История русской церкви - Николай Никольский

Успех окрылил Сютаева, и он попробовал от слов перейти к делу: организовал на началах «любви» коммуну, в которой все было объявлено общим, для примера коммунарам перестал запирать сундуки и амбары, отказывался платить подати, снабжал неимущих лесом на ремонт, а у коммунаров брал себе приглянувшихся ему телок и за свои услуги заказывал шапочницам себе шапки. Однако эта затея очень быстро кончилась крахом. В коммуну кроме Сютаева проникли и другие богатей, которые повели себя слишком прямолинейно: один кулак, вошедший в коммуну, стал попросту и без затей брать у коммунаров все лучшее, что попадалось под руку. Двое из пострадавших разочаровались в коммуне и подали на кулака в суд. В то же время и сам Сютаев вынужден был отказаться от принципа «все общее», так как его амбары и сундуки стали опустошаться всеми, кому не лень, и опять повесил везде замки. После этого /389/ коммуна скоро распалась. Она стоила Сютаеву недешево, так как кроме покраж он пострадал еще дважды от продажи скота за неплатеж податей, после чего превратился в самого аккуратного плательщика. Дело свелось к чисто демонстративному разрыву с православием; но так как никакой новой веры и обрядности Сютаев создать не мог, то и эта основа оказалась слабой, секта еле-еле дотянула до смерти Сютаева, а потом бесследно исчезла.

Мы видим, что сютаевщина и южнорусская штунда — совершенно аналогичные явления. По существу, обе эти доктрины сходятся почти буквально: их основные положения, отрицающие всякий торговый обмен и возводящие только земледельческий труд в степень богоустановленного труда, и упрощенное решение проблем распределения совершенно одинаковы. Эти две однородные доктрины имели и одинаковую судьбу: их наивный утопический коммунизм потерпел быстрое и катастрофическое крушение в рамках быстро развивавшегося капитализма. Духоборчество дважды могло пробовать свои опыты в коммунистическом направлении, так как оно имело возможность строить свои общины на девственной почве, на колонизационной основе, на просторах днепровских степей и закавказских горных долин; поэтому оно. на первых порах было счастливее ооновских и шевелинских утопистов. Попытки последних оказались карточными домиками, воздушными замками, исчезавшими при первом соприкосновении с капиталистической действительностью и ее правом частной собственности.

Жизнеспособными и получившими широкое развитие оказались именно те секты, которые были связаны с процессами накопления, твердо держались принципа частной собственности и ставили своей задачей содействие обогащению своих сочленов. Такие секты появились также в Херсонщине, откуда они распространились по соседним украинским губерниям. Эти секты получили со стороны соседей и наблюдателей также прозвание штунды. Первые сектантские общины этого рода возникли путем перерождения общин духовных христиан, в которые проникли зажиточные элементы; последние быстро спелись с первоначальными основателями общин — Ратушным, Рябошапкой и другими, быстро превратившимися из хозяйских батраков в хозяйских религиозных агентов. Состав этих преобразованных и новых /390/ общин был разнородный — там можно было встретить и зажиточных, и бедняков, и середняков; но их организация служила прежде всего и главным образом интересам зажиточного селянства. На место православного священника выступил штундистский наставник, или пресвитер, часто из тех же кулаков; молитвенные собрания происходили в кулацких хатах; проповедники поучали типичной бюргерской морали. Привлекательной приманкой были кассы взаимопомощи, которые грошовой благотворительностью покупали для верхушки общин дешевые рабочие руки. Именно эта форма штунды и сделала на юге огромные успехи также среди осколков старых сект — молоканской и духоборческой.

В несколько ином облике штунда буржуазного характера возникает в 80-х годах в Центральном черноземном районе, где она приняла вид мелкобуржуазной кооперации в религиозной оправе. При проведении реформы 1861 г., как известно, именно черноземная великорусская полоса была тем районом, где крестьянам щедро раздавались дарственные наделы, а наделы за выкуп оказались в общем ниже среднего уровня. «Библейское общество», или, по официальной терминологии, великорусская штунда, и появилось в 1880 г. в Трубчевском уезде Орловской губернии, где, по словам сектантов на суде, от безземелья «житья не стало». Оттуда пропаганда «библейских христиан» пошла в соседние губернии: Тамбовскую, Воронежскую, Пензенскую, Смоленскую, Рязанскую, Калужскую, т. е. главным образом в те губернии, где условия землепользования были сходны с Орловской губернией, как, например в Тамбовской, Пензенской и Воронежской, или в те губернии, где фабрично-заводская промышленность была очень слаба и преобладало земледельческое хозяйство. При возникновении секты некоторое влияние, по словам самих сектантов, оказала пропаганда одного из трубчевских уроженцев, Кусакина, который ходил на заработки в Мелитопольский уезд и там познакомился с мелкобуржуазным сектантством.

