Семейная педагогика. Воспитание ребенка в любви, свободе и творчестве - Юрий Азаров

17. Не играйте роль обиженных

Иногда взрослые, общаясь между собой, вырабатывают тактику чередования ролей «обидчик – обиженный».

Скажем, кто-то проявил холодность к близкому, который хотя и не возмутился, но обиделся. И вот в течение дня идет демонстрация роли обиженного. «Обидчик», не понимая, в чем дело, допускает один промах за другим. Потом следуют долгие выяснения отношений, высказываются взаимные претензии и, наконец, происходит примирение. Этот стиль взрослые иногда подсознательно переносят на общение с детьми. Вот, к примеру, с вечера мать и дочь договорились, что утром дочь встанет и приготовит чай. А дочь забыла об этом. Схватила молоко, выпила, чем-то закусила и убежала в школу. Мать в обиде. Обижается день, обижается два. Дочь, наконец, замечает это и спрашивает: «Что ты, мама, такая расстроенная?» Этот вопрос еще больше обижает мать: «Ну почему она такая бесчувственная?» А ребенок вовсе не бесчувственный. Его ритм жизни напоминает бег. А разве можно в беге быть пристально-наблюдательным? Если вы не научите ребенка останавливаться, не научите прислушиваться к чужим голосам, всматриваться в чужие глаза, чтобы уметь различать оттенки переживаний, вы не сможете воспитать отзывчивого, доброго человека.

Роль обиженного принижает взрослого, делает его позицию слабой, беспомощной.

Свою слабость можно порой как-то проявить перед ребенком. Можно в чем-то ему искренне признаться в расчете на его поддержку. Но это – в исключительных случаях. А каждый раз пользоваться слабостью в качестве инструмента пробуждения детской сердечности ни в коем случае нельзя.

Для того чтобы учить ребенка этому сложному и многомерному видению, надо быть спокойным и уверенным в разумности своей воспитательной тактики. Роль обиженного принижает взрослого, делает его позицию слабой, беспомощной.

Свою слабость можно порой как-то проявить перед ребенком. Можно в чем-то ему искренне признаться в расчете на его поддержку. Но это – в исключительных случаях. А каждый раз пользоваться слабостью в качестве инструмента пробуждения детской сердечности ни в коем случае нельзя.

В конфликте взрослый должен быть хозяином положения. Разрешение конфликта не следует затягивать, важно побыстрее выйти на оптимистические рубежи.

Если вы проанализируете внимательно свои отношения, то вы обнаружите, что они строятся на бесконечном количестве микростолкновений. Утром вы говорите: «Вынеси мусор». А ребенок занят своим делом и не слышит вас. Он, точнее, слышит, но не придает значения вашей просьбе. И если он увидит, что вы, обидевшись, делаете это сами, вы только снимете груз с его души. «Вот и прекрасно, – решает он, – вот и не надо возиться с каким-то дурацким мусором». Вы оказываетесь в состоянии внутреннего конфликта, а для ребенка, наоборот, конфликт исчерпан. Но если вы без раздражения, спокойно, но чуть настойчивее повторите просьбу: «Сделай побыстрее», – ребенок выполнит то, что вы от него хотите. Если он проявит при этом неудовольствие, не обращайте внимания. Если понадобится, снимите какой-нибудь шуткой возникшее напряжение.

Может быть и такой случай. Вы хватаете ведро с мусором, а ребенок кричит вам вслед: «Ну погоди еще минуточку! Я вынесу это ведро». Вы возвращаетесь с пустым ведром, ребенок виновато смотрит на вас, ему стало стыдно. Не давайте разрастаться губительному самоанализу по пустякам. Скажите ребенку спокойно и весело: «Ничего, в следующий раз ты сам без напоминаний будешь выносить ведро с мусором». И все. Если ребенок попытается что-то пробормотать в свое оправдание, спокойно остановите его: «Довольно». И переключитесь на другие дела.

Нельзя вступать в выяснение отношений всякий раз – это изнурительно прежде всего для вас. Ждите, когда целая система микростолкновений приведет к тому, что основной конфликт созреет.

Нельзя вступать в выяснение отношений всякий раз – это изнурительно прежде всего для вас. Ждите, когда целая система микростолкновений приведет к тому, что основной конфликт созреет. И тогда следует выяснить, дать бой, доказать ребенку неправильность его поведения. И снова вы должны видеть конечный результат наметившейся разобщенности, то есть непременный выход на оптимистический рубеж.

