Отыграть назад - Джин Ханфф Корелиц

уложенными вокруг головы, – подбежав к стойке и перегнувшись через нее, принялась по очереди их обнимать.

– Вы говорили, что пишете книгу? – спросила Грейс.

– Да. К июню надеюсь закончить. Мне придется в этом году читать летний платный лекционный курс.

– А о чем книга?

– Об Ашере Леви, – ответил Лео. – Слышали о таком?

Сначала Грейс отрицательно замотала головой, но потом вдруг поинтересовалась:

– Погодите, вы не об Ассере Леви говорите?

– Да! – восторженно ответил Лео, словно она специально порадовала его тем, что знает даже это. – Ашер, иногда известный как Ассер. Я забыл, что вы нью-йоркская еврейка. Конечно же, вы знаете об Ассере Леви.

– Нет, не знаю, – возразила она. – Только имя. По-моему, в Ист-Виллидже есть школа, названная в его честь.

– И парк в Бруклине. И развлекательный центр. И улица! Первый землевладелец-еврей в Нью-Йорке и, вполне возможно, первый еврей в Америке. Вот это я так или иначе пытаюсь установить.

– Я понятия не имела, – рассмеялась Грейс. – Первый землевладелец-еврей в Нью-Йорке? Вы думаете, он мог бы себе представить клуб «Гармония» или Общину храма Эммануила?

– Вы имеете в виду Богоматерь Эммануилову? – спросил Лео. – Мой отец всегда так называл этот храм. Какое-то время он там молился. Потом сделался квакером, когда встретил мою мать. Он говаривал, что половина его класса по бар-мицве подались в квакеры или в буддисты. Сказал, что лучше станет медитировать на скамье в молельном доме, чем сидеть на полу, вот и стал квакером. К тому же у них наклейки на бамперы лучше.

– Я его вспомнила! – откликнулась Грейс, хотя не была до конца уверена, действительно ли вспомнила или ей так показалось – Он ходил в таком бесформенном вытянувшемся свитере, верно? Вроде в светло-зеленом?

– Ага, – кивнул Лео. – Это кошмар всей маминой жизни. Долгие годы она прятала этот свитер, надеясь, что отец о нем забудет и станет носить что-то другое, не вытянутое до колен. Но отец словно чуял этот свитер. Он всегда подходил точно к шкафу, к полке или к любому месту, куда мама его прятала. Но вот знаете, после смерти мамы он просто выкинул его на помойку. Однажды я увидел свитер в мусорном баке. И даже спрашивать не стал, зачем он его вышвырнул.

Грейс кивнула. Она думала о своем отце и о драгоценностях, застегнутом на молнию мешочке с украшениями, настолько ядовитом, что отец больше видеть его не мог.

– Моя мама тоже умерла, – сказала Грейс, сама не зная, к месту ли были эти слова.

Лео кивнул.

– Мне очень жаль.

– Мне тоже. Что ваша мама скончалась.

– Спасибо.

Они с минуту сидели молча. Особой неловкости в молчании не было.

– Не отпускает, да? – спросил Лео. – Смерть матери.

– Нет, не отпускает. Никогда.

Он сделал глоток кофе, потом, не думая, вытер губы тыльной стороной ладони.

– Моя мама умерла вот здесь, у озера. Она задержалась на несколько дней после отъезда отца и моего брата, чтобы закрыть дом. Это было одиннадцать лет назад. Мы так толком и не узнали, что именно случилось – возможно, отравилась угарным газом, но результаты вскрытия оказались неточными. Отец все равно поменял отопительный котел. От этого ему полегчало.

– Ужас какой, – проговорила Грейс, силясь припомнить, как выглядела мать Лео.

– А ваша как?

Она рассказала ему, как вернулась в Кембридж после весенних каникул на предпоследнем курсе, как неустанно надрывался телефон в ее комнате в общежитии, пока Грейс стояла в коридоре и лихорадочно искала ключ, и как она знала – даже во времена до сотовых телефонов: причина этого звонка серьезная и очень плохая. Так и вышло. У ее мамы в Нью-Йорке случился инсульт меньше чем через час после того, как Грейс уехала на вокзал. Грейс развернулась и рванулась назад, домой, и следующие нескольких недель, в течение которых мама так и не пришла в сознание, она практически не выходила из здания больницы и в отчаянии металась между мамой и отцом. В это же время Грейс узнала, что ей придется или пропустить целый семестр, или же вернуться в университет. Так что она вернулась. И с какой-то невероятной, жуткой, почти мистической точностью все повторилось. Телефон, надрывавшийся за крепкой дубовой дверью в Киркленд-хаусе, лихорадочные поиски ключа, что-то серьезное и ужасное. Она снова вернулась в Нью-Йорк, на этот раз уже до конца семестра, и смогла наверстать упущенное в учебе и сдать экзамены экстерном лишь к концу лета.

Той осенью она переехала из студенческого городка на квартиру к Вите и почти сразу познакомилась с Джонатаном. Теперь Грейс думала, как было бы хорошо, если бы тогда была жива мама. Как бы Марджори Уэллс Пирс Рейнхарт, на первом же «свидании вслепую» познакомившаяся со своим будущим мужем и сразу же влюбившаяся в него, а потом несчастливая в браке, отреагировала на телефонный звонок единственной дочери, ликующим и восторженным голосом описавшей ей молодого человека, амбициозного, чуткого, нежного, с взъерошенными волосами и без памяти в нее влюбленного?

Она бы сказала: «Будь осторожнее. Не торопись».

Она бы сказала: «Грейс, прошу тебя. Я в восторге, но не теряй головы».

Будь поумнее, иными словами.

– Очень жаль, что я не знал ее в зрелом возрасте, – вдруг сказал Лео. – В смысле – в моем зрелом возрасте. Знаю, что когда я был подростком, она меня недолюбливала.

– Ой, – машинально ответила Грейс, – дело не в вас. Мне кажется, мама была очень несчастным человеком.

Она впервые позволила себе сказать вслух нечто подобное. Впервые в жизни. Грейс вслушивалась в молчание, повисшее после этих своих слов, и поражалась сама себе. Ощутила ужас. Ей казалось, она выпустила на волю нечто ужасающее. Ее мать была несчастна. Грейс только что сама об этом заявила. Какой же опрометчивый и безумный поступок.

– Иногда все происходит так… неожиданно и скомканно, – произнес Лео, – что нам приходится придумывать рассказы. По-моему, в случаях со смертью это случается довольно часто.

– Что? – не поняла Грейс.

– Рассказ. Вы вернулись в университет. Зазвонил телефон. Вы снова вернулись в университет. И опять зазвонил телефон. Если послушать ваше изложение событий, то вы как будто вините себя в ее смерти.

– Вы считаете, я настолько зациклена на себе? – спросила Грейс, пытаясь решить, обижаться ей на него или нет.

– О нет, я вовсе не об этом. Безусловно, в некой мере каждый из нас зациклен на себе. Ведь мы – главные герои нашей жизни, так что, естественно, нам кажется, что мы всегда у руля. Но это не так. Мы скорее пассажиры у окна.

Грейс рассмеялась над его словами.

– Извините, – сказал Лео. –