Фестиваль - Сергей Власов

Пока народ, сидящий в зале, в результате вынужденного тайм-аута предавался обмену впечатлениями, Михаил Жигульский вместе с Аликом Кабаном и тремя великовозрастными рокерами отправился в фойе в поисках пива.

Обнаружив буфет, они уселись за столик, обставившись дюжиной свежего «Жигулевского», и только здесь облегченно вздохнули.

– Ну, блин, Мишаня, ты и привел. Нет, музон по кайфу. Я такого в совке давно не слышал. Но уж больно нудно сидеть.

– Слушай, мать! – крикнул Жигульский буфетчице. – А у тебя водки под фартуком, случаем, нет?

– Протри глаза, стиляга! Под каким фартуком? Вон на прилавке – сколько хочешь.

– Мужики, а действительно, водяра есть! Да, видно, я переутомился. Назад в зал больше не пойду. Ну что для начала – пару бутылочек? Ба!

А вон Серега с какой-то бабой сидит… Так, вы берите, а я на несколько минут отойду.

Сергей Сергеевич с Полиной Викторовной мило ворковали за дальним угловым столиком, потребляя армянский коньяк и обсуждая все, что придет на ум.

– …Скромность – это недостаток, которого люди, что-либо созидающие, практически лишены. И очень хорошо, что это именно так, – вещал в данный момент Флюсов. – Чего бы мы добились, если бы созидатели стали сомневаться в собственных мозгах? Ведь писатель или музыкант должен верить не в интеллект вообще, а в свой собственный. Хотя и с некоторой оглядкой на окружающие обстоятельства и мировоззрения не только сторонников, но и противников.

– А как быть с астрономией? – внезапно спросила Красильникова.

– В смысле?

– В смысле звездной болезни.

– С ней надо вести себя крайне аккуратно. Хотя в принципе с ней та же история, – спокойно пояснил литератор. – Хочешь, я расскажу тебе про великих астрономов: Джорджано Бруно, Галилео Галилея или Николая Коперника?

Над его ухом кто-то, заикаясь, прогундосил:

– Команда «Николай Коперник» – это отличный тяжелый рок!

Сергей резко обернулся и увидел скалящегося Жигульского.

– Шеф, ваше задание выполнено! – Михаил взял под козырек. – По залу рассредоточены значительные силы московских рокеров! Они по мере сил создают необходимую атмосферу доброжелательности и товарищеской взаимовыручки.

– Молодец! Ваши усилия несомненно будут учтены при распределении жизненных благ.

– Рад стараться! – рявкнул рок-журналист. – Это я и хотел услышать. Медом по сердцу. Я могу идти?

– Идите! – скомандовал Флюсов и, чокнувшись с очаровательной спутницей, принял на грудь еще пятьдесят грамм коньяка.

– Егорушка, у меня в горле все пересохло. Пойдем отсюда. – Подруга и по совместительству домработница Бесхребетного Зинаида вот уже полчаса просила Егора Даниловича покинуть место проведения концерта. – Я больше не могу.

– Слушай, может, действительно на сегодня хватит? – пробасил поэт Файбышенко, в задумчивости теребя высунувшийся из-под пиджака левый манжет накрахмаленной рубашки. – В больших дозах подобная музыка, по-моему, вредна.

– Ну как мы уйдем? – начал горячиться матерый прозаик. – Тут столько уважаемых людей! Многие нас знают в лицо. Это же неприлично покидать спектакль или концерт до его окончания.

– Ты хочешь, чтобы я описалась? – громко спросила Зинаида.

Сидящая чуть ниже пожилая женщина, быстро повернув голову, попросила:

– Прошу вас, если вы на самом деле намереваетесь сделать то, о чем сейчас сказали, сделайте это только не над моим креслом.

Бесхребетный не выдержал:

– Совсем все с ума посходили! Пойдемте.

В курительной комнате, находящейся между женским и мужским туалетами, поэт-песенник Ондрух развлекал трудовой коллектив магазина «Лейпциг» во главе с его заместителем директора скабрезными анекдотами. Коллектив, состоящий в основном из курящих немолодых женщин, громко смеялся и одобрительно хлопал в ладоши.

Для разнообразия поэт решил прочитать какое-нибудь стихотворение, долго пыжился и наконец начал:

– Памяти Герцена… – Ондрух откашлялся:

Любовь к добру разбередила сердце им,А Герцен спал, не ведая про зло.Но декабристы разбудили Герцена.Он недоспал. Отсюда все пошло.

И ошалев от их поступка дерзкого,Он поднял страшный на весь мир трезвон,Чем разбудил случайно Чернышевского,Не зная сам, что этим сделал он.

