Главная улица - Синклер Льюис

Впоследствии она думала, не ее ли самое имел в виду мистер Зиттерел, когда заметил: «Слишком много распутства у нас в высших слоях города. Порок должен наказываться смертью или по крайней мере изгнанием». Сощуренный взгляд, которым священный жрец сопровождал эти слова, надолго остался в ее памяти.

На следующий день она еще до восьми утра была в гостинице. Ферн рвалась в школу, она хотела встретиться лицом к лицу с тем, что ее ожидало, но была слишком слаба. Кэрол весь день читала ей вслух и, утешая ее, сама готова была поверить, что школьный совет вынесет справедливое решение. Эта уверенность поколебалась в тот же вечер, когда она услышала в кино, как миссис Гауджерлинг сказала миссис Хоуленд:

— Будь она дважды невинна — как это, вероятно, и есть, — а все-таки, если на этой вечеринке она выпила, как все говорят, целую бутылку виски, она могла забыть про свою невинность. Хи-хи-хи!

Мод Дайер, перегнувшись со своего места, добавила:

— Я все время говорю то же самое. Я не хочу никого чернить, но вы обратили внимание, какие взгляды она бросает на мужчин?

«Когда они потащат на эшафот меня?»-подумала Кэрол.

Нэт Хикс остановил Кенникотов на пути домой. Кэрол ненавидела его за манеру делать вид, будто между ним и ею существует какое-то тайное соглашение. Хотя Нэт Хикс просто смотрел, казалось, что он подмигивает ей, когда он начал:

— А вы, друзья, что думаете об этой Маллинз? Я не так уж строг, но считаю, что в наших школах мы должны держать приличных учительниц. Знаете, что я слыхал? Говорят, что эта почтенная Маллинз, что бы она там ни делала потом, привезла с собой на вечеринку две кварты виски и нализалась еще раньше Сая! Прямо бочка, а не женщина!

Ха-ха-ха!

— Чепуха, я этому не верю, — пробормотал Кенникот.

Он увел Кэрол, прежде чем она успела что-нибудь возразить.

Она видела, как поздно вечером Эрик прошел мимо их дома. Она смотрела ему вслед и жаждала горечи тех слов, которые он сказал бы о городе. У Кенникота не нашлось для нее ничего, кроме фразы:

— Конечно, все подхватывают сальную историю, но ничего плохого девушке не сделают.

Кэрол отправилась спать, доказывая себе, что члены школьного совета будут, несомненно, на высоте положения.

Во вторник днем она узнала, что совет собрался в десять утра и постановил «уволить мисс Маллинз, согласно прошению». Эту новость сообщил ей по телефону Сэм Кларк.

— Мы ни в чем не обвиняем ее. Мы только предлагаем ей подать в отставку. Не будете ли вы любезны зайти к ней в отель и попросить ее написать об этом прошение? Оно заранее удовлетворено. Я рад, что мне удалось уговорить совет уладить дело таким путем.

Это только благодаря вам.

— Но разве вы не понимаете, что город примет это как доказательство ее вины?

— Мы-ни-в-чем-не-обвиняем! — У Сэма, по-видимому, едва хватало терпения.

Ферн уехала в тот же вечер.

Кэрол провожала ее.

Обе молодые женщины протискались сквозь молчаливую, плотоядно улыбавшуюся толпу. Кэрол попыталась смутить этих людей взглядом в упор, но перед наглостью мальчишек и бычьими взглядами мужчин смутилась сама. Ферн ни на кого не глядела. Кэрол чувствовала, как у нее дрожала рука, хотя глаза были сухи. Ферн сжала Кэрол руку, пробормотала что-то невнятное и, спотыкаясь, вошла в вагон.

Кэрол вспомнила, что Майлс Бьернстам тоже уехал поездом. Как будет выглядеть станция, когда и для нее придет время отъезда?

На обратном пути в город она шла позади двух приезжих.

Один из них со смехом рассказывал другому:

— Вы обратили внимание на эту хорошенькую в черной шляпке? Она садилась в вагон. Ничего себе штучка! Я был здесь вчера по пути в Оджибуэй-фоллз, и мне рассказали о ней такую историю! Она вроде учительница. Но веселая птица — ого-го! Да, брат, она и еще несколько веселых баб купили ящик виски, устроили настоящую гулянку и втянули в это дело ребят, совсем маленьких мальчуганов. Налакались все вдрызг, потом отправились на танцульку, и, говорят…

Рассказчик обернулся и увидел вблизи женщину. Так как это был не простой человек, не грубый рабочий, а благовоспитанный коммерсант и семьянин, то продолжение истории он рассказал вполголоса. Его собеседник давился хриплым смехом.

Кэрол свернула в боковую улицу.

Она обогнала Сая Богарта. Он оживленно рассказывал о каких-то своих подвигах группе мужчин, среди которых находился Нэт Хикс, Дэл Снэфлин, буфетчик Берт Тайби и Теннисон О'Херн, стряпчий. Все они были значительно старше Сая, но принимали его как равного и поощряли его россказни.

