История Венецианской республики - Джон Норвич

Самому папе Юлию II достаточно было вернуть города, которые стали поводом для войны: Червию, Римини и Фаэнцу с подчиненными им замками. Но дальние его цели выходили далеко за рамки территориальных вопросов. Италия делилась на три части. На севере располагался французский Милан, на юге — испанский Неаполь, Между ними оставалось место для одного — но только для одного! — сильного и богатого государства. Юлий считал, что этим государством должна стать Папская область. Венеция как город могла выжить, если ей было угодно, но ее империю следовало уничтожить.

От государств Европы не ожидалось одобрения такой политики, весомых причин для этого не было. Их мотивацией вступления в лигу была не поддержка папы, а поддержка друг друга. Максимилиан не мог бы вернуть потерянных земель без помощи Франции. Он уже выдвигал Людовику Французскому подобные предложения, безотносительно к действиям папы. Папе же не было дела до претензий своих потенциальных союзников — его интересовали только города Романьи, не интересовавшие больше никого. На прочие земли, которые союзники намеревались захватить, Венеция имела законные права, подтвержденные договорами, которые подписывали те же Франция, Испания, а недавно и Максимилиан, всего несколько недель назад заключивший трехлетний мир. Но моральная сторона вопроса ими не рассматривалась. Они могли представить свои действия как военный удар с целью восстановить справедливость и призвать к суду жестокого агрессора, но все прекрасно понимали, что их действия гораздо больше подходят под определение агрессивных, чем действия Венеции. Тем не менее искушение было так велико, а перспективы так многообещающи, что они согласились.

Так, 10 декабря 1508 года в Камбре смертный приговор Венеции подписали Маргарита Австрийская, регентша Нидерландов (от имени своего отца Максимилиана) и кардинал Жорж д'Амбуаз (от имени короля Франции). Хотя папские легаты присутствовали в Камбре, формально Юлий не присоединялся к лиге до марта следующего года. Тем не менее голос его звучал снова и снова:

…чтобы положить конец тем оскорблениям и тому урону, что венецианцы наносят не только Святому престолу, но и Священной Римской империи, Австрийскому дому, герцогам Миланским, королям Неаполитанским и множеству других государей, покушаясь на их собственность и присваивая ее, занимая их города и замки, будто сговорившись чинить вред всем вокруг…

Таким образом, мы находим не только желанным и достойным, но необходимым созвать всех, чтобы силой унять ненасытную алчность венецианцев, что бушует подобно великому пожару.

Через три месяца, помимо всех прочих неприятностей, венецианцы и сами пострадали от пожара, что сказалось на общественных настроениях. 14 марта 1509 года, во время заседания Большого совета, Дворец дожей потряс сильный взрыв. Взрыв случился на расстоянии в четверть мили от палаццо Дукале, в Арсенале, где от случайной искры взлетел на воздух пороховой склад. Заседание прервали, и все присутствовавшие поспешили к месту происшествия, чтобы оценить ущерб. Положение было хуже некуда. Окрестности Арсенала превратились в ад. Многие дома рухнули, не устояв перед ударной волной, многие загорелись.

Для спасательных работ люди собирались со всего города. Члены совета скинули свои мантии и подключились к спасательным работам. Делалось все возможное, но слишком велико было число жертв, и раненых, и оставшихся без крова. Конечно, поползли невнятные слухи про диверсию агентов Людовика. Совет назначил расследование, но оно ничего не дало. Венецианцы утешались лишь мыслью о том, что всего за сутки до взрыва четыре тысячи бочек пороху погрузили на баржи и отправили в Кремону. Если бы их отправку задержали на день, взрыв получился бы настолько сильным, что разрушил бы даже Дворец дожей. Но и так военный потенциал Венеции существенно уменьшился как раз в тот момент, когда следовало копить силы перед лицом надвигающейся бури.

А тучи уже собирались. Промедление папы объяснялось тем, что он ждал, пока к союзу примкнут наиболее значительные участники. Он не желал брать всецело на себя ответственность за организацию союза, как случилось пять лет назад, когда его предприятие развалилось. Но когда, в том же марте, король Испании объявил о присоединении к лиге, Юлий больше не медлил. 5 апреля он открыто присоединился к союзу. Через девять дней Франция объявила республике войну.

Теперь безопасность города находилась уже под серьезной угрозой, и венецианцы готовы были пожертвовать многим, даже национальной гордостью, чтобы только отвлечь союзников от их цели. Они пригласили в качестве посредников представителей Генриха VII Английского. Они даже предложили восстановить влияние папы в Римини и Фаэнце, но теперь папа и слушать не захотел об уступках. «Пусть синьория распоряжается своими землями, как ей заблагорассудится», — ответил он на это предложение. Тогда они отправили к императору специального посла, чтобы заверить его в искренней преданности республике и в том, что непочтительность последних лет была вызвана исключительно союзными обязательствами перед Францией. Теперь подобных ограничений нет, и они спешат предупредить его императорское величество об амбициях французов, которые те собираются осуществить за счет империи, и, пока не поздно, убедить не связываться с Францией.

