Бируни - Игорь Тимофеев

После этого разговора Бируни уже четко представлял себе характер предстоящей работы. Огромная эрудиция, накопленная десятилетиями научной практики, и знание нескольких языков должны были стать подспорьем в тщательном анализе и сравнении тысяч различных наименований, из которых следовало выбрать синонимы, дать их эквиваленты на различных наречиях и диалектах, точно установить, что представляют собой обозначаемые ими лекарственные средства, из какого растения или животного добывается и каковы признаки, свидетельствующие о его доброкачественности и чистоте.

Выслушав просьбу Бируни подобрать для него в библиотеке газнийского медресе медицинские трактаты греческих авторов, Абу-л-Фазл искренне удивился.

Но удивительного в такой просьбе ничего не было.

С IX века фармакогнозия на мусульманском Востоке развивалась в русле античной и эллинистической традиций, освоение которых стало возможным благодаря переводам греческих и сирийских медицинских трактатов на арабский язык. Сочинения греков — Гиппократа, Афлимуна, Филагрия, Орибазия, Галена, Руфа, византийца Атьюса ал-Амиди, перса Джурджиса и других ученых древности сделались настольными книгами мусульманских врачей. Главным источником фармакогнозии в странах ислама стало пятитомное сочинение греческого ботаника, фармаколога и врача Диоскорида «О лекарственных растениях», содержавшее подробное описание 750 лекарственных средств.

Вот почему начинать следовало с изучения античных фармакопеи и лишь потом переходить к трудам великих медиков мусульманского средневековья, среди которых Бируни высоко ценил Яхью ибн Масавейха, Масарджавейха, Хунайна ибн Исхака, Ибн ал-Битрика, Абу-л-Хасана ал-Ах-вази, Абу Зейда ал-Арраджани, Али ибн Раббана ат-Табари, своих хорезмийских друзей Абу Сахля ал-Масихи и Ибн ал-Хаммара и, конечно же, непревзойденного медика Востока Абу Бакра ар-Рази.

Число авторов, упоминаемых Бируни в «Фармакогнозии», приближается к 250. В книге обобщены сведения, почерпнутые из медицинских трактатов, создававшихся на протяжении полутора тысяч лет. Огромный фармако-гностический компендий Бируни состоял из 1116 разделов, в которых рассматривалось около 750 лекарственных растений, 101 снадобье животного происхождения, 107 минеральных веществ и 30 сложных лекарств, используемых в качестве противоядий и диетических средств.

Приступая к «Фармакогнозии», Бируни, конечно, понимал, что один, без посторонней помощи, он вряд ли сможет, а точнее, вряд ли успеет освоить такой необозримый материал. Но верные друзья Абу-л-Фазл Серахси и Абу Хамид Нахшаи с самого начала с энтузиазмом подключились к работе, и благодаря их жертвенному бескорыстию дело успешно двигалось вперед.

С благодарностью принимая их помощь, Бируни как мог старался скрыть свои недуги. Теперь уже уверенный, что этот гигантский труд — последний в его жизни, он без сожаления вкладывал в него остатки сил, забывая о боли, буравившей угасающую плоть.

«Кто находится в таком состоянии, — вывел он неровным почерком на полях «Фармакогнозии», — тому не обойтись в своих стремлениях без достойного помощника, который помог бы любовью и добром… Время и место не позволяют, чтобы людей, наделенных такими качествами, было много; куда там! Только в редких случаях появляется один такой человек из множества людей. Хвала единому единственному за одного из них в лице Абу Хамида Нахшаи, отличающегося от подобных ему знанием языка, авторитетом в науках, а также высоким уровнем познаний в медицине, которого он достиг, работая под руководством выдающихся врачей и упорно изучая книги древних и новейших авторов… Он выполнил долг содействия путем присоединения того, что есть у него, к тому, что имеется у меня, и постоянно старался, сообразно месту и времени, расспрашивать тех, кто понимал толк в фармакогнозии».

И чуть ниже — тем же неуверенным почерком: «Да воздадут мне люди исправлением тех ошибок, недосмотров и упущений, кои можно исправить».

Вечером второго дня месяца раджаб 440 года хиджры, или 11 декабря 1048 года по григорианскому счислению, ему стало худо, и он велел Абу-л-Фазлу срочно послать за Абу Хамидом. Умирая он в полном сознании, и, когда в его дом со всей Газны съехались друзья, он улыбался, называл их по имени и каждому успел перед уходом сказать добрые слова.

— Что ты толковал мне однажды о методах подсчета неправедных прибылей? — спросил он судью Абу-л-Хасана Валвалиджи, прижавшегося щекой к его ладони.

— В таком-то состоянии? — изумленно воскликнул судья.

— Эх ты! — сказал Бируни еле слышно. — Я думаю, что покинуть сей мир, зная этот вопрос, лучше, чем уйти из него невеждой.

Все улыбнулись.

Бируни закрыл глаза…

В тот миг, когда со всех сторон надвинулся мрак и белую нить уже нельзя было отличить от черной, в его тускнеющем сознании вспыхнули яркие ночные огни. Он с улыбкой глядел, как они плывут в темноте, разлетаясь серебряными брызгами, и к ним вдруг неодолимо потянулась душа, озябшая от одиночества и печального снега чужбины…

ПОСЛЕСЛОВИЕ

В эпоху Бируни Европа отставала от мусульманского Востока на несколько столетий. «Только одна черта проводит резкую грань между Востоком и Западом, — писал о тех временах академик И. Ю. Крачковский. — Эта грань настолько ясна, что сразу можно разглядеть, где в эту эпоху культура выше — в Европе или Азии. Черта эта — культура ума, потребность в ней и органическая связь ее с жизнью…»

В ту пору в европейских церковных школах по инерции еще преподавались античные дисциплины: «тривиум» из грамматики, риторики и диалектики и «квадривиум», включавший арифметику, геометрию, астрономию и музыку. Но эти «семь свободных искусств», допущенные в сферу образования лишь в той мере, в какой они могли служить потребностям богословия и богослужения, уже мало напоминали живые, полнокровные науки античности. Особенно жалкими выглядели естественные предметы, которые наполнились самыми нелепыми и фантастическими представлениями о мире. В одном из средневековых учебников геометрии сообщалось, например, следующее: «А вот безлюдные пустыни Эфиопии и нечеловеческие лики чудовищных племен. Одни — без носа, все лицо их ровное и плоское… У других уста срослись, и они через маленькую дырку сосут еду овсяным стеблем… А вот мавританские эфиопы, у них четыре глаза, и это ради меткой стрельбы».