Собрание сочинений. Т.13. Мечта. Человек-зверь - Эмиль Золя

Все еще держа в объятиях эту тонкую, хрупкую женщину, Жак чувствовал, что она стала вдруг непроницаемой, непостижимой, словно в ней и в самом деле таилась мрачная бездна. Напрасно он изо всех сил прижимал ее к себе — она оставалась недосягаемой. Ее бессвязный рассказ об убийстве пробуждал в нем лихорадочное волнение.

— Скажи, ты помогала убивать старика?

— Я сидела в углу, — продолжала она, будто не слыша. — Муж находился между мной и Гранмореном. Они беседовали о приближавшихся выборах… Рубо то и дело поглядывал в окно, чтобы понять, где мы; видно было, что его сжигает нетерпение… И каждый раз я тоже машинально глядела в окно, отмечая про себя, сколько мы проехали. Было уже темно, но с неба струился какой-то белесый свет, черные деревья бешено неслись мимо. Я никогда не слышала, чтобы колеса поезда так грохотали, в их грохоте чудился ужасный хор яростно воющих голосов, заунывный, зловещий вой кровожадных хищников! Поезд несся с головокружительной быстротой… Внезапно засверкали огни, шум состава породил громкое эхо в станционных строениях. Мы были в Маромме, в двух с половиной лье от Руана. До Барантена оставалась только одна остановка — Малоне. Где же все произойдет? Неужто он дотянет до последней минуты? Я уже перестала понимать, сколько сейчас времени и где мы, словно падающий камень, я безвольно подчинялась неведомой силе, стремительно уносившей меня сквозь тьму; но когда мы миновали Малоне, я внезапно поняла — все произойдет в туннеле, за километр от этого места… Я повернулась к мужу, наши глаза встретились: да, в туннеле, минуты через две… Поезд по-прежнему несся вперед, ветка на Дьепп осталась позади, я разглядела стрелочника на его посту. Вокруг бежали холмы, мне с поразительной отчетливостью виделись на них люди, — воздев руки, они осыпали нас проклятьями. Локомотив протяжно засвистел, мы вошли в туннель… Когда поезд ворвался под низкие своды, послышался оглушительный грохот, он ведь тебе хорошо знаком, этот шум, — точно тяжелый молот обрушивается на наковальню! В те безумные минуты мне чудилось, будто гром гремит.

Северина вся дрожала, остановившись, она внезапно проговорила совсем другим, почти смеющимся голосом:

— До чего глупо! Подумай, дорогой, до сих пор, как вспомню, мороз по коже продирает. А ведь мне так тепло рядышком с тобой, я так счастлива!.. А потом, знаешь, нам нечего больше бояться, дело прекращено, не говоря уж о том, что многие важные персоны не меньше нашего заинтересованы, чтобы все было шито-крыто… Я сама в этом убедилась и теперь спокойна.

Тут она рассмеялась и прибавила:

— Кстати, если это тебе доставит удовольствие, могу сказать, ты на нас немало страху нагнал!.. Скажи, пожалуйста, меня это все время интриговало, что ты, в сущности, видел?

— Только то, что говорил следователю: как один человек перерезал глотку другому… Вы так странно вели себя со мной, что под конец я стал подозревать. Была минута, когда мне даже показалось, будто я узнал твоего мужа… Но убедился я только позднее…

Она весело прервала его:

— Знаю, в сквере, в тот день, когда я сказала тебе, что ты не прав. Помнишь? Мы впервые были с тобою в Париже, наедине… Как чудно! Я говорила тебе, что мы не убивали, по отлично понимала — ты убежден в обратном. Вроде я сама тебе призналась… Дорогой, я так часто думала об этом дне, мне кажется, тогда-то я тебя и полюбила.