Как и ожидалось, такой подход не принес результатов. Венецианская дипломатия помнит более удачные переговоры, и никого не удивило, что Максимилиан не ответил на предложение. Теперь на Венецию шел строй союзных армий Европы, какого Италия еще не видела. Это воинство включало четыре наиболее значимые фигуры христианского мира. Союзников у Венеции не было, и положение ее было безвыходным. На заседании Большого совета в воскресенье 22 апреля дож Лоредано не скрыл этого от своих соотечественников, призвав их одуматься, позабыть о своих владениях и титулах и направить свои устремления к главной цели — спасению республики. «Поскольку, — сказал он, — если мы потеряем ее, мы потеряем прекрасное государство, Большого совета более не будет, и мы не сможем наслаждаться свободой». Сам он после традиционного пира в честь дня святого Марка (то есть через три дня) обещал подать другим пример, пожертвовав в казну всю свою посуду и вернув казне 5000 дукатов жалованья, оставив только 2000 на расходы. Он выразил надежду, что многие последуют его примеру. Выходя из зала, он выглядел стариком, едва сдерживавшим слезы.

И вот наступило худшее. 27 апреля папа Юлий II выпустил буллу, гораздо более грозную, чем его дядя 26 лет назад. Он громогласно возвещал, что венецианцы настолько раздулись от гордости, что оскорбляют соседей и вторгаются на их земли, не делая исключения даже для Святого престола. Они замышляют против наместника Христова на земле, они презрели законы Церкви и его собственные наказы в отношении епископов и священников, заключая их в темницу и отправляя в изгнание. Наконец, в то время, когда он, папа, собирал всех христиан против неверных, они использовали его усилия в своих интересах. По этим причинам он торжественно объявлял об отлучении Венеции и наложении на нее интердикта. Если в течении двадцати четырех часов не последует полной реституции, любому человеку или государству дозволялось нападать на нее, грабить ее или ее подданных, препятствовать перемещению их на суше и на море и причинять любой мыслимый урон.

К новой угрозе Венеция отнеслась так же, как и к старой, отказавшись ее принимать и запретив публиковать ее на своей территории. Двое ее агентов прибили к дверям собора Святого Петра требование Венеции выслушать ее заявление на церковном соборе. Но теперь положение было куда серьезнее, чем во времена папы Сикста, и за папским гневом вскоре последовала другая неприятность, теперь в самом Риме. Там недавно, в обмен на большие денежные субсидии, удалось добиться поддержки сильной фракции, настроенной против папы. Ее возглавляло семейство Орсини, двое из которого, как мы уже знаем, сыграли важную роль в качестве кондотьеров. Весть об этой интриге вскоре достигла ушей папы, и он, воспользовавшись отлучением, подверг все семейство Орсини духовному наказанию, с которым они не могли не считаться. Теперь им пришлось не только прервать все контакты с Венецией. Деньги, полученные от Венеции, им вернуть не разрешили. Это пятнало честь Орсини, и, несмотря на святейший запрет, 3000 дукатов они тайно вернули венецианским посланцам.

Отчаявшись найти союзников, венецианцы вновь попытались купить расположение императора, пообещав ему за союз 200 000 рейнских флоринов и военную помощь для завоевания Милана, но Максимилиан не ответил, свое слово император скажет только после начала боев.

Пятнадцатого апреля 1509 года, всего через сутки после объявления войны, французские солдаты вошли на венецианскую территорию. Наемники под командованием Орсини, всей семьей сопротивлявшихся давлению папы, защищались так же успешно, как за год до этого отбросили армию Максимилиана. Они сражались яростно, и первые три недели, казалось, силы были равны. Однако 9 мая они так увлеклись, грабя только что отбитый город Тревильо, что прозевали момент, когда французы перешли Адду в паре миль западнее. Темпераментные кондотьеры начали обсуждать, как им поступить в таком положении, и не сошлись во мнениях. Альвиано, как более молодой и горячий, предлагал сразу помериться силами. Осторожный Питильяно резонно напоминал об инструкциях из Венеции, запрещавших ввязываться в бой с сомнительным исходом. Он предлагал потерпеть и подождать. Как старший, он мог бы настоять на своем, но Альвиано его не послушался и увел свою часть войска к деревне Аньяделло, где встретил французскую армию.