Место покоя Моего - Артем Абрамов

Петр поднялся. Кайафа, тоже понимая, что все сказано, встал рядом.

— У тебя будет мой человек на связи. Верь ему, как мне, — сказал Петр.

— Местный? — спросил Кайафа.

— Из Галили.

— Из окружения Машиаха?

Аккуратно пытается выяснить, усмехнулся Петр. Любопытен. Впрочем, это нигде не порок, если чуешь опасность.

— Как когда… — туманно ответил Петр. — Важно ли это? Главное, что он будет знать все, что знаю я и что должен знать ты.

— Как я его узнаю?

— Он передаст тебе привет от меня, от всадника Доментиуса из Коринфа.

— Как мне его называть?

— Как? — Петр на секунду задумался.

Вспомнил одно из самых странных мест в Евангелии от Иоанна — появление так называемого «любимого ученика» — без имени, без роду. Он там появляется, если память не изменяет, трижды: на тайной вечере, почему-то лежа на груди у Христа, потом в доме Кайафы, приказывая служанке пропустить в дом Петра, и, наконец, при казни… Кто это? Легче всего предположить, что сам Иоанн, автор текста, эдак скромненько написал о себе — любимый, мол. Без имени.

Правда, почему он столь легко распоряжается в доме первосвященника, чуть ли не хозяином себя чувствует?..

Так, может, это намек? Может, евангелистам ничего и не придется подправлять?..

— Называй его Любимый Ученик, — сказал Петр. — Уверен, ему понравится.

ДЕЙСТВИЕ — 4. ЭПИЗОД — 3

ГАЛИЛЕЯ. КАПЕРНАУМ, 27 год от Р.Х., месяц Нисан

Приближалась Пасха.

Сказать, чтобы Иешуа как-то особо готовился к походу в Иерусалим на праздники, было бы неверно. Никак он не готовился. Обронил однажды за завтраком:

— На Песах пойдем в Иершалаим… — и продолжал трапезу, как будто ничего особенного не сообщил.

А между тем две Пасхи пропустили, не были в Храме, праздновали Песах в Капернауме, что не сильно одобрялось добрыми галилеянами: все-таки нарушение традиции, Лишь близкие понимали, — а ближний круг к нынешней весне расширился до великих размеров, и не десятки даже, а сотни близкими Машиаху себя числили, а еще был средний круг, а еще дальний, уж не тысячи ли в сумме, не соврал первосвященнику Кайафе эллин Доментиус! — и все же только близкие понимали: зачем идти в чуждый город, зачем кланяться враждебным коэнам и лицемерным фарисеям, зачем раньше времени испытывать судьбу!

Слово сказано: испытывать судьбу.

Слишком долго и слишком тщательно готовил Иешуа свой главный — так он считал, но так знал и Петр! — визит в Иерусалим. А что знал Петр? Только то, что планировал сам, что успел выстроить и еще успеет достроить, а вот что точно задумал Иешуа — сие никому не ведомо. В общих словах — это да, это хоть каждый день: Царство Божье, разрушить ненавистный Храм, возвести Храм Веры в душе каждого, кто достоин войти в Царство, etc., продолжать можно долго. Но что на деле будет происходить в Иерусалиме, Иешуа никому не сообщал, держал в полной тайне, будто режиссер, готовящий некое шоу и страшащийся, что подробности раньше срока выведают и используют конкуренты.

Поэтому невинное сообщение Иешуа прозвучало для всех как взрыв в центре города. Причем взорвались все.

Петр, говоря образно, взорвался поменее других.