В неистовом порыве они с такой силой сжали друг друга в объятиях, словно хотели слиться. Спустя некоторое время Северина снова заговорила:

— Поезд шел через туннель… Ужас, какой он длинный! По нему едешь почти три минуты. А мне показалось, что прошел почти час… Гранморен перед тем что-то говорил, но тут умолк, все равно в оглушительном лязге железа нельзя было ничего разобрать. В последнюю минуту Рубо, по-видимому, оробел и сидел не шевелясь. В колеблющемся свете лампы видно было только, как его уши налились кровью и стали почти фиолетовыми… Я все думала — чего он ждет? Ведь поезд вот-вот вынырнет на поверхность. Задуманная им месть уже представлялась мне столь роковой и неотвратимой, что у меня появилось лишь одно желание: больше не мучиться ожиданием и освободиться от этого наваждения. Почему он медлит, коли все равно придется убить? Я, кажется, сама готова была схватить нож и вонзить его, до такой степени я изнемогала от страха и муки… Рубо посмотрел на меня. Видно, все это было написано у меня на лице. И внезапно он ринулся на старика, который в это мгновение повернулся к двери. Тот испугался, инстинктивно отпрянул и протянул было руку к кнопке звонка, прикрепленной у него над головой. Он уже коснулся ее, но тут Рубо схватил его за плечи и с такой яростью толкнул на диванчик, что Гранморен скорчился от боли. Ошеломленный и перепуганный, он раскрыл рот, и оттуда вырвались неясные вопли, утонувшие в оглушительном грохоте, и тут я отчетливо услышала, как Рубо повторял свистящим, прерывающимся от злобы голосом: «Свинья! Свинья! Свинья!» Внезапно шум стал тише, поезд вылетел из туннеля, вокруг снова показалась пустынная местность, с неба все так же струился белесый свет, и черные деревья все так же неслись мимо… Я по-прежнему сидела в углу, в неудобной позе, привалившись спиной к суконной обивке и безотчетно стараясь отодвинуться подальше. Сколько времени продолжалась борьба? Должно быть, несколько секунд. Но мне мерещилось, что ей не будет конца, что все пассажиры слышат вопли, что деревья видят нас. Рубо, сжимая нож в руке, никак не мог нанести удар — старик отчаянно отбивался ногами. Вагон подскакивал от толчков, Рубо споткнулся и чуть было не упал на колени, а состав по-прежнему несся с головокружительной быстротой, послышался свисток паровоза — приближался переезд у Круа-де-Мофра… И тогда — позднее мне так ни разу не удалось восстановить в памяти, как это произошло, — я кинулась на ноги отбивавшегося Гранморена. Да, я обрушилась на него, точно тюк, придавила его ноги всей своей тяжестью, чтобы он не мог шелохнуться. Я ничего не увидела, только почувствовала, как нож с силой вонзился в горло, тело задергалось в судороге, потом послышалась предсмертная икота, второй раз, третий, и какой-то хриплый звук, будто пружина лопнула в часах… О, эта последняя дрожь, она все еще отдается у меня внутри!

Жадно внимавший ей любовник хотел было задать вопрос. Но Северина не слушала, она спешила договорить.

