стороны глазами, что значит по народным приметам — «Бог шельму метит». Он мне предложил: «Не хотите ли купить Раменскую мануфактуру? Я вам это дело устрою. Купите за дешевую цену». Я с удивлением посмотрел на него: не шутит ли он? Он меня начал уверять, что это дело устроить ничего не стоит: неврастеник Воронин тяготится им и отдаст его за 5 миллионов рублей, чтобы навсегда покинуть Россию. Причем для приобретения дела почти не потребуется денег, только нужно продать часть лесов, находящихся в дачном месте при станции Раменское, и паи Московского Купеческого банка и вырученными суммами покрыть паи Раменской мануфактуры.

Но я отнесся к его предложению как к несерьезному, отказался. На другой день он опять пришел и принес баланс Раменской мануфактуры за последний отчетный год, подписанный П. П. Ворониным и бухгалтером, оставил его у меня на рассмотрение на несколько дней, но взял с меня слово, что я его никому не покажу и не буду рассказывать об этом.

1900 год для меня был тяжелый, с ожиданием разных дурных для моего самолюбия последствий, я боялся забивать голову новым большим делом, да притом в то время, когда предполагал выехать за границу на продолжительное время. Я отказался решительно от приобретения.

Воронин продал свои паи Раменской мануфактуры Михаилу Никифоровичу Бардыгину. Я от души порадовался, что это дело перешло в солидные русские руки. После чего Воронин уехал во Францию и близ Ниццы купил виллу, где и обосновался. О дальнейшей судьбе П. П. Воронина мне ничего не известно.

ГЛАВА 49

Когда я познакомился с серпуховским фабрикантом Петром Ивановичем Рябовым, потом сделавшимся нашим большим покупателем, ему было лет пятьдесят с чем-нибудь, он представлял из себя довольно невзрачную личность: небольшого роста, с хитрыми черными глазками, с жиденькой бородкой, растущей в разные стороны. Как потом оказалось, был любителем покутить без больших затрат на это, порнографических карточек и сальных анекдотов.

Начиная с ним дело, я постарался собрать о нем от разных лиц справки, обратился к почтенному биржевому маклеру Сергею Ивановичу Эзову, занимающемуся учетом векселей, а потому хорошо осведомленному о кредитоспособности лиц, прибегающих к кредитам. С. И. Эзов сообщил: «Рябова кредитовать можно, дела его идут хорошо, но только сам-то по себе развратен и кутила»*.

Один из фабрикантов, конкурирующих с Рябовым, сказал мне: «Еще бы ему не иметь денег! Каждую Пасху ездит Богу молиться в Киев, откуда привозит туго набитые чемоданы с фальшивыми кредитками»**.

* С. И. Эзов, уже немолодой человек, с добрыми и приятными глазами, очень низенького роста, чтобы казаться выше, носил обувь с неимоверно высокими каблуками и для этого же всегда носил цилиндр. Он был большой любитель дам, преимущественно балерин, почти всегда присутствующий на балетных представлениях в первом ряду кресел, подносил очень часто балеринам букеты.

** Хотя нужно думать, что в те времена практиковалось некоторыми лицами из среды «серого» купечества, желающими быстро разбогатеть, пускание в оборот фальшивых денег. Это заключаю из того, что сам однажды чуть не сделался жертвою награждения меня фальшивыми деньгами. В 1882 году отправился путешествовать по Кавказу и Крыму по даровым железнодорожным билетам, полученным мною из Императорского Технического училища, где я учился. В переполненном вагоне я на ночь удобно разместился на верхней полочке и, проснувшись поздно, с тяжелой, больной головой, лежа, услыхал разговоры между несколькими оставшимися пассажирами о покраже у них разных вещей и денег во время ночи, жаловавшимися, что у них головы тяжелые, будто чем-то одурманенные. Я схватился за свои карманы, и оказалось, что они тоже все пустые. Испуганный донельзя, я быстро ощупал места в жилете, где предусмотрительно перед отъездом мне зашили деньги, рассчитанные на весь дальний путь. Но, к моему благополучию, воры не заметили их, и я был принужден отправиться в уборную, распороть место, где были зашиты деньги, откуда достал сто рублей одной кредиткой. На всех станциях, где только были большие буфеты, я выходил и просил в буфетах разменять мне сотенную, но буфетчики отказывались, с сосредоточенным вниманием и с подозрительностью осматривая меня. И мне пришлось целый день питаться остатками провизии, взятой из Москвы, без чаю и горячей пищи. В Ростове-на-Дону я тоже подошел к буфетчику с просьбой разменять, тоже получил отказ, но буфетчик прибавил: «Здесь имеются люди, охотно меняющие деньги». В это время подошел ко мне какой-то человек и просил: «Вам разменять?» Получив от меня утвердительный ответ, он вытащил толсто набитый бумажник с деньгами и начал отсчитывать. Сидевший за столом интеллигентный господин, слышавший весь наш разговор, подошел ко мне и тихо сказал на ухо: «Не советую вам здесь менять: получите все фальшивыми». Я зажал свою сотенную в руке и без объяснения причины господину, предложившему разменять, быстро ринулся вон из залы буфета в вагон, сопровождаемый отборною руганью вослед мне сбытчика фальшивых кредиток.

С оповестившим меня господином я познакомился, он ехал на Минеральные Воды, где на каком-то курорте он служил доктором; сидя в вагоне, он мне много рассказал о фальшивомонетчиках, на которых и он однажды попался в Ростове-на-Дону. Когда я ему рассказал, по какой причине мне пришлось остаться без мелких кредитных денег, он тоже подтвердил, что здесь по всей линии вплоть до станции Минеральные Воды эта оборка практикуется и имеются предположения, что этим занимаются некоторые кондукторы с подставными лицами, одурманивающими пассажиров.

В следующую ночь я уже не ложился спать, боясь, что меня опять обворуют. И действительно, мог заметить, что один из кондукторов вел себя более чем странно: ночью приходил и затворял окна, когда было тепло на воздухе, объясняя свое действие тем, что так требуют некоторые пассажиры, нужно думать, из его единомышленников. По закрытию окон я почувствовал запах эфира и быстро вышел на площадку вагона, чтобы запах этот не мог на меня действовать, тогда этот же кондуктор заставил меня с угрозами войти обратно в вагон, но я после этого открыл окно и, несмотря на все его требования, не закрывал, указывая на подозрительный запах эфира. Кондуктор принужден был прекратить со мной спор, нужно думать, по боязни разбудить пассажиров; он, часто проходя вагон, с удивлением видел меня сидящего у открытого окна в продолжение всей ночи.