Милый Каин - Игнасио Гарсиа-Валиньо

На протяжении всего банкета Кораль то и дело пинала Хулио ногой под столом. Некоторое время тот терпел, затем ощутил на себе всю убийственную остроту изящного каблука-шпильки и просто убрал ногу подальше.

Настало время вручения главной премии.

Председатель зачитал основные пункты решения:

— Жюри высоко оценило неожиданный и рискованный подход автора к воссозданию в своем полотне органических метафор пламени в сочетании с активными поисками новых художественных выразительных средств и собственного формального языка для решения нерешаемой задачи формализации неформализуемого и постижения непостижимого.

Кораль наклонилась к Хулио и шепотом сказала ему на ухо:

— Я что-то не поняла. Это означает, что им понравилось или же нет?

Под гром аплодисментов победительница, все еще пребывающая в смущении от формулировки решения жюри, показавшейся ей весьма двусмысленной, поднялась на сцену и произнесла в микрофон слова благодарности, положенные в таких случаях. В первую очередь они были адресованы Хулио и во вторую — организаторам конкурса и членам жюри.

Председатель этого самого жюри пожал ей руку, пожелал успехов и вручил памятный приз и премиальный чек. Потом началось что-то невообразимое. Фотографы щелкали вспышками, Кораль едва успевала пожимать протянутые руки и отвечать на поздравления. Затем ее просто похитили журналисты. Они фактически на себе утащили лауреатку в зал для проведения пресс-конференции.

Вся эта суета продолжалась более получаса. Хулио было скучно. Не зная, чем заняться, он решил прогуляться до туалета. Здесь, в этой волшебной комнатке с пиктограммой на двери, изображающей джентльмена в цилиндре, Омедасу стало лучше. Он смог немного прийти в себя.

Чистота в этом заведении оказалась просто абсолютной. От пола исходил легкий запах дезинфицирующего средства, нигде не было ни окурка, ни обрывка бумаги, сушилка для рук вычищена до зеркального блеска. Дизайн помещения был выдержан в минималистском стиле, что не мешало ему оставаться пошлым и вульгарным. Холодные лампы дневного света сияли буквально со всех сторон, не оставляя теней, как в операционной. Это освещение только подчеркивало и без того режущий глаз контраст между белоснежными и угольно-черными плитками, которыми были выложены пол и стены. Все пространство над раковинами занимало огромное зеркало без рамы.

Хулио наклонился над краном, изогнутым в виде вопросительного знака, и включил холодную воду. От прозрачного флакона с жидким мылом исходил легкий аромат ежевики. Омедас ополоснул лицо, руки, послушал, как журчит вода в трубе.

Потом он еще раз взглянул на себя в зеркало, ощутил, что весь шум и суета торжественного приема остались где-то позади, опять с тоской посмотрел на свое отражение и подумал: «Ты-то что здесь делаешь? Какого черта тебя вообще сюда занесло, глупое животное?»

Он всегда считал честность одним из своих главных достоинств. Начав работать с Нико, психолог также пытался играть по своим старым правилам, соблюдать все этические нормы и неписаные законы.

«Порой я просто упивался своей честностью и благородством, но не замечал, что в этом нарциссизме тоже крылось что-то нездоровое», — вспомнил Хулио.

Вот и сейчас такое привычное собственное лицо честного и благородного человека показалось ему на редкость неприятным и даже отталкивающим. Он знал, что Кораль ждет, собирается провести с ним романтический вечер с подобающими случаю вином и розами.

При одной мысли об этом ужин, съеденный на банкете, в знак протеста рванулся наружу. Хулио чуть не вывернуло наизнанку. Так противны были ему ложь и необходимость скрывать очевидное от самого близкого человека.

«Неужели у меня так и не хватит силы духа на то, чтобы вернуть в реальность Кораль, воспарившую к небесам? — подумал он. — Нет, не сейчас. Но когда?»

Омедас не знал, что делать дальше, но оставаться здесь, среди людей и рядом с Кораль, тоже было выше его сил. Оставался один выход — бежать, скрыться.

Эта мысль даже несколько облегчила его страдания.

«Может, действительно надо уйти по-английски, не прощаясь и без каких бы то ни было объяснений даже с Кораль? Это, конечно, будет не слишком вежливо с моей стороны, но извиниться и как-нибудь уладить эту маленькую неувязочку я, несомненно, сумею. По сравнению с тем, что мне предстоит сообщить Кораль, это просто сущая мелочь».

Пресс-конференция закончилась. Кораль вернулась в банкетный зал, но Хулио там уже не было.

Она сразу погрустнела, никак не могла понять, что произошло, и раз за разом спрашивала себя: «Какого черта? Почему он себе такое позволяет?»