— Нет, обожди… Когда я приподнялась, поезд стремительно мчался мимо Круа-де-Мофра. Я различила фасад дома с запертой дверью и закрытыми окнами, потом будку путевого сторожа. Еще четыре километра, еще пять минут — и мы окажемся в Барантене… Убитый, скорчившись, лежал на диванчике. Из-под него натекла уже густая лужа крови. А Рубо стоял как ошалелый, раскачиваясь от толчков поезда, и смотрел на труп, вытирая нож носовым платком. Так продолжалось с минуту, и ни он, ни я ничего не предпринимали для своего спасения… Останься мы там, рядом с неподвижным телом, все могло обнаружиться уже в Барантене… Но вот Рубо опустил нож в карман, казалось, он пробудился от сна. Торопливо обшарил труп, взял часы, деньги, все, что нашел. Затем, распахнув дверцу купе, попытался столкнуть тело на полотно, но ему это не удавалось, потому что он боялся вымазаться кровью. «Да помоги же мне! Подтолкни его сзади!» Я даже не пошевелилась, руки и ноги меня не слушались. «Проклятье! Неужели ты не можешь его подтолкнуть?» Голова Гранморена просунулась наконец в дверцу и повисла над подножкой, но туловище со скрюченными ногами никак не пролезало. А поезд все мчался… Рубо напряг все силы, труп качнулся и исчез, шум от его падения был заглушен грохотом колес. «Там тебе и место, свинья!» — прохрипел Рубо. Потом, схватив плед старика, швырнул его во тьму. И мы остались вдвоем, мы оба стояли, боясь опуститься на диванчик, где виднелась лужа крови… Широко открытая дверца с силой захлопывалась и вновь открывалась, и тут я увидела, что Рубо спустился на подножку и исчез из виду; я была так подавлена страхом, так растеряна, что сперва ничего не поняла. Он тотчас же возвратился и приказал: «Иди следом, да побыстрее, если не хочешь, чтобы нам голову отрубили!» Я не двигалась, и он рассвирепел: «Пойдем же, черт побери! В нашем купе пусто, поспешим туда!» В нашем купе пусто? Неужто он уже там побывал? А женщина в черном, которая хранила молчание и походила на призрак? Убежден ли он, что ее нет там, в углу?.. «Идешь? Не то я и тебя вышвырну на полотно!» Он вошел в купе и грубо толкнул меня, он походил на сумасшедшего. Я очутилась на подножке и ухватилась обеими руками за медный прут. Рубо вышел вслед за мною, старательно запер дверцу и пробормотал: «Ступай, ступай же!» Но я не решалась, мы неслись с такой быстротой, что у меня кружилась голова, ветер свирепо хлестал по лицу. Волосы у меня растрепались, мне казалось, что онемевшие пальцы вот-вот выпустят прут. «Да ступай же, черт побери!» Он по-прежнему подталкивал меня, и мне приходилось двигаться вперед, перехватывая прут то правой, то левой рукою, изо всех сил прижимаясь к стенке вагона; юбки развевались на ветру, хлопали меня по ногам, мешали идти. Вдали, за поворотом, уже видны были огни Барантена. Послышались свистки паровоза. «Вперед, черт побери!» Адский грохот оглушал меня, кругом все содрогалось, а я шла! Мне мерещилось, будто буря подхватила меня и мчит, как соломинку, чтобы где-нибудь придавить к стене, размозжить. Оглядываясь назад, я видела убегающие холмы и лощины, и мне чудилось, будто деревья преследуют меня на бешеном галопе, пускаются в пляс, скрючиваются и провожают поезд коротким жалобным стоном. Когда я достигла конца вагона, где предстояло шагнуть на подножку следующего и снова ухватиться за медный прут, я замерла, мужество покинуло меня. Нет, я вовек не решусь! «Вперед, черт побери!» Рубо надвигался на меня, толкал в спину, я закрыла глаза и, сама не понимая как, сделала шаг вперед, меня вел инстинкт самосохранения, я цеплялась за прут, как цепляется когтями животное, чтобы не сорваться. Почему нас никто не увидел? Ведь мы прошли вдоль трех вагонов, и один из них, вагон второго класса, был битком набит. Я запомнила вереницу голов, освещенных лампой, — думается, я бы узнала этих людей, если бы когда-нибудь встретила их, особенно врезался мне в память толстяк с рыжими баками и две юные девушки, которые чему-то смеялись. «Вперед, черт побери! Вперед, черт побери!» — подгонял меня голос Рубо. Я плохо помню, что было дальше, огни Барантена все приближались, паровоз свистел, и тут я почувствовала, что меня тащат, волокут, тянут за волосы. Верно, муж схватил меня за плечо, открыл дверцу и втолкнул в купе. Задыхаясь, едва не лишившись чувств, я забилась в угол, и тут поезд остановился, я услышала, как Рубо перекинулся несколькими словами с начальником станции Барантен, но не пошевелилась. Затем поезд двинулся, и Рубо упал на скамейку, вконец обессиленный. До самого Гавра мы оба не раскрывали рта… О, я его ненавижу, ненавижу за все те гнусности, которые мне по его милости пришлось вынести! А тебя, мой дорогой, я люблю, потому что ты даешь мне столько счастья!