Тени сумерек - Берен Белгарион

Когда они вышли из замка и спустились к нижним укреплениям, где было совсем мало эльфов и много людей, Айменел вздохнул с заметным облегчением.

— Не знаю, почему мне здесь так тяжело, Руско, — сказал он в ответ на вопрос Гили. — Но отчего-то там мне трудно.

Гили уже увидел достаточно, чтобы не задать дурацкий вопрос: «А разве там не такие же нолдор, как ты»? Он понимал — не такие. А вот — чем не такие? — хотелось ему знать.

— О! — сказал Радруин. — Это Барни и Брего. Значит, где-то поблизости Падда, Рит и Фродда. Или уже освободились, или освободятся сейчас.

Навстречу действительно двигалось двое мальчишек — один на вид помладше Гили, другой постарше его, и даже Радруина. Дирголы у обоих были юношеские, узкие — ребята еще не вошли в тот возраст, когда женщины семьи должны дарить юноше настоящий, полный плат; юным надлежало довольствоваться половинкой отцовского или братнего. На поясе у одного паренька был только нож, у другого, постарше, — нож и ската. Радруин скату носить еще не удостоился, и Гили уловил легкую зависть в лице товарища, когда Брего, старший из оруженосцев, поприветствовал Гили как равного, послав Радруину лишь короткий кивок.

Гили удивился — почему они не здороваются с Айменелом — оглянулся и увидел, что Айменела нигде нет.

— Слинял эльф, — сказал Радруин, — с ними всегда так: то он здесь, а то р-раз! — и словно щезник его ухватил.

— Я слышал о тебе, — Брего, не обращая на его слова внимания, заговорил с Гили. — Ты — оруженосец ярна Берена?

Гили кивнул.

— Из какого ты рода? — продолжал Брего свой быстрый допрос.

— Зови меня безродным, — сказал Гили, вспомнив, как отвечал на такие вопросы в Барад-Эйтель Берен. — Моя семья убита и я еще не отомстил.

Брови Брего на миг удивленно вздрогнули, смешанное чувство уважения и удивления промелькнуло на лице. Ни один из его ровесников явно не оставался последним в роду и не давал обета сокрытия имени. Статус Гили подскочил в его глазах еще на фут.

— Как твое имя? — спросил Брего.

— Руско, — Гили, еще не успевший как следует привыкнуть к эльфийской кличке, вдруг почувствовал, что она более уместна здесь, чем его настоящее имя. — Слушайте, у меня в кармане есть серебряник, который скучает в одиночестве, точь-в-точь как я. Я подумал — если я обменяю его на бочонок пива, друзья появятся и у меня, и у него. Как вы на это… фэррим?

— Это по-нашему! — одобрил Радруин.

По дороге к пивовару их четверку догнали еще трое пареньков. Разговор как начался, так и не прекращался: Гили задавал короткие и осторожные вопросы и получал длинные, обстоятельные ответы, сопровождавшиеся обилием знаков руками, лицом и всем телом: если кто-то из пареньков рассказывал про драку или стычку, он считал своим долгом еще и показать все, что только возможно.

Осаду Химринга помнили худо-бедно почти все, но один лишь Брего участвовал несколько раз в настоящем столкновении. Гили, чтобы он не слишком задавался, мимоходом упомянул стычку в Нан-Дунгортэб, опустив, по кратком размышлении то, что Берен мог бы запретить ему рассказывать: двоих людей в черном и то, что с эльфами был сам государь Финрод.

Дом пивовара стоял у подножия горы, возле самой дороги. Длинный, крытый соломой, с широко распахнутыми дверями (а скорее уж — воротами), он зазывал к себе всех, у кого пересохло в горле. Пивовара звали Бренна-Раскоряка, прежде он был сотником, но пять лет тому в какой-то стычке его ранили в бедро, и теперь он ходил враскоряку (правда, никто не звал его так в глаза, ибо на тяжести его кулаков ранение не сказалось). Его поставили обеспечивать замок пивом (только людей — эльфы варили свое, посветлее, и на вкус горцев — жидковатое), варить его летом и следить, чтобы оно до следующего лета не кончилось, но и не испортилось, что он и делал исправно. Сейчас, когда ячмень нового урожая вот-вот поспевал, Раскоряка распродавал излишки. Гили узнал все это, не успев отойти от пивоварни и да двадцать шагов: сведения сыпались ему в оба уха. Прежде, зная из беорингов одного Берена, да еще как-то Белгара из бретильской стражи, он только слышал, что горцы — большие любители почесать языки; теперь он убедился в этом. Пока они дошли до луга и устроились под стогом, Гили слушал уже третью историю о зимней распре между коморником и Бренной.

— …И донесли коморнику, что Раскоряка пиво разводит, а остаток — продает… Решил он, значит, самолично подстерегти, когда разбавленное пиво в трапезную понесут… Караулит с ночи во дворе, а тут мы с Хальфом выносим ведро, в которое ночью это самое… Ну, зима же, ступеньки обмерзли, скользкие, так чтобы по темному делу на лестнице себе шею не свернуть. Подскакивает он к нам, оттирает меня плечом, открывает крышку-то, черпает, отпивает глоток и орет: да разве ж это пиво? Это ж самая что ни на есть моча!

— Га-га-га!!!

Мальчишки явно слышали эту историю не в первый раз — но реготали азартно.

— А вот еще что было, — нить рассказа перехватил Фродда. — Повадился коморник ходить к жене Финндо-Рябинника, моего мардо. И так к ней и этак… И грозит, что если не подпустишь — на весь белый свет ославлю…

Бочонок пива и низка сухой рыбы обошлась им в осьмушку серебреника; полвосьмушки Бренна пообещал вернуть, когда доставят обратно пустой бочонок. Гили быстро освоил науку оттыкать чоп, подставлять рот под струю, не роняя ни одной капли, а потом переворачивать бочонок и передавать следующему. Так ему нравилось больше, чем из кружки, как в Хитлуме — никто не мог проследить, сколько он выпил.

— …И сует она ему портки, а сама его в сундук пихает. Приходит Финндо, стукнулся о сундук вроде как ненароком, пнул его ногой… Эх, говорит, и остохренел же мне этот сундук: сколь раз я тебе говорил: убери его куда-нито, я о него ноги бью, да все тебе мимо ушей. Ну, смотри же, как я все твое барахло по дороге растрясу. Берем мы этот сундучок, выносим его на двор, привязываем мою веревку за одну ручку, веревку Финндо — за другую, и рванули — только стук и пыль столбом! Сундук с боку на бок перекатывается, об каждую колдобину бьется — а не разваливается. Замок крепкий, петли хорошие, доски дубовые, скобы железные — держится. До самого Мельвина доехали, веришь? Коморника всего синего оттуда потом достали, а он нас и не видал! Сенешаль у него спрашивает: коморник, а чего это у тебя рожа вся синяя? — надулся как шкура на огне и молчит.

— Ничо, будет знать в другой раз… Он до баб охочий, из него ваше катание эту дурь не вышибло. Вот один раз заприметил он у нас в городище девчонку-сиротинку, которая за одного парня замуж собиралась… А у обоих — шаром покати. И говорит ей: девица, я человек зажиточный, и жалостно мне на твое горе смотреть, как ты замуж идешь — без приданого да за бедняка…