Любимая игрушка Зверя - Валерия Ангелос

знаю? – обнимаю ее, продолжаю целовать в щеки, макушку. – Чего я не знаю, Катюша?

- Он не только с крестной, - выдыхает наконец.

- Что?

- Я видела, как они целовались на площадке. На нашей площадке, перед квартирой. Я тогда назад вернулась. На первом этажа посидела. Выждала, - тяжелый вздох, совсем недетский. – Но он же… он не только с ней. Понимаешь?

- Катя…

- В школе говорили об этом, - продолжает она. – Другие девочки. Пацаны боятся Димке плохое про отца сказать, а вот мне никто не боится. Им нравится такое обсуждать, если я рядом.

Дочь вдруг улыбается.

- Мама, он даже в окно вылезал. Как в роликах смешных. Ну знаешь, показывают. И вот в нашем доме он так вылезал, когда муж вернулся домой раньше. Ксюшина бабушка видела все это. Мама, он голый лез так. Понимаешь? Здесь. Где все… где все нас знают.

Я шокирована. Почва уходит из-под ног.

Разве можно быть настолько слепой?

- Я должна была раньше сказать, - говорит дочь. – Но ты так папу любишь, делаешь очень много, устаешь. Я боялась рассказывать. Честно. Очень сильно боялась.

Мое сердце разрывается от боли. Не за себя. За нее.

Почему именно Катя так страдала? Почему она все это видела? Проклятье, если где-то внутри меня и теплилась мысль о прощении супруга, то теперь возврата к прошлому никогда не произойдет. Я ему глотку хочу перегрызть. Я его на части порвать готова.

Ненавижу. Господи. Ненавижу сильнее, чем прежде любила.

- Я не хочу, чтобы он к нам приходил, - выдает Катя. – Не хочу, чтобы опять возвращался. Не хочу, чтобы вы мирились. Это плохо? Я плохая. Да?

- Все хорошо, - сползаю с табуретки, опускаюсь перед ней на колени, обнимаю дочь крепко-крепко, прижимаю к груди. – Теперь все будет хорошо. Обещаю.

+++

Я выхожу из дома. Рассеянная, в растрепанных чувствах. Пытаюсь переварить услышанное. Получается с огромным трудом. Очень стараюсь не прокручивать фразы, услышанные от дочери в голове раз за разом.

Иду вперед, не разбирая дороги. Пробую успокоиться, настроить себя на рабочий лад, на то, что сейчас главное пережить этот день. Страдать и копаться в эмоциях буду позже.

Некогда горевать, некогда размышлять.

Надо двигаться дальше. Развиваться. Силы копить для борьбы и вообще силы никогда лишними не бывают. Я должна стать абсолютно самостоятельной. Ни на кого не опираться, не оглядываться назад. Я должна… наталкиваюсь взглядом на огромную темную фигуру.

Господи. Боже мой.

Высокий. Громадный. Мрачный и нерушимый, точно скала. Он отбирает остатки моего самообладания. Зверь. Нет. Никита. Ник. Мужчина, который ощущается как уготованная свыше судьба.

- Трахалась с ним? – спрашивает хрипло, за горло хватает и к себе притягивает, чуть не вздергивает, опаляет яростью, гневом, одержимостью, темнотой. – Выкладывай. Быстро. Какого хрена твой муженек здесь ночевал?

Я улыбаюсь. Просто не могу не улыбаться, глядя в ядовитые зеленые глаза. И пусть он в бешенстве, пусть неистовствует и устрашает одним своим видом. Плевать. Теперь на все наплевать.

Мое сердце бьется чаще. Острее. Сильнее. Черт. Мое сердце бьется иначе, когда рядом он.

Дикий. Необузданный. Неукротимый.

Он мою кровь сворачивает.

Дьявольский приговор.

Глава 40

Наваждение. Дьявольское. Губительное. Вся она наваждение. Как под заказ создавали, чтобы мне ребра выламывать, выжигать внутренности каленым железом.

Не женщина. Нет, нет. Ведьма.

Смотрю в глаза ее проклятые и понимаю, что пропал. Шелковым делаюсь моментально. Уже наплевать мне, трахалась она с мужем или нет. Приняла его обратно или послала к чертям опять. На все наплевать.

Просто смотрю. И слюни пускаю. Не могу на нее злиться. Не могу. Ну никак. Держит крепко, не отпускает. Хотел бы возненавидеть. Ладно. Хотя бы просто забыть хотел. Вычеркнуть из памяти, вырвать из груди. Думал, сердца у меня нет. Дебил.

Я никогда так сильно не ошибался. Ни в чем. А тут конкретный просчет.

Эти глаза. Ледяные. Обжигающие. До одури, до боли. Сколько бы мне не осталось прожить, я бы только в них смотрел. До гробовой доски, до последнего дня. Всегда. Только их бы и оставил в своей памяти.

Пульс бьется под моими пальцами. Рвано. Бешено. Вроде бы контролирую ситуацию, жизнь ее в руках держу. Чуть сильнее сдавлю – шею сверну.

Но нет. Ни хрена подобного. Это она мое горло сдавливает. Как самая тугая на свете петля. Одним своим взглядом на колени опускает.

Улыбается. Сука. Она улыбается.

- Ты с ума сошел, - шепчет.

- Спала с ним? – спрашиваю и сам не понимаю, чего сильнее желаю: обнять ее до хруста костей или придушить прямо здесь.

- Нет! – выпаливает. – Нет, конечно. Противно. Тошно. И вообще, не хочу, чтобы твои касания стирались. Не хочу терять твои поцелуи. Тебя терять не хочу.

- Заскучала, - усмехаюсь.

- Нет, не то слово совсем, - возражает. – Я не скучала. Вроде привыкла, вздохнула свободнее, новый мир начала выстраивать. А теперь понимаю, это просто иллюзия. Красивая, яркая. Но только иллюзия. Черт. Я… я без тебя не жила. Выживала. Не единственный день и не два. Все прошедшие годы. Одного тебя ждала.

В губы ее впиваюсь. Достаточно уже болтать. Годы впустую потратили. Надо наверстывать, а не дальше время напрасно терять. Мне жизни не хватит, чтобы дьявольскую девчонку зацеловать.

Игла. Иголка. Железом под кожу. Вонзается, остается внутри навсегда. Не знал, как сладко ощущается ранение насквозь.

Каждый раз как впервые. Продирает. Пронизывает. Прошивает. Вырывает с мясом, сотрясает до костей.

Выстрел за выстрелом. По вискам. Еще и еще.

Кровь бьется бешено. Одержимо толкается. Реальность вокруг взрывается, разлетается на части. Мир меркнет. Сливаемся в единое целое посреди развалин войны.

- Мама! –