Нокс. Эпоха войны (СИ) - Драгунов Гарик

Михаил снова связал его кнутами и повалил на землю. Над Люцифером появились белые штыри, что тут же пронзили его руки и ноги. Хэйт снова глубоко вздохнул, встав ровно. Катана медленно протянулась над головой демона. Лезвие стало излучать мощные разряды. Молнии бешено танцевали вокруг тела Хэйта. Синяя аура озарила коридор.

Секунда. Тишина. Взмах!

Синяя полоса рассекла пространство на двое. Взрыв раздался по всему коридору. В клубах пыли ничего не было видно.

— Он погиб? — спросил Михаил, отмахиваясь от едкой грязи.

— Нет… — потерянно сказал Хэйт обессиленно опустив свой меч.

— Как нет? Он жив?

— Не знаю, господин Михаил… он… успел телепортироваться. Я не знаю — задело ли его моя заряженная атака.

— О Всеотец!!! Он же снаружи! Он же начнет геноцид! Как же нам быть? Вокруг здания стоит барьер. Я чувствую, что он мощный и снять его займет много времени.

— Не волнуйтесь… О Люцифере позаботятся…. Господин Райан и Ребекка уже должны столкнуться с ним…

— Юный принц и госпожа тоже здесь?!

— Да. Я запросил их помощи. Он готовы сражаться.

— Они же дети, как и ты. Если уж я не смог справиться с братом, то куда им?!

— Ошибаетесь, — Хэйт смотрел куда-то вдаль. Его глаза были пустыми и уставшими. Утерев кровь с лица, он продолжил:

— Эти двое не просто дети… Их нрав и огонь в душе сильнее всякого нефелима. Я просто мошка в сравнении с ними.

— Как бы там ни было, мы не должны сидеть здесь, нужно помочь остальным. Но сначала позволь мне тебя вылечить, — Михаил коснулся его спины. Хэйт резко отдернулся.

— Не надо… я не тот, кому ваша помощь необходима, господин Михаил. Лучше поберегите силы для Владык.

Разговор прервал взрыв из кабинета. Из проема вылетело тело, разрушившее стену. Оно дымилось и было покрыто копотью. Михаил и Хэйт подбежали к нему.

— Кто это? — спросил Михаил, ужасаясь тому, что осталось от лица трупа.

— Идиот, решивший, что демона можно убить, даже лишив его магии! — отозвался низкий запыхавшейся голос сзади.

— Владыка Марс, вы…

— Убил скотину… Знать, псина этого пернатого.

Владыка был порядком изранен: весь в порезах и рваных ранах. Сплюнув кровь, он взялся за вывихнутое плечо и подошел помог подняться Ларри.

— Что у вас тут было? — тревожно спросил Михаил.

— Когда вы с Люцифером отошли, перед нами появился портал. Из него вышел этот недомерок. Сначала стукнул своей тростью, потом сказал, что нам пора сдохнуть. Я хотел было спалить ему лицо, но магии как будто не было с рождения. Гад, оказывается, использовал эльфийский вакуум. Я защитил Ларри и Сэта, а мои подчиненные пытались спасти Коварда… он умер. Враг убил его огненным шаром. Несмотря на отсутствие магии, я дал ему отпор. Старик этот в итоге не выдержал и снял вакуум. Ну тут-то я и шарахнул по нему топором. А что было у вас?

— Люцифер пытался убить господина Михаила. Я телепортировался сюда в момент его возможной кончины. Вместе мы почти победили его, но он ушел…

— Вот черт… и что нам теперь делать? Барьер вокруг нас мощный, Михаил уже понял, наверное, — архангел одобрительно кивнул.

— Мы должны его снять, Владыка, — прохрипел Хэйт, — пускай и медленно, но мы не можем терять и секунды. Пока господин Райан и Ребекка сражаются с Люцифером, мы будем снимать этот барьер…

— Что? Райан сейчас дерется с этим уродом?!

— Да, Владыка…

— Его же убьют.

— Возможно… — кашель одолел Кённига, — но другого выхода у нас нет… Армии Эдема и Преисподнии с их генералами на фронте. Мы буквально безоружны перед Люцифером… Поэтому я и попросил Райана вступить в битву, как и Ребекку.

Марс резко поменялся в лице. Алая аура вырвалась из его тела. Он тяжелыми шагами подошел вплотную и жестко схватил юношу за горло.

— Ты! Это ты выставил моего сына на верную смерть!

— Да… мне нет прощения… Владыка… Но теперь только ваш сын может… спасти страну…

— Да плевать я хотел на страну… Убью тебя, паскудыш!

Гнев Владыки резко пропал. Все вокруг упали на колени. Огромное давление откуда-то поглотило всю башню.

— Ч-что это? — спросил Михалил, с трудом отрывая голову от пола.

— Этот магический импульс… точно такой же… как у Альтаира…

***

В этот уже привычный холодный день базар стоял, вопреки нехватки товаров. Зачастую, торговцами были отставные военные, решившие сбагрить прохожему люду свое нажитое в войне добро. Часто попадался порох из кристаллов, которым заряжали магнострелы; также на самодельных ветринах лежали всякие фляги, теплая одежда и иногда холодное оружие: чаще это были ножи, да кинжалы. Еды было крайне мало, ведь в зиму трудно заводить скотину, особенно, когда эту скотину, если уж она и есть, могут забрать солдаты под предлогом необходимой долей для поддержания армии. Поэтому только охотники, да фермеры, умеющие скрывать свое хозяйство, были последними спасителями от холодного голода, пускай еда была сырой и мерзлой. Для матери, что потеряла работу, так как лавочка, в которой она работала, была взята под контроль армии; всех рабочих повыгоняли, а владельца выпорют, посмей он возразить Мартинской армии. Для матери и кусок сырой крольчатины был очень дорогой, но кроме своего голода она должна позаботиться о голоде своего ребенка. Он же, исхудавший, больной и продрогший, будет постоянно плестись за своей не менее больной матерью, ведь кроме нее у него никого нет. Отцы семей либо погибали на войне, ибо только инвалиды, старики и женщины были исключением. Остальные обязаны взять в руки магнострел и идти на верную смерть… во имя Родины…

Мальчик сильнее укутается в жалкую куртейку, заштопанную и обшитую дрянным собачим мехом. Эта куртейка поначалу была у матери, но боль сердца пересиливало боль в теле; и когда куртейка, пускай и немного, но согревала мальчика, матери становилось тепло — не телесно; ноги давно не ощущались и были оловянными — а кривая от холода улыбка приносила какое-никакое, но утешение мальчику. И теперь, когда он плетется за матерью по базару, держась своей бледной ручкой за дранный рукав жалкой рубашонки своей матери, он кашляет, утирает красный нос и смотрит в землю, боясь взглянуть на прохожих вокруг. Они все были похожи… красные носы… больные костлявые лица… хриплое дыхание… злые глаза… — всё пугало мальчика и казалось кошмаром. Кажется, вот он сейчас проснется, выбежит из своего дома, а за столом сидит отец, щурится и читает газету, попутно покуривая трубку. Вот мама энергично танцует у плиты и раковины, а потом садится за стол вместе с отцом, и они вместе пьют чай, разговаривают о том о сем. Вот мальчик сейчас подбежит к ним, начнет обнимать мать, терпеть шуточные издевки отца в виде потирания волос кулаком. Мальчик слышит радостный смех своих родителей и смеется вместе с ними. Сзади них светит солнце, грея спины, а легкий ветерок щекочет носы… но щекотка становилась невыносимой и чих не заставил долго ждать…

— Просыпайся, говорю тебе, — послышался грустный голос матери. Холод стал кусать уши, а ледяной воздух отрезвил голову и легкие. Мальчик открыл глаза и потерянно осмотрелся — всё те же снежные улицы, те же злые и больные лица… снова этот кошмар.

— Не засыпай на ровном месте, а то замерзнешь, — сказала мать, погладив сына по сальной и грязной голове. Белоснежные волосы небрежно спали на лицо, закрывая непонимающий детский взгляд. Мальчик понял, что та кухня, отец, мать, солнце с ветерком и их смех — всё это было лишь сном, хотя казалось явью. От жалости мальчик устало вздохнул и достал из кармана тряпичный мешок. Он был рваный, но для переноски еды подходил. К делу мальчик уже привык — мать покупает кроху еды, хотя бы для предстоящего приема пищи, а сын послушно идет за ней дальше, держа мешок с едой. Он не жаловался, не плакал и не истерил, когда мешок был тяжелый или холод пробирал до костей. Мальчик понимал, что кроме него у матери никого не осталось; несмотря на письмо от глав-штаба Мартинской армии с известием о пропаже отца без вести, мать уже похоронила его… как, в общем, и большинство матерей и жен, получивших такие письма. Ожидая, пока еду положат в мешок, мальчик смотрел на горячую кружку чая, из которой продавец недавно пил. Пар вальяжно подбирался к его носу, дразня своим ароматным запахом и словно спрашивал: «Не хочешь выпить горячего… сладкого и бодрящего чая?». И как бы мальчик не пытался отвлечь свой разум от этого аромата, голод брал вверх. Когда же его лицо почти полностью оказалось в этой кружке, пар вдруг извился и ушел от ненасытного детского носа. Мальчик удивленно захлопал глазами. Он молча и с интересом наблюдал, как от центра этой темной жидкости исходят округлые волны. Только когда его плечо грубо дернули, он опомнился. Земля под ногами тряслась. Воздух стал в разы тяжелее, а что-то неведомое притягивало тело к земле.