18. Ребенка надо терпеливо учить

Все то, чему вы научились, скажем: быстро приготовить завтрак, убрать квартиру, рабочее место, – потребовало немало лет. Вы, однако, не отдаете себе в этом отчета, вы думаете, что все эти навыки – дело легкое, и ребенок может овладеть ими запросто. Вы часто повторяете: «Ну неужели такая мелочь тебе не под силу? Неужели такой пустяк ты не можешь сделать сам?» А ребенок действительно не в состоянии был справиться с этим пустяком: что-то ему мешало. Он связан нередко с теми установками, которые долгое время складывались в семье. О том, как преодолевать эти просчеты, мне бы и хотелось рассказать.

Асе было десять лет, когда ее мать, Нина Ивановна, пожаловалась мне: «Дочка привыкла к тому, что бабушка все за нее выполняла, и теперь Ася и от меня ждет такого же сервиса. Но я же работаю. Я не могу за ней ухаживать. И не хочу, потому что она должна же чему-то научиться. Придется ей жить и одной: не всегда будут мама и бабушка».

– А чего именно она не умеет? – спросил я, пытаясь вникнуть в ситуацию.

– Да ничего. Веник в руках держать не может. Постель застелить не умеет. Даже спичку зажечь боится! Вы не представляете, сколько мы сил затратили, чтобы научить ее зажигать спички. Ведь она приходит домой, когда никого еще нет. Ей что-то надо разогреть, вскипятить чай – неужели из-за этого я должна прибегать с работы? Она же взрослая девочка!

Ася хорошо учится. Посещает музыкальную школу. Хорошо развита. Но дома…

Я увидел очаровательную девочку с умными блестящими глазами, чуть-чуть ироничными, но пытливыми. В ее движениях чувствовалась сила, уверенность и энергия здорового ребенка, быть может, немного капризного.

Мы сидим вчетвером: Ася, ее отец, мать и я.

– Ася не умеет зажигать спички? – говорю я. – Чепуха! Вы посмотрите, какие у Аси прекрасные пальчики! Такими пальчиками только звезды зажигать на небе, а не спички.

Ася смотрит изумленно-сомневающимися глазами. Она понимает, что я играю, и следит за моей игрой, и взгляд ее словно бросает мне вызов: «А все равно у тебя ничего не получится. Не умею я зажигать, и все». И взгляд, обращенный к родителям: «Чего он от меня хочет? Ну скажите ему…»

Теперь мой воспитательный престиж зависит от спичек. «Сейчас мы с Асей проделаем один фокус», – говорю я. Беру девочку за руку и веду ее в другую комнату. Мы садимся друг против друга. Ася приготовилась сопротивляться. А я говорю небрежно:

– Неужели ты в самом деле думаешь, что я стану тебя учить зажигать спички? – и прячу коробок в карман.

У Аси снимается напряжение, на лице вспыхивает любопытство.

– У тебя, мне кажется, – говорю я, – гибкие пальцы.

– А вот у меня какие пальцы, – говорит Ася, и она отгибает их назад с такой силой, что я на мгновение пугаюсь.

– Да ты ко всему прочему еще и бесстрашная, – говорю я. – Разве не больно?

– Ни капельки.

– Не может быть! – не уступаю я.

Ася смеется. И я чувствую, что контакт установлен. Можно приступать к делу.

– Кстати, о спичках, – бросаю я. – Все не так просто, как ты думаешь. Хочешь, я тебе расскажу, в чем здесь дело? Это касается твоей личности прежде всего.

Ася очень хочет знать все, что касается ее личности. Этого все дети хотят.

– Понимаешь, в тебе развивается нечто удивительно прекрасное, – говорю я. – Но это «нечто» может погибнуть. Ты придумала отличную игру в «не умею», а на самом деле это другая игра. Смотри, что получается. Тебя десять лет пугали спичками, говорили: «Не зажигай, не трогай. Не подходи к огню». Ты стала бояться. Страх поселился в тебе. И он проявляется не только по отношению к спичкам. Он дает о себе знать и тогда, когда ты садишься за пианино, и когда учишься, и когда говоришь с мальчишками…

– Но я действительно боюсь, – говорит Ася. – Я даже в лагере всегда звала мальчишек разжечь костер…

– В лагере ты и должна звать мальчишек разжигать костер – это их дело. И вообще девочка должна всякий раз подчеркивать свою принадлежность к слабому полу…

Ах, как ей нравится, что я с ней говорю, как со взрослой женщиной. Это ее невероятно подкупает, и хотя она все еще бормочет: «Я действительно боюсь», – в голосе уже звучат предательские сомнения, и я с уверенностью волшебника заявляю:

– Я сейчас тебя избавлю от страха!

Чувствую, что она действительно поражена страхом, который десять лет вколачивался в ее маленькую головку. Я отодвигаюсь, зажигаю спичку и даю ей привыкнуть к огню. Пламя ровное, красивое, как крохотный флажок. Я приближаю к огню свою руку и отдаляю ее. Так я жгу одну спичку за другой. Только после этого вкладываю ей спичку в руки. Она чуть не со слезами: