Быть собой (СИ) - "Sleepy Xoma"

С этими мыслями юноша погрузился в глубокий сон. Он был слишком утомлен, иначе заметил бы, что едва только его лошадь переступили через магический барьер, все голоса умолкли.

* * *

На сей раз кошмар не предварял видение из прошлого. Трегоран сразу очутился в тронном зале — том самом, где он и друзья заночевали, но на сей раз здесь никто не веселился.

Помещение это было до отказа заполнен людьми. Император — состарившийся еще на пару лет — восседал на своем троне, украшенном драгоценными камнями, и лицо его искажали гнев, вперемешку со страхом. Нет, конечно, он хорошо маскировал второе чувство, однако глаза выдавали все лучше слов — бывший раб неоднократно видел такой взгляд у людей, находящихся на краю гибели. Или считавших, что вплотную подобрались к этому краю.

Впрочем, он был в этом не одинок — в зале отчетливо витал запах ужаса, и исходил он не только от правителя, но и от придворных. Они шептались и, переглядываясь, смотрели на мужчину, застывшего перед троном. Тот был скован по рукам и ногам, а вокруг замерли стражники, нацелившие на него копья.

Мужчина этот лицом походил на правителя, из чего Трегоран предположил, что это — тот самый брат, о котором советник предупреждал своего господина. Был он тощ, нескладен, однако стоял прямо, гордо подняв голову и обжигая окружающих надменным взглядом пронзительных зеленых глаз.

«Его заговор провалился?» — подумал юноша. — «Или он сотворил что-то еще?»

— Я люблю тебя брат, а потому терплю многое, но всему приходит конец, — заговорил правитель. — Сегодня ты переступил черту. Скажи, Анатиан, неужели ты так жаждешь власти, что ради нее готов пойти на столь страшное преступление?

— Власти? — презрительно скривился тот. — Утариан, не смеши меня! О какой власти идет речь? Я хотел спасти нас всех, глупец!

— Спасти?! — взревел император, вскакивая с трона. — От кого?

— От Бича Богов! Мы проигрываем войну, брат! Сколько еще лет продержится Ширрим, прежде чем столица падет? Год, два, десять? Нужно было что-то сделать, но ты боишься принимать тяжелые решения, ты спрятал голову в песок и не хочешь видеть ничего дальше собственного носа! Ты губишь империю!

— А ты, значит, спасешь ее? Да? Но для этого, конечно же, придется сменить меня на троне! — с горькой иронией отозвался император и сделал шаг вниз по ступеням. — Так? Ответь!

— Да! — выкрикнул тот. — Именно так! Я буду лучшим правителем, чем ты.

— Конечно, ведь додуматься до переговоров с Отцом Лжи может только очень хороший владыка!

Он сделал еще шаг навстречу брату.

— Скажи, о чем тебе поведал Древний? Чем соблазнял? Что предложил в обмен на силу, которой тебе не хватает для мятежа?

— Я не принял его условия, — процедил тот. — Не принял, ясно тебе?

— Испугался? — Утариан замер напротив узника.

— Я не боюсь ничего и никого, — прошептал тот. — Ты знаешь, брат.

— Знаю, — правитель прикрыл глаза. — Знаю.

И в этот момент Анатиан атаковал. Трегоран не знал, что это за заклинание, но выглядело оно эффектно — тень скованного неожиданно вытянулась и ударила, точно копье, метя в горло старшему брату.

Тот лишь презрительно скривился, и его собственная тень, превратившись в щит отбила атаку, а затем почти сразу обернулась сотнями тонких жгутов, которые пробили руки и ноги младшего брата, намертво пригвоздив того к полу.

— Ты всегда был слаб! — прогрохотал император. — И всегда жаждал того, чего не заслуживаешь! Но это…Ты предал меня, предал свой народ. Ты — Предатель и грядущие поколения запомнят тебя под таким именем!

— Только я могу спасти нас от напасти! — отчаянно прокричал младший брат. — Ты не сумеешь несмотря на всю силу и талант!

Император не удостоил его ответом. Он дал жест своим подчиненным отойти подальше, и когда те послушно расступились, вытянул правую руку вперед, нацелив ладонь точно в грудь брата. Туда, где билось сердце.