А тот со сна, имея нервы слабые,Стал к топору Россию призывать,Чем потревожил крепкий сон Желябова,А тот Перовской не дал всласть поспать.

И захотелось тут же драться им,Идти на смерть и не страшиться дыб.Так родилась в России конспирация –Большое дело: долгий недосып.

…И с песнями к Голгофам под знаменамиМы шли за ним за сладкое житье.Пусть нам простятся морды полусонные –Мы дети тех, кто недоспал свое.

Мы спать хотим, и никуда не деться намОт жажды сна и жажды всех судить.Ах, декабристы! Не будите Герцена!Нельзя в России никого будить…

– Браво! – закричали немолодые женщины и как по команде бросили окурки в урну. – Бис!

Им так надоело слушать музыкальную тягомотину, а тут такой высокий поэтический стиль! От избытка чувств пышногрудая полногубая блондинка попросила разрешения у поэта его поцеловать и, получив его, с огромным удовлетворением выполнила намеченное.

– Я представляю – как вам, наверное, известно, – профком нашего замечательного универмага, – скромно потупив глазки, сказала она. – Так вот, наверное, мы вам закажем еще один гимн, ведь у вас так здорово все получается. Скажите, а вы читали только что стихи собственного сочинения?

– Мне чужого не надо, – недовольно пробурчал Ондрух. – Это Наум Коржавин. Но мои – смею вас заверить – не хуже.

– Да, наверняка лучше, – уверенно сказала блондинка. – Вы просто прелесть.

– Кто – я? – после секундной паузы несмело переспросил поэт-песенник. – Вы знаете, я попал в одно из тех трудных положений, в какие жизнь ставит человека неоднократно и на которые он реагирует по-разному в зависимости от возраста. В такие минуты наша жизнь разламывается, кладется на весы, где вмещается вся полностью, целиком. На одной чаше – наше желание не разонравиться, на другой – всеохватывающая тревога, которую можно избежать, только если мы откажемся от желания нравиться конкретной женщине.

– Я помогу вам, мой талантливый друг.

Через какое-то время дирижер Гастарбайтер пришел в себя, и концерт успешно продолжился.

После его окончания большинство людей выходили из зала если и разочарованными, то не сильно.

Иван Григорьевич в сумерках рассчитывался за колонной, недалеко от центрального входа, наличными с командиром отряда офицеров, обеспечивавших безопасность первого дня. Передав причитавшиеся тому деньги и поблагодарив за образцовое выполнение своих обязанностей, Райлян тепло распрощался с приятелем и подошел к ожидавшей его невдалеке Свете.

– Ну что, поехали отдыхать? Сергеич назначил на завтра на девять утра разбор полетов. Необходимо до этого времени успеть выспаться.

– Нет, Ваня. Ты поедешь к себе домой, а я – к себе. Все равно я сегодня уже ни на что не способна.

– А я ничего и не имел в виду. – Иван опять покраснел. – Я просто хотел предложить попить чаю. Я ведь тоже сегодня… того… не в форме, поскольку переутомился.

– Все – завтра, – заверила Светлана.

Она помахала приятелю рукой и, быстро повернувшись, пошла в направлении метро.

Иван Григорьевич грустно посмотрел ей вслед, затем, подойдя к трассе, остановил проезжающую мимо черную «Волгу», плюхнулся на ее кожаное сиденье и тихо сказал:

– На Лубянку, шеф. И побыстрее.

Гендиректор фестиваля в сопровождении слегка нетрезвого Жигульского и абсолютно пьяной Валерии отправился на таксомоторе к себе домой, на Преображенку.

– Мишаня, пусть девушка у тебя поспит, а я пойду лучше к себе. Мне ведь завтра предстоит руководить вторым днем авангардной симфонической музыки.

– Старик, не занимайся ерундой. Пойдем втроем ко мне. Попьем кофейку и обсудим результаты сегодняшнего представления. Твоя помощница тем временем оклемается, и мы без всяких опасений отправим ее домой. Как план?

– Ладно. Уговорил.

Глава тридцать седьмая

В последнее время Александр Александрович Бизневский стал тревожиться по поводу состояния собственного здоровья. Энергичный и деятельный, каким он обычно выглядел на бизнес-встречах, Бизневский на самом деле уже давно страдал от переутомления и беспокойства. Он рыл носом землю, не зная отдыха и срока, рыл для того, чтобы ни одна из уже начатых авантюр не закончилась бездарно, не принеся запланированного дохода. Сейчас, когда фестиваль, несмотря на многочисленные объективные и субъективные трудности, все же начался, у Александра наступила обратная реакция. Внезапно он почувствовал себя невыносимо уставшим, его стали посещать сомнения – сомнения в правильности его действий как в бизнесе, так и в личной жизни.