За минувшую зиму Иоанн под кодовым именем «Любимый ученик» трижды путешествовал в столицу — через Вифанию, естественно, не пропуская вечерние беседы с Марфой, — и встречался там с Кайафой от имени эллина Доментиуса. Кайафа, в принципе не очень-то веря в реальность опасности, исходящей от галилейского Машиаха, все-таки не веря до конца, ибо вера в подобное должна была серьезно поколебать устойчивое равновесие, в коем находилась жизнь первосвященника, а он этого боялся и не хотел, — так вот, Кайафа, даже сомневаясь, все делал правильно, словно любимым или, точнее, послушным учеником был он, а не его и Петра связник. Он практически сумел поговорить с третью состава Синедриона и уверил Доментиуса — через «ученика», — что «малый состав», то есть двадцать пять человек, при крайней необходимости он соберет. Это его слова были: «крайняя необходимость», он, кажется, все еще втайне надеялся, что опасность как-нибудь сама рассосется.

Не рассосалась. Они идут в Иерусалим.

До того, как Иещуа объявил о походе, Петр не мог с хоть какой-либо степенью точности знать, созрел ли уненик, пойдут ли они на Песах в столицу, он мог только надеяться на собственный анализ их домашней, галилейской, ситуации, который подсказывал ему, что Иешуа не должен бы тянуть время дальше, откладывать финал своего воцарствования еще на год, он, как считал Петр, все для себя внутренне подготовил. Впрочем, внешне тоже… Но уж столько отклонений от Канона произошло — еще один ничего не поколебал бы: Иешуа мог собраться в Иерусалим не на Песах, а на Пятидесятницу, к примеру… Или на Суккот… Что ему до грядущих евангелистов, которым «подправлять»!.. Да и собственный анализ уже не раз обманывал Петра, поскольку, применимый к кому и чему угодно, он абсолютно не годился для оценки поведения Иешуа. Не анализировался тот — ну хоть ты разорвись!

И все же Петр со своей стороны готовился именно к Пасхе. По его наставлению, в последний приход переданному Кайафе «Любимым учеником», первосвященник попросил прокуратора Иудеи и Самарии всадника Понтия Пилата привести на Песах в столицу из Кесарии Иродовой хотя бы средних размеров отряд римских воинов, как он писал прокуратору, «на случай ожидаемых возмущений населения».

Кстати, встреча с Пилатом оставалась для Петра обязательной…

Что до остальных десяти учеников Иешуа, то каждый из них ждал похода в столицу по-своему и каждый надеялся на свое. Кто-то мечтал об очередном чуде, которое окажется масштабнее предыдущего, это явно Фома и Левий Матфей, уже изготовившиеся, по мнению Петра, к грядущему литературному творчеству, хотя судьба оного у каждого из них, как известно, окажется разной. Кто-то бесхитростно верил Иешуа, не задумываясь о возможных действиях и их последствиях — Андрей, например, так и оставшийся самым наивным из всех, восторженным ребенком, объектом постоянных добрых шуток и розыгрышей. Кто-то алкал активных действий, даже мечом обзавелся — Симон-зилот, когда-то бывший наемником в сборном римском легионе на восточной окраине земли Персис и поэтому имевший право официально носить оружие.

У Петра тоже был меч.

Симон как-то спросил его:

— И ты служил римлянам?

И получил хамский, но конкретный ответ:

— Я всегда служил только Богу, себе, а теперь вот еще Машиаху.

Подействовало, Симон понял, отстал и больше не возникал. Иуда тоже надеялся на грядущие битвы, он часто присутствовал на встречах Иешуа и Вараввы, которые, правда, совсем прекратились с начала года. Варавва куда-то исчез и знать о себе не давал. Для Петра это было большим облегчением, с Вараввой добрых отношений у него не возникло, вообще никаких не возникло, уже при первом знакомстве зилот почувствовал неприязнь к себе со стороны Петра, а главное, мощную скрытую силу, куда большую, чем у него самого. Зилот не любил серьезных соперников и с тех пор сторонился Петра. Но по большому счету Петра его отношение не волновало, Петра волновала дурацкая активность Иуды, которому, как общеизвестно, отводилась серьезная роль в финале драмы, и Петр не склонен был менять исполнителя. Но как сохранить его? Иуда — не Кайафа, для него просто не существует каких-либо логических аргументов, вся его логика — встать грудью на защиту Машиаха и его дела. И встанет. А не должен бы…