— Прощай, брат. Видят боги, я не желал этого, — с горечью в голосе проговорил император.

Трегоран замер, боясь даже вздохнуть. Ему показалось, что время в зале остановилось, юноша готов был поклясться, что видит замершие в воздухе пылинки. Неожиданно по его ногам прошелся холодный ветер, и ушей Трегорана достиг тихий шепот:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Сделка…

От этого шепота юношу обдало морозом. Он сообразил, кто произнес слово, и кому оно адресовано. Никто кроме Трегорана и приговоренного не услышал ничего, а тот сразу все понял.

На лице Анатиана отразилась сложная палитра чувств: отчаянная надежда, ужас, отвращение, радость, злоба и грусть. Трегоран постарался представить, какая же страшная борьба развернулась в сердце младшего брата, и ему стало жалко этого несостоявшегося заговорщика. В какой-то момент юноше показалось, что тот предпочтет смерть…

Но тут губы Анатиана приоткрылись, и он, выплюнув кровь, прохрипел:

— Пусть под ликом Девятерых не будет ни воина, ни мага сильнее меня!

Лица присутствующих вытянулись от ужаса, а император скороговоркой затараторил заклинание, формируя печати одной рукой, но было поздно. Тихий шепот сменился громовым раскатом, разлетевшимся под сводами дворца:

— Слово было сказано. По слову и будет!

И в этот момент император ударил! Его заклинание не выглядело столь же эффектно, как предыдущее, однако в направлении приговоренного понеслось нечто невообразимое, превосходящее самые смелые представления Трегорана о боевой магии. Это нечто, нацеленное на пригвожденного к мраморным плитам, должно было не просто убить, нет. Заклинание, принадлежавшее к пятой школе, разрушало саму душу!

А затем наступила тьма, и в голове у юноши раздался знакомый уже голос:

— Эта мощь…Эта боль…Все бесполезно…

Кто ты? — шепнул — или подумал — Трегоран.

А ты? Что ты забыл в моем узилище?

Юный чародей сглотнул, это было что-то новенькое — никто из местных обитателей не спешил поговорить с ним. В основном те стремились уничтожить душу или завладеть телом.

Узилище? Кто ты?

Так близко…Чувствую…Да…

Странный голос становился все тише, и когда замерли последние его отголоски, Трегоран проснулся. Он лежал, пытаясь разобраться, свидетелем чего только что стал.

«Выходит, Анатиан успел перед самой своей гибелью заключить договор с богом Хаоса. Прямо как я», — юноша поморщился от резкого укола боли. — «И он обрел силу, в этом нет сомнений. А что потом?»

Спать совершенно расхотелось, и чародей поднялся. Выяснилось, что бессонница была не только у него — Итриада уже подбрасывала в затухший костерок новые ветки, собираясь разогревать их скудный завтрак.

— Ты проснулся? Хорошо, поедим и займемся делом.

Они не тратили время понапрасну, всерьез готовясь к сражению ни на жизнь, а на смерть. Шансов на победу — и это понимали все — оставалось немного, однако дальнейшее бегство лишь уменьшало их — пища подходила к концу, силы иссякали. От фарийцев следовало избавиться не только потому, что преследователи — и это было совершенно ясно — не успокоятся, пока не настигнут жертв, но и потому, что беглецы хотели завладеть их припасами.

Увы, но несмотря на то, что древний город отлично сохранился, пищи в нем почти не нашлось. Конечно, фрукты из императорского сада изрядно разнообразили унылое меню путников и притупляли голод, но Трегоран осознавал — на одних яблоках с грушами далеко уехать не получится. Следовало добыть побольше мяса и зерна. Он не сомневался, что у фарийцев в достатке имелось и то и другое. На худой конец, можно было прикончить пару лошадей.

Они работали целый день, а Трегоран, время от времени отправлявшийся в мир духов, чтобы проверить, где враги, сообщал новые сведения. И с каждым прошедшим часом юноше становилось все страшнее и страшнее, причем пугала его отнюдь не предстоящая драка с фарийцами, нет. Боялся юноша Еширала, было в городе нечто странное и страшное, чему не получалось дать объяснения. Его пугало и полное отсутствие безликих теней, и непонятный магический барьер, и последний сон и непонятное ощущение — Трегорану казалось, что кто-то за ним наблюдает.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})