И доктрина и организация «библейских христиан» продиктованы чисто практическими мотивами, они чужды всякой утопической идеологии. Сектантская община появилась впервые в селе Любцы Трубчевского уезда и вышла из кружков крестьян, собиравшихся по вечерам друг у друга для бесед о вере. Поводом к образованию кружков и к их отделению от православия послужило /391/ поведение местного клира и монахов. Любцовский священник был одним из наиболее наглых и жадных представителей сельского клира. Талантами, о которых говорилось в евангельских притчах, он называл деньги и все свои помыслы и действия направил на стяжание этих «талантов». Он установил твердую таксу на все требы и на молебны различным святым и иконам и вымогал с крестьян гроши по этой таксе самым бессовестным образом. От него не отставали монахи соседнего монастыря, постоянно являвшиеся на село за поборами «на божию матерь», которая оказывалась большой любительницей не только денег, но также зерна, хлеба, картофеля и иных снедей, вряд ли нужных небожителям, но весьма пригодных для монашеских утроб. Эти вымогательства ложились тяжким бременем на бюджет любцовцев, и без того страдавших от безземелья. Доведенные до крайности, любцовцы, люди основательные и трезвые, не гоняясь за «духом», обратились к Библии и сейчас же нашли там, что было им нужно: священник должен быть под наблюдением прихожан, которые могут удалить его, если он не подходит к требованиям, установленным самим апостолом Павлом; а последний, кроме всего прочего, требовал, чтобы клирики были честны, благочинны, трезвы, некорыстолюбивы и несребролюбивы. Оказалось, что тогдашнее духовенство не только не удовлетворяет этим требованиям, но подлежит осуждению от самого бога, провозглашенному через пророков Исаию и Иезекииля: теперешние попы и монахи — это «псы, жадные душою и не знающие сытости», «все, каждый до последнего, смотрят на свою корысть», «едят тук и волною (шерстью) одеваются, а стада не пасут». Найдя в Библии разрешение проблемы о пастырях, любцовцы стали проверять Библией и все то, чему учило духовенство. И тут оказалось много лишнего и противного писанию: иконы и мощи, добрая половина обрядов и таинств, из которых любцовцы признали, и то факультативно, лишь крещение, причащение, брак и елеосвящение (соборование умирающих). Таким путем была выработана идеология, чрезвычайно сходная с лютеранской догмой. В ней было мало оригинального, но вся она была проникнута трезвой мужицкой сметкой. Культ был организован также по протестантскому образцу и заключался в устройстве воскресных молитвенных собраний. Обстановка и чин этих собраний чрезвычайно напоминают евангелический культ. Собирались /392/ в просторной комнате, лишенной каких бы то ни было священных изображений; собранием руководил проповедник, а богослужение состояло в чтении священного писания и пении псалмов и духовных стихов, в которых восхвалялась вера и любовь, ведущая в рай, родную и желанную страну; собрание непременно получало поучение от проповедника на религиозно-нравственную тему.

Организация постепенно создавалась также чисто практического характера. «Библейские христиане» не ушли из мира и не осудили современное им государство и общество. Собственность в их глазах была священной, воровство считалось тяжелым грехом; наемный труд вполне законен, только надо честно «разбираться с батраками». Они исправно несли все повинности, молились за царя и считали существование сословий вполне естественным и разумным делом. В семье власть мужа и отцов не только не оспаривалась, но получала еще новое обоснование из писания, путем подбора соответствующих мест из Ветхого завета. Общины «библейских христиан» поэтому были чужды каких бы то ни было коммунистических тенденций, напротив, они стали своеобразными кредитно-кооперативными организациями, помогавшими сектантам выбиваться из нужды и из бедняцкого состояния подниматься на следующие ступени. Центр тяжести заключался в учреждении при каждой общине кассы взаимопомощи, капитал которой составлялся из взносов членов; так как бедняцкие элементы одни своими средствами не могли создать значительных фондов, то в общины стали допускаться и зажиточные элементы. Эти кассы платили за неимущих собратьев казенные налоги, выдавали пособия в случае неурожая или неудачи в делах; в особенности охотно давались ссуды вступающим новичкам, если хозяйство последних было в расстроенном состоянии. Эти кассы освобождали «библейских христиан» от цепких лап деревенских кулаков, которые и повели против «библейских христиан» кампании в любцовском и сагутьевском обществах обычными средствами: угощением мира водкой и составлением приговоров об исключении из общества и отобрании наделов. Одновременно с кулаками повели кампанию и местные священники, по доносу которых в 1883 г. был возбужден судебный процесс против любцовских штундистов. Процесс кончился приговором сектантов к переселению на Кавказ; но эта мера оказалась /393/ для них в конечном счете выгодной, ибо, переселившись, они ушли от безземелья и притеснений кулачества.