Глава восемнадцатая

Двойная угроза

Карлос попытался начать все заново — все равно так, как раньше, жить больше не получалось. Дом казался ему пустым и холодным. Вся семья в одночасье покинула эти стены, словно спасаясь бегством от кого-то. Неужели от него самого?

Иногда ему казалось, что он ненавидел и Кораль, и детей, если, конечно, можно испытывать это чувство, обливаясь слезами над очередной солидной рюмкой старого крепкого рома. При этом Карлос с ностальгией смотрел на фотографию жены, так сильно ненавидимой. Отчаяние и одиночество стали его постоянными спутниками и единственными собутыльниками.

Он изо всех сил пытался понять, что же произошло в тот ужасный день, но все было напрасно. Никакого здравого объяснения поступку жены муж не находил.

Больше всего на свете ему хотелось повидаться с дочерью. Как-то раз Карлос не выдержал и подъехал к детскому саду, в подготовительную группу которого ходила Диана. Занятия только-только закончились. Он прижался к решетке ограды и высматривал знакомый силуэт в толпе мальчиков и девочек в одинаковой форме, выбежавших из дверей.

В эти мгновения Карлос почти забыл о боли в шее и спине и о страшных переменах, случившихся в его жизни. Он не узнавал сам себя. В последнее время его сердце частенько давало сбои, помимо болей в позвоночнике у него стали слабеть и непроизвольно дрожать руки и ноги. Карлос даже боялся, что чересчур взволнуется при встрече с Дианой и не сможет стоять на ногах.

Он увидел знакомую фигурку и радостно шагнул ей навстречу, чувствуя себя полным сил, готовым свернуть горы. Лишь эмоции остались неподвластны его воле. Карлос, сам того не заметив, расплакался от счастья, когда Диана радостно бросилась ему навстречу.

— Папа! — весело кричала она во весь голос.

Малышка, конечно, собиралась прыгнуть ему на руки, как это делала раньше, но Карлос вовремя удержал девочку, чтобы не повредить еще больше больную спину. Он просто обнял ее и нежно прижал к себе.

— Ой, папа, а что это на тебе такое?

— Это специальный воротник.

— А можно я напишу на нем что-нибудь или нарисую, как тогда, когда ты сломал ногу и она была в гипсе?

— На этот раз не получится, милая. Во-первых, писать на этой штуке неудобно, во-вторых, я все равно не смогу увидеть, что ты там напишешь или нарисуешь. В этом воротнике даже голову повернуть трудно, не то что наклониться. Честно говоря, очень неудобная штука.

— А как же ты переходишь улицу, если не можешь посмотреть ни направо, ни налево?

— Я иду через дорогу только по сигналу светофора, когда зажжется зеленый. По «зебрам» стараюсь не ходить, так, на всякий случай.

— А где ты был все это время?

— Уезжал в командировку. Работы было много. Разве мама тебе об этом не сказала?

— Нет.

— А что она говорила?

— Ты заболел и лежишь в больнице.

— Да, сначала так и было. Тогда мне этот воротник и надели.

— А сейчас ты уже выздоровел?

— Почти. А теперь, когда увидел тебя, чувствую себя совсем замечательно.

Такое объяснение, похоже, полностью удовлетворило Диану, и она немедленно протянула отцу свой альбом.

— Посмотри, чем мы сегодня занимались на уроке рисования.

В этот момент Карлос увидел, что к ним подходит Кораль. Она не ожидала встретить его здесь, около детского сада Дианы, и на мгновение замешкалась. Тем не менее женщина быстро взяла себя в руки и твердо решила не проявлять ни малейших признаков сочувствия или слабости по отношению к этому человеку. Карлос все понял по выражению лица жены и тоже напрягся.

— Диана, подожди нас там, у калитки. Я сейчас приду, — сказала Кораль.

Девочке такой оборот событий вовсе не понравился, но она почувствовала всю строгость маминого распоряжения, поэтому предпочла выполнить его без лишних расспросов и даже не попыталась что-либо возразить. На самом деле ей очень хотелось побыть еще немного с папой, показать ему рисунки и рассказать все новости своей напряженной, полной событий жизни.

— Это же моя дочь! — взмолился Карлос. — У тебя что, совсем сердца нет?

Кораль молча и враждебно смотрела на него. Он выглядел плохо, как, впрочем, и подобало смотреться любому человеку вскоре после операции. Судя по всему, Карлос чувствовал себя, мягко говоря, тоже неважно, но Кораль теперь не было дела ни до его переживаний, ни до самочувствия. Она больше не желала видеть этого типа рядом со своей дочерью.