Княжий остров - Юрий Сергеев

— Тут полгода можно отлеживаться.

- Три дня на отдых, а потом начнем выходить и рассредотачиваться. А сейчас праздничный обед и спать. Все же победа! — проговорил Окаемов, зажигая свечи. Когда быстро накрыли стол, он поднялся во главе его и сказал: — Помянем наших друзей, павших в боях и убиенных в монастыре, пусть земля им станет пухом… Это жертвенное заклание сынов русской православной армии дорого обойдется нашим гугнивым врагам… На войне было проще, был явный противник, но не менее страшны для России ее внутренние недруги и свои предатели… — Он запел «Вечная па-а-амять», а бельцы подхватили…

Они спали в земле, как и последний не состоявшийся выпуск разведшколы, спали до поры, до времени своего пробуждения и воскресения… Тягучая мгла окутывала их, словно тьма уже одолела, уже низвергла их души, уже затмила солнце и небо, но это был только отдых в начале нового Пути неведомого ей…

Егор долго лежал с открытыми глазами, думая об Ирине, Васеньке и Маше. Сердце его исходило долготерпимой печалью о них и радостью скорой встречи. Он готов был идти хоть сейчас, сквозь любые заслоны и беды, только бы увидеть краем глаза свою любимую, прижаться к ней, обнять и поцеловать желанные губы, подержать на руках Машеньку, поиграть с Васей. Он раз за разом читал молитву Богородице, просил охранить их, молил Спасителя помочь им в ожидании. И когда уснул в этом молитвенном напряжении, пришло знамение, необычайно яркое.

…Он вел за собой бельцов и сотни благих людей вверх по склону каких-то высоких гор, и вдруг содрогнулась и закачалась вся земля… все начало рушиться, с грохотом летели камни и скалы ходили ходуном. Пришла ужасная мысль о некой вселенской катастрофе, и Егор ясно увидел всю свою землю, всю Россию… Через ее границы с ревом летели громадные волны грязевого потока, под этим валом исчезали города и леса, пашни и села. Грязь клокотала и катилась подоблачной стеной. Егор знал, что рядом с ним Ирина, Машенька, Васятка и его друзья, и он приказал бежать вверх по склону горы, чтобы спастись на вершинах от потока. Они рванулись вверх навстречу летящим камням, задыхаясь и падая, чуя спиной приближающуюся стихию, и когда выскочили на самую вершину, волна их не достала, а только обдала зловонной пеной и обтекла гору. Они стояли на круглом пятачке, прижавшись друг к другу, и видели страшную картину. Насколько хватало взгляда — шумел грязевый океан в буре: шквалы ветра налетали на них, силясь спихнуть в водовороты. И какие-то люди падали со склона, в страшных криках осыпались в пучину, но успевшие подняться и укрепиться на вершине спаслись, хотя и были в отчаянье. Егор сквозь вой ветра крикнул Окаемову:

— Ну что будем делать?

- Мо-о-оли-иться-а! — доплыл громовой голос Ильи, указующего всем под ноги…

На красном, попранном стопами многих граните спасительной крепи четко проступила старорусская вязь сияющей огнем строки: «Русь Святая»…

И только теперь Егор стал вспоминать, что в те мгновения, когда он обернулся со склона и увидел смрадные волны грязи, ему открылась пред взором картина всего греховного и гибельного, отвлекшего людей от спасения…

Одни отвлеклись и не зрили страшной опасности, кучились остервенелой толпой в пустословии орущей и внимающей ложным кумирам-болтунам, с больными лицами и звериным бешенством в глазах… Стоящие обливали друг друга сквернословием, горланили бесстыдные песни, размахивали пропитанными их же кровью флагами, люто дрались меж собой и призывали всех идти за ними. Обличали всех во всех грехах, но только не себя самих… строились в колонны и шли на свет сатанинской звезды и так были вдохновлены учением своего водителя с бесовским зраком, что не хотели видеть накрывающую их волну и растоптанных людей под своими ногами… Не замечали в своих колоннах лжесвидетелей, клятвопреступников, палачей народа русского, клеветников-глашатаев свирепых и ненавидящих все здоровое и чистое… нарекшие себя судиями…

Другие не видели беды клокочущей над их домами по алчности своей и ненасытности, разожравшиеся до непотребства в тайноядии от голодного народа, еще пуще обворовывая его и таща мерзкими крысами в богатые дома свои столько яств, что уже задыхались от гниения… объедались день и ночь, погрязнув в сальном чревоугодии и лени, пьянствовали беспробудно в окружении все новых немыслимых блюд заморских… и из русских соловьиных языков… исходили гнойной блевотиной и снова жрали, тряся отвислыми животами, скакали в плясках с блудными бабами под чужезвучную музыку распада и опять с хрюком совали свиные рыла в хрустальные корыта и жрали, жрали…

Третьи не ведали опасности, закрывшись в подвалах и пересчитывая украденные деньги, обуянные скупостью и златолюбием… Их же дети бродили рядом худосочные и просили есть, жены и матери остывали, умершие от голода, а они все продолжали алчно считать барыши, пуская деньги в ростовщические долги, загребали злато и серебро лопатами и набивали требуху огромных сейфов, боясь, что кто-либо попросит на хлеб…

Иные же видели грязевую волну и могли спастись и спасти других, но снедаемые лютой завистью, вдруг ближний спасется, отворачивали головы от беды и молчали, а когда волна нахлынула, хватали за ноги тонущих и клекотно хохоча тащили на дно других ослепленных людей, кои в надменности своей не замечали никого и никогда не оказывали милосердия, любя только себя…

Иные в такой похоти и блуде пребывали, что до погибели им не было дела и ничего не внимали их масляные взоры, видя только заморских чародеев и слушая мерзких колдунов в плотском вожделении и страстях изощренных, и блудники жадно предавались звериному извращению, сплетались в содомских грехах, истязая себя и ближнего, совокупляясь с рыкающими козлами-бесами, со своими детьми в грехе кровосмешения, не ведая ни стыда, ни смертного греха, и удар грязевой волны — смёл блуд и потопил в геенне клокочущей…

Егор остолбенел в воспоминаниях виденного ужаса, крестился и читал в голос обережную молитву от соблазни подобной жизни, что открылась ему за миг до погибели своей… А вокруг плавали растлители, скупцы-сребролюбы, завистники, себялюбцы, прелюбодеи, убийцы… мертвые вожди-горлопаны с флагами в мертвых руках, еще призывающие и ведущие все это жуткое войско на приступ твердынь — гор спасительных над царствием зла, с горящими на вершинах словами — Русь Святая…

И Егор видел с самой высокой вершины много таких гор по Руси и, словно воздетая туда прозрением, на каждой из них угадывал своих учеников-бельцов и тысячи людей добрых и верующих, спасенных ими… Воистину: спасешься сам — вокруг тебя спасутся многие; спасутся сотни — спасутся тысячи, спасутся тысячи — спасутся миллионы…

Волны угнали грязь опять на запад, океан просветлел и опал, обнажая земли родные. С вершин поднебесных сходили люди на христианский труд: строить дома и храмы, пахать землю, растить в ласке и добротолюбии деток своих, чтить родные могилы — жить праведно, избавляя душу свою от греха…

Егор испуганно проснулся во тьме и поначалу не мог осознать, где находится. Сердце учащенно колотилось. Его окружала кромешная тьма, и только чиркнув спичкой, он окончательно пробудился и зажег свечу. Рядом с ним на нарах спал Солнышкин, и Егор осторожно разбудил его. Тихо спросил:

- Скажи, а где чудотворная икона Черниговской Богоматери, она осталась в монастыре?

- Что ты! Ведь Берия на допросе проболтался Лебедеву, что ее ищут, вот мы ее и отправили в надежное место. Вон же она в углу висит, закрытая холстом.

- Слава Богу! — облегченно вздохнул Егор, — такой сон приснился, всемирный потоп грязи… — Он хлынул на Россию…

- Спи, спи, — проворчал Солнышкин и опять мирно засопел.

Егор же осторожно встал, его неумолимо потянуло взглянуть на белый свет, жив ли он еще или над их головами бушует грязь. Он приотворил тяжелый люк схорона и вдохнул свежий воздух. Дотлевала вечерняя заря, свиристели птицы, шумели кроны сосен, обдавая смоляным духом своим. И Егор почуял на щеках слезы, так мил ему был живой мир, родная засыпающая природа, ясные звезды в фиолетовом небе меж темных крон и стрекот кузнечиков, и звоны перепелов на лугах, и голоса коростелей. Хотелось жить, дышать полной грудью, радоваться и любить. В нем взыграла ликующая энергия, благодарность Богу, что дал ему эту радость — русский мир. Не хотелось спускаться в подземелье, прятаться, бояться, хотелось жить полнокровно и ликовать… И он замер в напряжении, увидев темный силуэт человека, идущего прямо к нему, прикрыл люк и тут же почуял рывок сверху, откидывающий Крышку. Егор скрутил спускающегося по лестнице и крикнул, чтобы зажгли свет.

- Михеич, да свой я, — проговорил знакомый голос его ученика: из первого выпуска разведшколы, который был в охране Лебедева.

— Ты, что ли, Володя? Откуда?