Прошла целая неделя, прежде чем Кэрол получила от Ферн письмо:

«…Конечно, мои домашние не поверили этой истории, но все же решили, что я вела себя не слишком хорошо, и принялись меня отчитывать. Откровенно говоря, они грызли меня до того, что мне пришлось переехать в пансион. Учительские агентства, видно, прослышали обо всем: когда я пришла искать работу, то в одном агентстве мужчина захлопнул перед моим носом дверь, а в другом — служащая была невыносимо груба. Не знаю, что мне делать. Самочувствие неважное. Придется, пожалуй, выйти замуж за одного человека, который влюблен в меня, но он так глуп, что я готова реветь.

Дорогая миссис Кенникот, вы одна мне верили. Я думаю, что мне нарочно подстроили такую штуку. Я была так наивна и чувствовала себя совсем героиней, когда в ту ночь правила тележкой и отбивалась от Сая! Кажется, я ожидала, что все в Гофер-Прери будут восхищаться мною. В колледже мною и восхищались — у меня так хорошо шли занятия спортом — всего каких — нибудь пять месяцев назад».

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

За целый месяц, тянувшийся как один долгий миг сомнений, Кэрол видела Эрика только случайно на вечеринке одной масонской ложи и в портняжной мастерской, где в присутствии Нэта Хикса она бесконечно подробно обсуждала с ним вопрос, поставить ли по одной или по две пуговицы на рукав нового костюма Кенникота. Ради зрителей они обменивались лишь вполне добродетельными, пустыми фразами.

Оторванная от Эрика, подавленная мыслями о Ферн, Кэрол впервые ясно поняла, что любит его.

Ей приходили в голову разные замечательные вещи, которые он говорил бы ей, имей он к тому случай. И за них она восхищалась им, любила его. Но позвать его она боялась. Он понимал и не приходил. Она больше не сомневалась в нем, не замечала окружавшей его обстановки. Каждый день ей казалось, что не видеть его дольше немыслимо. Каждое утро, каждый полдень, каждый вечер представлял собой отдельную единицу времени, отмеченную внезапным немым возгласом: «О, я хочу видеть Эрика!»-не менее мучительным оттого, что она произносила это не в первый раз.

Бывали отчаянные минуты, когда она не могла представить его себе. Обычно же он стоял перед ее мысленным взором, как бы застыв в каком-нибудь движении: вот он отрывает взгляд от своего нелепого утюга, вот бежит взапуски с Дэйвом Дайером по берегу озера. Но иногда он исчезал, оставляя по себе только смутную память. Тогда ее начинала тревожить его внешность: не слишком ли у него толстые и красные руки? Не очень ли вздернут нос, как это бывает у скандинавов? Так ли он на самом деле красив, как она воображала? Встречая его на улице, она успокаивалась и радовалась, что повидала его. Но когда она представляла его себе, от этого ей было не легче, потому что тогда ее мучительно волновало одно воспоминание: его лицо, когда они шли вдвоем к лодке во время пикника; красный отсвет на его висках, мускулах шеи и плоских щеках.

Как-то раз вечером, в ноябре, когда Кенникот был за городом, она вышла на звонок и со смущением увидела за дверью Эрика. Он стоял, немного сгорбившись, с умоляющим видом, держа руки в карманах пальто. Словно повторяя заученную роль, он сейчас же заговорил:

— Я видел, как уехал ваш муж. Я должен был повидать вас. Я не могу выдержать! Пойдемте погулять. Я знаю, нас могут увидеть. Но мы можем гулять за городом. Я буду ждать вас у элеватора. Можете не торопиться… но приходите поскорей!

— Одну минутку, — обещала она.

«Я поболтаю с ним четверть часа и вернусь домой!»- решила Кэрол. Она надела суконную жакетку, галоши и подумала: «Какой честный и прозаический вид придают галоши, как ясно они показывают, что меня ждет не любовное свидание!»

Эрик стоял с мрачным видом в тени элеватора и постукивал каблуком по рельсу подъездного пути. Когда она подошла к нему, ей показалось, что он внезапно вырос. Ни он, ни она ничего не сказали. Он только погладил ее рукав, она ответила тем же; потом они перешли через полотно, выбрались на дорогу и побрели за город.

— Холодный вечер, но мне нравятся эти меланхолические серые тона, — сказал он.

— Да.

Они прошли мимо купы стонавших деревьев и зашлепали по мокрой дороге. Он засунул ее руку в боковой карман своего пальто. Она поймала его большой палец и, вздохнув, уцепилась за него, как это делал Хью, гуляя с ней. Она подумала о Хью. Очередная служанка была в этот вечер дома, но можно ли было оставить с ней ребенка? Эта мысль прошла где-то вдалеке и ускользнула.